Николай Пронин - Бойцы Сопротивления
Благодаря своей природной памяти и сообразительности Бортников был первым среди русских, кто научился правильно говорить на нашем языке и даже ухитрялся принимать участие в политических дискуссиях. Стоит сказать, что у него были и незаурядные организаторские способности.
Раздобыть для него обувь нужного размера было делом очень нелегким, поэтому вначале ему редко приходилось участвовать в операциях, а иногда он воевал буквально босиком и добирался до нашей базы с разбитыми в кровь ногами. Мне часто приходилось пользоваться его необычайной силой для переноски продуктов из Эрто.
Среди этих ребят Миша {51} также обращал на себя внимание. Однажды в Босконе он доказал свою великолепную меткость стрельбы, уложив часового, стоявшего на высокой стене.
Можно оказать, что Орлов стрелял не хуже Миши, но проявилось это несколько неожиданным образом. Нам удалось найти неведомо как попавший в наши края русский ручной пулемет с двумя ножками, который, насколько я помню, русские называли «Дегтярев». Пользуясь этим оружием, Орлов ухитрялся поражать цель как одиночными выстрелами, так и короткими очередями.
Как-то раз, демонстрируя возможности своего «Дегтярева», он не пожалел впустую выпустить два патрона и вдребезги разнес две бутылки с расстояния пятьдесят метров. Этот пулемет был настолько ему дорог, что он с ним никогда не расставался, стрелял же из него крайне редко, лишь тогда, когда совершенно не сомневался, что пуля дойдет до цели. Не забросил он его и тогда, когда запас патронов для его любимца совсем иссяк и в магазине оставалось только на два выстрела, то есть когда оружие, в сущности, стало совершенно бесполезным.
В дозоре Орлов обычно замыкал шествие, держа на плече свою «драгоценность».
О Василии {52}. Это был чрезвычайно серьезный парень, даже несколько угрюмый. У него было необычайно острое зрение, которое нам много раз служило свою добрую службу. Он имел также значительный опыт партизанской войны. Делал Василий все спокойно и вдумчиво. Такие качества, как спокойствие и уверенность, пригодились ему и в будущем, когда ему доверили командование батальоном Кирова (в первые дни создания батальона им командовал Бьянки). В его батальон вошли все русские, первоначально рассеянные по разным отрядам провинции Тривенето…
* * *…Послышались обычные оклики: «Стой, кто идет». «Смерть фашизму!», «Свобода народу!». Наконец Де Люка, Нино и его сестра пришли, их с восторгом встречают все присутствующие, хотя радость эта вызвана не только их приходом, но и содержанием вещевых мешков, висящих у них за плечами.
Принесли ужин. Полуодетые, в мундирах и другой одежде, лежавшие по всем углам партизаны вдруг (поднимаются и набрасываются на еду. Из рук в руки (начинает переходить единственная бутылка виноградной водки.
Все шумнее становится в помещении, все оживленнее лица, крепче шутки партизан. Одна бутылка на тридцать ртов — это не больше одного-двух глотков на каждого, но этого оказалось достаточно, чтобы поднять настроение.
Мы с Де Люка отошли переговорить с Лино Пьяцца, который был послан накануне провести наблюдение за тюрьмой. Он рассказал, что в указанном месте действительно видел парня с девушкой, но что ни Нази, ни грузовиков, которые тот должен был достать, он не заметил. Это сообщение встревожило меня. Лино узнал также, что в тот вечер, когда Мило был вынесен приговор, охрана тюрьмы была усилена немцами, но уже на следующий день все опять было обычным.
Де Люка поинтересовался, как у нас идут приготовления, и, мне кажется, я немного покривил душой, сказав, что мы уже давно его ждем для принятия окончательного решения.
— Итак, Карло, план остается неизменным? — спросил он меня со своим характерным для провинции Эмилия выговором, — Нет смысла ничего менять?
— Да! — твердо ответил я.
— Ну как, вы разобрали мундиры то размерам? — задал он вопрос снова с легким оттенком иронии.
— Как видишь, все одеты с иголочки, и, кажется, с этим вопросом разобрались.
— Ну вот и великолепно.
— Теперь остается ждать совсем немного, пусть едят спокойно. Вчера вечером в тюрьму привезли еще семнадцать товарищей и с рассвета уже начали их пытать.
— Надеюсь, что этим вечером мы несколько изменим их положение.
— Надо постараться.
— Все же подумай, какому риску мы подвергаем сразу столько товарищей!
В это время меня окликнули:
— Эй, Карло, не выпьешь с нами глоток? — Тео протянул мне бутылку с остатками виноградной водки — граппы.
— Что, все уже выпили, кому хотелось?.. А русские?
— Кое-кто из них выпил, ну а из наших-то никто не отказался.
— Что же вы, ребята, даже не попробуете, что у нас выпивают, до победы уже недалеко, вернетесь домой, в Россию и прости-прощай граппа.
— Там у нас своей водки хватает, русской.
— Что ж, как хотите! А теперь к делу. Пикаино, ты готов?
— Готов! — отвечает Пикаино. Его дело окончательно подогнать обмундирование.
Он снимает мерки, втыкает булавки, если надо что-либо изменить, потом снимает обмундирование с проходивших примерку и начинает торопливо работать иглой. Начинает священнодействовать и Барбирон, он стрижет и бреет партизан одного за другим, так что в конце концов ребята становятся неузнаваемыми.
Тем временем уже наступил полдень. Горячее солнце первой половины дня полностью рассеяло легкий туман, стоявший в воздухе с раннего утра, вокруг чувствуется бурное пробуждение природы, деревья и кусты буйно зелены, река покрыта бесчисленными золотыми блестками, которые при каждом дуновении ветерка разбегаются в разные стороны.
На фоне широкого плеса Пьяве четко вырисовывается тюрьма. Как не хочется нарушать спокойствие и чистоту пейзажа грохотом выстрелов! Настолько мирно выглядит на фоне летнего дня очертание четырехугольника тюрьмы, что трудно представить мрачность происходящего внутри ежедневного, ежечасного мучительства патриотов.
* * *…За окном тепло, с низин поднимается легкий туман, который ближе к вечеру доберется до коньков крыш и до верхушек деревьев.
Между тем Барбирон — наш партизанский парикмахер — быстро подстриг волосы четырем из восьми наших «немцев», а Пикаино-портной-уже почти закончил свою работу. Человек десять спят на тюфяках с соломой, а другие разделились на две группы: одна занята игрой в мору {53}, а другая увлечена какой-то долгой беседой. Анджело все время подтрунивает над Пикаино, а тот отыгрывается на Барбироне.
Де Люка совершенно неутомим, он снова и снова осматривает оружие, мундиры, проверяет стрижку, подбадривает тех, кто выглядит подавленным, раздает свои последние сигареты, всячески пытается поднять настроение. Я ему признателен за такую невероятную активность, потому что мне необходимо собраться с мыслями, внутренне сосредоточиться. Надо отдать должное Де Люка — ведь, чтобы добраться до нас, ему пришлось пройти путь вдвое больший, чем проделали мы, и, кроме того, мы отдыхали целую ночь, а он за сутки даже не вздремнул. Ему тоже трудно. На мне лежит ответственность за тридцать человек, потом, если все будет в порядке, за сто, а ему приходится нести еще и политическую ответственность за все события, разворачивающиеся в Тривенето.
Весь этот обширный район он не раз обошел пешкам. У нас хорошо отлажена связь, и посыльные, зачастую мальчишки и девчонки, могут проникнуть куда угодно. Но они в основном сообщают и передают информацию, а для решения тех или иных вопросов нужно идти самому Де Люка, на месте составлять планы и организовывать операции совместно с командирами подразделений. Кстати, пока операция не окончится, от места действия он также не уходит.
— Карло, уже два часа, может быть, начнем подготавливаться?! — Это Де Люка подошел ко мне, чтобы напомнить о времени.
— Пускай-ка они отдохнут еще часик или два, ведь легли вчера поздно; кстати, если выйдем в семь, то к полвосьмого уже будем около тюрьмы, и еще не стемнеет.
— Хорошо, пусть так, только не хотелось бы, чтобы они устали на переходе. В Бальдениче у них еще должно быть достаточно сил и энергии. Немцы с наступлением темноты прячутся по казармам, и если мы подойдем поздно, это может вызвать подозрение.
— Да, верно, позднее не стоит.
— Итак, выходим в семь.
— Теперь, Карло, давай снова повторим то, что нам известно. В Бальдениче шестнадцать карабинеров, из них четырнадцать в жандармерии, а два дежурят на верху стены, около камер, в коридорах тюрьмы десять надзирателей, которым часто помогают неполитические, впрочем, к тому времени, когда мы подойдем к тюрьме, эти тоже должны уже сидеть по камерам.
Освобождайте только политических, постарайтесь, чтобы ни один уголовник не попал в их число. На подходе к тюрьме встретите Лино, он расскажет об изменениях, которые были в течение вчерашнего дня. Около выхода должен быть Нази с грузовиками.
