Сергей Лойко - Аэропорт
Майор стал жать ему руку, прощаться, извиняться за задержку. И тут у него заработала рация.
— Слушаю тебя, Цунами, — майор отошел в сторонку. — Хорошо. Плюс, плюс.
Он вернулся к Александру. Выражение его лица с приветливого и благодарного сменилось на грустное и озабоченное. С таким лицом просят в долг денег у нищего...
— Вы, конечно, можете послать нас на х...й, и правильно сделаете, — тактично начал майор. — Но там, на самой окраине Песок, там, где мы проезжали, двух гражданских только что подстрелили. Они ехали почти вслед за нами на своей «девятке». Муж и жена, пожилые. Оба ранены. Она тяжело. Транспорта другого щас нет. Что скажете?
— Хули тут говорить, — Александр сел за руль и стал разворачиваться. — Есть, товарищ командир...
Майор остался в Красноармейске, а с Александром поехали четверо солдат с автоматами для прикрытия. Удивительно, но танк проехали без стрельбы. И только потом уже пара снарядов приземлилась где‑то за ними, но далеко. В общем, проскочили. На самом въезде в Пески, навстречу им мчался БТР с желто-голубым флагом на башне и, не останавливаясь, пронесся мимо, слегка задев бок автобуса.
В начале главной улицы дымилась искореженная красная «девятка». Рядом стояли пятеро военных. Затормозив у «девятки», Александр открыл окно и спросил у солдат, где раненые. «Увезли вот минуту назад на бэтере правосеков», — не поворачиваясь, бросил коренастый офицер, без каски, с всклокоченными волосами. Потом вдруг резко обернулся к автобусу. Александр с ужасом узнал в нем Дикаря.
— Дядя! Вот ты‑то мне как раз и нужен! — радостно заорал Дикарь.
* * *Алексей шел назад по грязи через Пески. Стрельба и обстрелы прекратились, словно обе стороны по взаимной договоренности приступили к обеду. Дома на окраине села, где проходила линия фронта, стояли полностью разрушенные. Даже деревья были будто спилены осколками. Дальше, в глубь села, разрушений было меньше. Кое-где в стенах и крышах зияли громадные дыры от снарядов и мин. На улице и вокруг домов было полно мусора, как будто жители целый год вываливали его на улицу, перед тем как окончательно уехать. Целых стекол не было ни в одном окне. В редких случаях окна были затянуты целлофаном или тканью. Это означало, что там мог оставаться еще кто‑то из гражданских.
Рядом с одним из таких домов он и услышал голоса и детский плач. Калитка была сорвана и валялась на земле. Он вошел во двор и увидел скорбную картину: мальчик лет десяти лежал лицом вниз, рыдал во весь голос и обнимал мертвую собаку, видимо, только что убитую осколком. Рядом стояли мужчина и женщина, оба лет сорока. За ними — старая «Волга» с выбитыми стеклами и вся в дырах от осколков, как решето. Метрах в пяти от них, в саду, еще дымилась в земле большая воронка.
— Вот скажите этим освободителям из Киева, какого хрена они сюда пришли! — сразу начал, завидев камеру, мужчина. — Мы тут жили нормально, никто никого не обижал. Они заняли здесь дома, как позиции. Напьются пьяные, выйдут ночью на улицу, хирак из миномета, а те в ответку по ним. Но мы‑то здесь живем. Это ж, б...дь, не Курская дуга. Хотят воевать, пусть вон в чистом поле воюют. Зачем здесь?
Жена подняла сына, обняла его и вместе с ним стала рыдать в голос.
— Мы, дураки, остались, думали дом сберечь, барахло сберечь от разграбления, — продолжал мужчина. — Вот дождались. Спасибо вам, ребята! Освободили нас! Спасибо, товарищ Президент! Только вот кто за это все заплатит? Кто вернет нам машину, собаку, кто дом отремонтирует?
* * *Дикарь приказал Александру ехать с ними на другой конец села, «искать корректировщика огня».
— Поступил сигнал, — сказал Дикарь. Перегар за ночь не испарился, а только стал еще гуще. — А вот и они, голубчики. Стой, стой!
Александр резко затормозил, и Дикарь с остальными выскочили из автобуса и бросились за двумя сельского вида мужиками (на войне как‑то все гражданские приобретают сельский вид), которые скрылись в переулке.
Александр заглушил мотор. Ударил себя ладонью по лбу. Выругался крепко. Он опять забыл позвонить жене! Достал телефон. На последней мигающей палочке, и зоны нет.
* * *Надежда не спала всю ночь. Под утро стала звонить в милицию, обзванивать больницы и морги. Александра или похожего на него мужчины нигде не было. Это совсем не успокоило ее, а напротив. Она выпила таблетку, включила телевизор, послушала местные новости, выключила. Руки тряслись. По лицу катились слезы. Она вся сразу как‑то сжалась и постарела. Знала, что он повез куда‑то каких‑то военных, но не знала, кого и куда. Была суббота. Телефон диспетчера в его конторе не отвечал.
* * *— Стоять, б...дь! — Александр услышал голос спецназовца, доносящийся из начала переулка. — На землю, б...дь! Лицом вниз, б...дь! Руки за спину! Лежать, б...дь! Кому сказал!
Дальше он слышал крики, которые не мог разобрать, и стоны, которые разбирать не было нужды.
Через несколько минут обоих мужчин подвели к автобусу. У одного из носа сочилась кровь. У другого расплывался синяк во всю щеку под левым глазом.
Того, что с разбитым носом, с виду постарше, завели в автобус. Александр сидел, не двигаясь и не поворачиваясь. Смотрел в зеркало заднего вида.
— Так, документы у тебя местные, я погляжу, и с собой, а телефон где? — спросил Дикарь. В голосе его задержанный, как бы он ни старался, не смог бы уловить для себя никакой надежды.
— Дома оставил, — ответил парень лет двадцати пяти, сплюнув кровь в лужу крови на полу. — Здесь все равно больше зоны нема.
— Я, б...дь, тебе щас сделаю зону! — заорал Дикарь страшным-престрашным голосом. — На пол, лицом вниз, б...дь. Небось, сбросил, гад. Если щас его найдем, я тебе точно, б...дь, яйца отстрелю, сука еб...ая! Карась и Шкет, б...дь! Посмотрите там, в траве, по ходу их движения. Точно, мобильники сбросили, пидарасы! — крикнул Дикарь в разбитое окно автобуса.
Те скоро вернулись и доложили по форме, что «ни х...я подозрительного не нашли».
Двое солдат положили задержанного лицом вниз прямо в застывающую на полу лужу крови. Дикарь сел на колено сзади, достал из разгрузки охотничий нож. И так надавил острием на заднюю часть ляжки задержанного, что у того на серой брючине проступила кровь.
Парень застонал, задергал головой. Все его лицо было в крови. Своей и чужой, с пола. Спецназовец убрал нож.
— Короче, мы оставляем ваши документы себе и брата твоего задерживаем, — прорычал Дикарь. — Если к вечеру ты, б...дь, не принесешь нам информацию о корректировщике, ты очень пожалеешь. Мы знаем твой адрес. Мы придем с твоим братом, с тем, что от него останется, к вам в гости. Как понял меня, прием?
— Все понял, понял, — стонал и плевался кровью парень.
Его подняли, подвели к двери, дали пинка под зад. Он упал в грязь так, что не мог сразу подняться на ноги. Он сидел весь в грязи, лицо в крови. Он плакал. Нет, скулил.
В это время автобус развернулся и поехал в «штаб», расположившийся в местном клубе. Второго брата повезли туда.
Возле штаба Александр вышел из автобуса, осмотрел его со всех сторон, покачал головой. Шлепая уже без разбора по грязи, пошел на другую сторону местной площади, к колонке. Вдруг в ней вода? Воды не было. Но тут опять засвистели мины. Они взрывались вокруг каждую секунду. Десятки взрывов. Корректировщик или корректировщики знали, что делали. Александр лежал у колонки, закрыв голову руками. Взрывная волна возила его по грязи из стороны в сторону. Обстрел продолжался, казалось, целую вечность. Но и он закончился.
В стене штаба дымилась большая пробоина. Оттуда вывели и вынесли четырех раненых и убитого. Двухсотым был Дикарь. Александру было не жаль его. Впервые за этот самый страшный день войны в его жизни он почувствовал что‑то вроде удовлетворения. Среди раненых был и тот гражданский парень. Погрузили их всех вместе с двухсотым в его «Мерседес», или в то, что от него осталось...
На обратном пути, в мертвой зоне, осколок пробил ему заднее колесо. Но он вырулил на диске, и они доехали до Красноармейска. Там Саша поменял колесо. В Песках во время последнего обстрела Саша оставил в грязи ботинок и даже не пытался его отыскать. Так он и ехал до конца в израненном, окровавленном автобусе, босиком, сняв для удобства оставшийся ботинок.
Когда раненых и убитого забрала «скорая помощь», Александр остался только с молодым офицером, который тоже ехал в Днепропетровск. Александр попытался позвонить жене, но батарейка в телефоне окончательно села. Офицер предложил свой, но Саша не помнил номер телефона жены. Прикуриватель в автобусе больше не работал. Зарядить батарейку он не мог. По дороге штабной офицер среди прочего рассказал ему, что они сегодня хотели отправить Дикаря домой, потому что «тот совсем с катушек съехал на этой войне».
До Днепропетровска добрались уже затемно.
