Александр Былинов - Улицы гнева
Риц подозревал и фрау Марту. Но здесь промахнулся. Гейнеман высоко отозвался о ней, а берлинская газета «Русское слово» написала о патриотке фольксдойчо, самоотверженно исполняющей далеко не женскую работу на освобожденной земле. Тем не менее Риц настороже. И днем и ночью.
Сто дней он не снимал засаду у жилья начальника ассенизационного обоза, расстрелянного в Днепровске. Риц лично следил за исправностью дозорной службы. Авось кто-нибудь да наведается!
Наблюдатели дежурили круглые сутки, в любую минуту были готовы засечь нечаянного посетителя. И засекли.
Клюнула разведчица. Прихрамывая, шурша юбками, икая с перепугу, она божилась, что не ведала о происшествии, если бы знала, какая птица тот хозяин квартиры, не молоком бы его поила, а отравой, никогда бы в дом не ступила, чтобы он сгорел вместо с Хозяевами. Расстреляли? Туда им и дорога, проклятущим, она не знала, что такое сталось, уходила в деревню к родичам, потому что с харчами трудно, а ведь задолжал, проклятый, тридцать рублей задолжал, а, как ни говорите, три десятки — деньги.
— Вон! — приказал Риц, и та хромая бестия с молочным бидоном исчезла. Вот уж в самом деле партизанку поймали!..
Она так и не получила должка, но зато вечером смогла доложить тому, кто ее послал, что заветный коробок по-прежнему на старом месте, на полке буфета, и никто, видно, к той коробке не прикасался. Ах, если бы знать Рицу эту тайну! Ходил ведь вокруг да около, скользил взглядом по старомодным вещам, по безделушкам на полочках и на буфете, держал в руках картонную коробку из-под конфет. Не поверил бы Риц, что однажды в его руках поместилась вся неуловимая рать подпольщиков с их связями, паролями и отзывами, за которыми вот уже второй год охотится вся краевая карательная братия. Был в стенку коробочки искусно вложен потайной листочек с подробными записями Сташенко, завещание живым: списки верных людей, склады оружия, адреса явок, рассеянных по всей области.
Этого всего не знали ни Риц, ни его коллеги.
Но Риц знал кое-что другое.
Он начал распутывать тугой клубок еще с пожара на нефтебазе. Покойник с бандитской челюстью и бычьим затылком был опознан, за его семьей установлено наблюдение. Можно было, конечно, покончить со всем его выводком, но здравый смысл подсказал не торопиться. Жена Симакова проговаривается. Подозревается в соучастии некий сапожник из мастерской горуправы, бывший партийный, по фамилии Иванченко. Помимо следователя полиции Одудько к Рицу вхожи некоторые цивильные, преданные новому порядку. Они хорошо помогают. Начальник биржи Байдара, тоже из бывших коммунистов, приносит ценные сведения. Он искусно работает и достоин похвалы. Завтра прямо на явке возьмут врагов рейха, мечтавших об Украине без немцев. Всё — Байдара...
На стол Рица постепенно ложатся кончики нитей, которые приведут в дальние и недальние конспиративные квартиры, где пекутся листовки с сообщениями Кремля. Риц уже непохож на того юношески пылкого «негритоса», каким помнит себя в начале войны. Вместе с осложнениями на фронтах и внутри рейха прибывало в характере мудрой выдержки. Сопротивление и саботаж в этом чертовом углу вырабатывали у Рица черты, способные противостоять сопротивлению и саботажу. Никакой торопливости. Он свое дело знает и утрет нос чиновникам из генерал-комиссариата. Тогда-то о нем, Рице, заговорят. Его пригласят на высокие посты в те инстанции, которые сегодня посматривают на него как на военного дворника с медной бляхой. Он им покажет!.. А пока что...
— Фрейлейн Марина, говорите? — спрашивает Риц и затягивается сигаретой.
— Да, господин Риц, — подтверждает Байдара.
— Мы с ней знакомы. Кажется...
— О, это огурчик, господин Риц.
Риц смотрит на Байдару из-под полузакрытых век и прячет улыбку в табачном облаке.
— А за вами кое-что водится, Байдара. Жена мирится с вашими увлечениями?
В комнате гремит радио. Риц принимает Байдару у себя дома под звуки радио: так поступают настоящие конспираторы. На столе вино. Риц предпочитает французский коньяк, и Ромуальд какими-то путями организует этот шнапс для шефа. Байдара пьет мало. Он почти всегда насторожен, хотя у Рица никаких сомнений в его благонадежности. Попросту трусит. Немало у него врагов здесь. Впрочем, и он в долгу не остается. Чуть что — в эшелоны. «Нах Дойчланд» — в Германию, с медной музыкой, в новую прекрасную жизнь под флагом фюрера.
Байдара оставляет без ответа нескромный вопрос шефа. Он неохотно откровенничает на интимные темы. Риц же, как назло, все настойчивей выпытывает подробности тайных увлечений. Прослышал, черт!
Бес похоти, верно это, взнуздал старика. Да и мудрено ли? Много лет, словно гиря на шее, висела жена, стыдно сказать, еврейка, с которой спутался, когда большевики провозгласили смешение рас и национальностей, полное забвение идеалов нации. И хотя позднее, уже при немцах, ошибка молодости была исправлена: — жену расстреляли вместе с единоплеменниками еще в сорок первом году — он до сих пор стесняется своего прошлого. Теперь-то он свободен! Хоть за пятьдесят Байдаре, а кряжист он и силен, девчонки не обижаются. Они сговорчивы, особенно если числятся в списках на угон. Байдара же нетороплив, положителен. Обещал — можешь быть спокойна, от эшелона выручит. Но зато долг платежом красен. Тут уж он не отступит.
Зачастил Байдара к Симаковым. Все же как-никак по глупости человека не стало. Связался с кем не следует, вот и поплатился. С кем знался-то?
Там он и услышал имя сапожника. Удивился, Неужто в самом деле замешан тот сутулый, казалось бы, совсем далекий от политики сосед? Выходит, что да. Там же, у Симаковых, он застал девчонку из благородных. Приручить бы ее, а, господин Риц? Хе-хе... Она приходит туда, видать, тоже из сострадания.
Это слово непривычно для Байдары. И чувство сострадания ему незнакомо. Но, встречаясь с Рицем, начбиржи всегда испытывает неловкость за свою корявую речь. Подлаживается, потеет, просеивает словечки.
— А не связана ли и она с партизанами? Вспоминаю, вместе с матерью просила за кого-то. — Риц переключает приемник, и в комнату врывается немецкий марш. Медная музыка помогает нации. Фюрер не пренебрегает мелочами. Он понимает, что медная музыка в жизни нации играет не последнюю роль. Она закаляет характер, делает жизнь праздничной и победной.
Переводчик кивнул. Байдара ничего не понял из сказанного. Но Ромуальд тотчас же донес до него смысл вопроса.
— Не связана ли ваша Марина с партизанами? Шеф помнит ее по летним встречам, когда...
— Не полагаю, — ответил Байдара, лихорадочно прикидывая, как выгоднее обернуть дело. — Она до сих пор под крылом немецкого офицера, господина Ценкера из крейсландвирта... того самого господина...
— Доннерветтер! Опять эта гнилушка! Неплохо же устроился плебей. — Риц выключил приемник, и в комнате стало тихо. — А что, если здесь заговор? Вы представляете? Если бы нам удалось...
— Я понимаю вас, господин Риц. Если бы...
— Не будем, однако, фантазировать, — вдруг оборвал Байдару Риц и включил приемник. Он, кажется, переборщил.
— Офицер германской армии вне подозрений, запомните, Байдара.
— Так точно, господин начальник.
— Ну, а то, что он там переспит с ней, какое это имеет для нас значение. В конце концов, какой он ни есть, тo Ценкер, я думаю, он сумеет влить и свою каплю в источник... в тот самый источник, который бурно рождает... э... э... э... германское поколение на обновленной земле... ха-ха Ромуальд. Неплохо, кажется, сказано?
Ромуальд показал продымленные, гнилые зубы. Улыбнулся и Байдара, отчего на его налитых щеках обозначились волевые складки: Ромуальд коротко перевел ему остроту Рпца. Байдара, однако, считает важным поправить шефа. Спит с ней вовсе не Ценкер, а тот самый жених или муж, о котором заботилась почтенная мадам...
— Ага, припоминаю.
Но Риц уже ничего не припоминает. Вино владеет им. Какое ему дело, кто с кем спит? Он и сам не обижен. Видать, не обижен и этот!
— Ты знаешь, кто такой Вильгельм Телль?
— Тельман? — переспрашивает Байдара, полагая, что Риц ошибся.
— Дурак.
Рица мутит от непроходимой глупости собеседника и от того, что чем-то они все же похожи друг на друга. Жестокостью, определяющей, по словам фюрера, нордический характер. При чем же здесь этот тип?
— Значит, Железка, восемнадцать, — напоминает Байдара, прощаясь с Рицем, который, пошатываясь, провожает его к калитке.
Наплевать на темноту, на то, что ветер свистит в ушах. Риц никого не боится, несмотря на то что кто-то взрывает артиллерийские склады. Этот склад — последняя диверсия. Как только закончится кампания на Волге, здесь, в тылу, прекратится сопротивление: Советы будут покорены, а остатки Красной Армии выброшены за Урал.
— Железка, восемнадцать, — повторяет Риц. Сколько девок перепробовал этот? Они уже обусловили весь порядок акции, пароль известен: «Па-ля-ни-ца».
