Семён Борзунов - С пером и автоматом
— Вообще о фронтовом житье-бытье я, пожалуй, больше ничего не скажу, — вдруг неожиданно для меня сообщает Михаил Николаевич. — Все достаточно подробно поведано в названных произведениях и в романе «Солдаты» — в нем хоть и встречаются имена вымышленные, а рассказано-то, в сущности, о боевом пути нашей дивизии.
Заметим лишь, что в своих «Знаменосцах» Олесь Гончар имеет в виду ту же дивизию, ибо был однополчанином Алексеева: на фронте, уже в Румынии, Венгрии и Чехословакии, они много раз встречались.
— Что можно сообщить еще? — спрашивает Михаил Николаевич и сам заключает: — Более пяти лет (а именно с марта 1944 года и по сентябрь 1950 года) находился за границей, в составе советских войск. С декабря 1945 года по 1950 год работал корреспондентом газеты Центральной группы войск «За честь Родины». Это ты хорошо знаешь сам. Вспоминаю об этом лишь потому, что там впервые начал печатать роман «Солдаты» — первую книгу, с которой я вышел на литературную стезю…
На этом наша беседа была окончена. Не скрою, домой я возвращался с чувством победителя. Я узнал о своем друге то, чего до сего времени не знал. Думается, не знали этого и многие читатели…
«Вернусь на круги своя…»
Создав много по-настоящему волнующих книг об армии, Михаил Алексеев вдруг будто изменил своей традиционной теме. В конце 1961 года выходит «Вишневый омут» — роман, принесший громкую и вполне заслуженную славу Михаилу Алексееву. В нем автор поднялся на новую, более высокую ступень писательского мастерства. Советская пресса единодушно оценила роман как выдающееся явление советской прозы, как лучшее произведение автора. Именно в романе «Вишневый омут» — в этой эпопее о судьбах русского крестьянства — писатель, охватив события нескольких десятилетий, с великолепным знанием темы показал преобразовательный смысл революционных изменений в деревне. И в этой связи можно говорить о «Вишневом омуте» как о произведении социально-историческом, решенном и в идейном и в изобразительном отношении с точки зрения высокой народности. Здесь нужно особо сказать о языке романа: точном и прозрачном, словно звенящий горный родник. Он питается народными истоками и позволяет писателю свободно и естественно поведать о сложных явлениях жизни, высказаться до той желанной предельности, когда весь организм произведения оживает и приходит в движение. За это произведение автор заслуженно получил Государственную премию РСФСР имени А. М. Горького.
К роману «Вишневый омут» тесно примыкает повесть «Хлеб — имя существительное». В ней автор продолжает поднятую в «Вишневом омуте» тему о хлебе насущном и доводит его до сегодняшнего дня. Он вновь проявляет блестящее знание и глубину философского осмысления происходящих в деревне больших социальных изменений.
Своеобразная по жанру — повесть в новеллах — без привычного главного героя, без традиционного развития сюжета, она раскрывает большие возможности для писателя. Автор как бы ведет читателя от одного крестьянского двора к другому, знакомит его с прошлым и настоящим односельчан. В результате вырисовывается целая галерея колоритных фигур, в едином целом составивших лицо приволжского села Выселки.
С большой и ярко выраженной индивидуальностью раскрывается перед читателем каждый характер. Вот однорукий Зулин, вынужденный стать почтальоном, так как война отняла у него его призвание — быть столяром. Но война не отняла у него мужества: одной рукой он и косит, и столярничает по дому, и поначалу даже пробует работать плотником.
Всей душой предан народу Акимушка Акимов — истинный коммунист, «вечный депутат» от народа. В тяжелые годы он не уехал в город, сохранил веру в партию, умел подбодрить крестьян и разделить с ними их беды. За это и уважают его односельчане. Такой же и секретарь сельской парторганизации колхоза Аполлон Стышной.
Прекрасно создан образ бывшего георгиевского кавалера, а теперь сельского летописца — Иннокентия Данилыча. Этот уже глубокий старик остается «быть гражданином» — пишет летопись своих односельчан, стремится осмыслить причины неустроенности колхозных дел, горюет, что из колхозов уходит в город молодежь («из села после войны ушло 300 парней!»). Как живой встает перед нами добровольный хранитель леса Маркедон Люшня — человек, влюбленный в русскую природу.
В изображении народных характеров М. Алексеев продолжает замечательные традиции русской и советской литературы. Одним из лучших образов повести можно назвать образ деда Капли. Посмотрите, какими точными словами-красками рисует Алексеев портрет своего героя, его внешний облик.
«Капля — это вовсе не капля, а прозвище восьмидесятилетнего старика. Настоящее имя его — Кузьма Никифорович Удальцов.
Почему же Капля?
А потом выясним. Теперь же попытаемся обрисовать его внешность: мал ростом от природы, выглядит сейчас Капля сущим ребенком, потому как долгая и, скажем прямо, не шибко сладкая жизнь пригнула его чуть ли не до самой земли. И теперь, чтобы признать встретившегося ему человека и обмолвиться с ним словцом-другим, Капле приходится на какой-то манер выворачивать шею и глядеть снизу вверх черными, маленькими вприщур, близорукими глазами».
Несколько метких штрихов, и портрет Капли готов во всех деталях. Он видится нам не только с внешней, но и, в определенной степени, с внутренней стороны.
А вот Капля, что называется, в действии. Он ведет разговор с прибывшим в отпуск племянником — щеголеватым и заносчивым офицером, которому одна вдовица дала от ворот поворот — подбила глаз. Капля — мудр и хитер.
«— Кто это тебе, товарищ командир, кхе… кхе… поднес?»
Старый, стреляный солдат, Капля изо всех сил старался соблюсти субординацию и про себя очень огорчился, что у него вырвалось это обидное для «высокого гостя» словцо «поднес». Как истинный вояка, поспешил на выручку попавшему в беду товарищу, заодно ликвидируя и свою промашку:
«— Не в яму ли какую угодил, в старый погреб?.. Их с тридцатых годов вон сколько осталось… как после бомбежки. Сколько одного скота покалечено!..
— Об косяк, в темноте, — чуть внятно пробормотал Самонько.
— Оно и так бывает. Я прошлым летом тоже вот, как и ты, звезданулся… Чуть было совсем глаза не лишился… А ты, товарищ командир, осторожней будь… Они, косяки эти, почитай, у всех дверей имеются… Ну а ты насовсем к нам или как?
— Нет, дедушка, на побывку. Погостить. В отпуске я.
— В отпуске. А это что же такое — отпуск?
— А как же — положено.
— Ах, вон оно как. Положено, стало быть. А мы, знать, при другом режиме живем. Нам не положено.
Самонько смущенно молчал.
Дед Капля и тут пошел на выручку.
— Ну-ну, сейчас, знать, нельзя. Работа у нас с вами разная. Вот будет поболе машин, тогда… Не желаешь, значит, в родном селе оставаться? Плохо. А то оставайся, передам тебе свою орудию, — хозяин показал на стену, где висело его старенькое ружье, — а сам на покой. Опыт у тебя есть. Важный объект в Москве охраняешь. А мой объект наиважнейший. Хлеб! Что могет быть важнее хлеба?! Хлеб — имя существительное!.. Потому как все мы существуем, поскольку едим хлеб насущный… Хлеб — имя существительное, а весь остальной продукт — прилагательное, — повторил Капля с хрипотцой в голосе, а ликующие глазки его сияли победоносно».
На первый взгляд Капля — всего-навсего чудаковатый старик. На самом деле — это умный, мудрый и хитрый крестьянин. В нем умело сочетаются простота и строгость, твердость жизненных убеждений и добрая отзывчивость, конкретность суждений и широта мышления. И все это, повторяем, внешне прикрыто кажущейся наивностью и детской усмешкой.
Неутомимый труженик, острослов и весельчак, Капля везде успевает, всему дает свою оценку. Его меткие характеристики полны народного юмора или иронии: почтальона Зулина он называет «почтмейстером», незадачливого бывшего председателя Василия Куприяновича — «премьер-министром», упрямого частника Ваньку Соловья — единственного не вступившего в колхоз — «музейным экспонатом»… Умудренный жизненным опытом, Капля считает себя вправе давать наказ и народному депутату Акимушке, и новому председателю. Именно Капля с присущей ему страстью к афоризмам высказывает главную идею повести — «Хлеб — имя существительное». Образ большой эмоциональной силы, дед Капля может по праву занять место рядом с шолоховским Щукарем. Во всяком случае, здесь не обошлось без влияния шолоховского героя.
С лирической поэтичностью написаны в повести женские образы. О Журавушке — гордой красивой славянке — хочется читать некрасовские строки «Есть женщины в русских селеньях…». А введенная в повесть новелла об Орише Штопалихе — явная перекличка с некрасовской поэмой «Орина — мать солдатская». Ориша Штопалиха — мать-героиня, потеряла на фронте девять сыновей, но не сломилась, не замкнулась в своем материнском горе.
