Петр Смычагин - Горячая купель
— Неужели и вправду — вышла? — спросил Чумаков у стоящего рядом Колесника.
— Да нет! Брешет он, товарищ старшина. Может, перед Карповым хочет загладить свою вину...
— Не умно придумал, — заметил Чумаков и пошел в дом. Он скоро вернулся, неся в руках новые сапоги
— Перестань дурачиться, Таранчик. Примерь-ка во лучше обновку.
— Ох, запоздали вы, товарищ старшина! Вот в этих я бы сплясал! — Он отошел к повозке, сел на дышло и тут же начал переобуваться.
Скрипнув тормозами, во двор плавно вкатилась легковая машина. Солдаты дружно приветствовали вышедшего из нее майора. Таранчик тоже поднялся с дышла, держа в руке сапог и поджав разутую ногу. Майор спросил, где можно видеть начальника заставы. А Грохотало уже спускался навстречу. Поздоровавшись на ходу, майор устремился вверх по лестнице, перешагивая через две ступеньки.
В комнате майор предъявил документы и сказал, что является представителем группы советских оккупационных войск в Германии.
— Я очень спешу, — сказал он, усаживаясь за стол и развертывая планшет. — До наступления темноты мне необходимо побывать еще на трех заставах... Прошу запастись картой участка и карандашами.
Он расстелил на столе карту, склеенную из нескольких листов, с жирной красной полосой, обозначающей демаркационную линию. Пока Грохотало доставал карту и карандаши, майор начал объяснять:
— Дело в том, что демаркационная линия рассекла немецкую землю без учета интересов землевладельцев. Вот смотрите сюда... В частности, на вашем участке, — он обвел карандашом на Володиной карте участки по ту и по другую сторону линии.
— Видите? Земля немцев, живущих в Блюменберге, оказалась в английской зоне. Наоборот, в нашей зоне находится земля, принадлежащая немцам из деревни Либедорф, которая, как вам известно, в английской зоне. Понимаете, какая чехарда получается?
Грохотало очень хорошо понимал, какая получается чехарда. Бургомистр Редер при каждой встрече сетовал на это безобразие и постоянно просил хоть чем-нибудь помочь. А поскольку помочь было решительно нечем, лейтенант посоветовал Редеру обратиться с этим вопросом в Берлин, к оккупационным властям.
— Так вот, — продолжал майор, выслушав пояснение начальника заставы, — немцы из западных зон тоже обратились с такой просьбой, потому что почти по всей линии положение одинаково. Командующие оккупационными войсками зон сумели договориться...
— Чтобы изменить расположение линии?
— Нет. Не спешите. Линия пока останется на прежнем месте, а людям придется дать возможность работать на своей земле.
— Это что же — от них пропускать крестьян к нам, а от нас — к ним?
— Да. Придется ввести пропуска. Но это не должно снижать бдительности и не снимает с вас ответственности за охрану линии.
— Но ведь это новшество намного усложнит охрану.
— Не забывайте, что вы охраняете всего лишь д е м а р к а ц и о н н у ю линию, а не государственную границу, это, во-первых. Во-вторых, вы хорошо знаете, что интересы крестьян должны быть удовлетворены. Ведь мы и пришли-то сюда за тем, чтобы освободить простых немцев от остатков фашизма. Вот это и надо делать.
— Так ведь простые немцы засеяли весной землю, хозяева которой остались на той стороне. А там кто-то обрабатывал землю жителей нашей деревни.
— Ну-у, вы, кажется, пытаетесь взвалить на себя чужую ношу. Предоставьте это решать самим немцам. Они просили — им разрешили. Я думаю, разберутся, кто кому должен. Ваше дело — открыть линию для хозяев земли и содействовать тому, чтобы немцы с той и другой стороны смогли обоюдно договориться, не допуская слишком острых конфликтов. Как это сделать практически, надо подумать. Вам, видимо, придется связаться с капитаном Чаловым, потому что эта земля, — майор указал на карту, — тянется и на его участке. У Чалова я только что побывал... На все — дней десять-пятнадцать, не больше.
12
Забот привалило много. И не хотелось Грохотало этого делать, но пришлось пойти к Карлу Редеру.
Бургомистр прохаживался по комнате в жилете, посасывая маленькую трубочку, из которой несло удушливым смрадом дрянного табака. Редер уже слышал, как он выразился, краешком уха разговор о земле и теперь был очень возбужден. Быстро шагая по комнате, он поминутно зачем-то доставал часы из жилетного кармана, совал руки то под жилет, то в карманы брюк и допрашивал:
— Ну как, господин лейтенант, ожидается что-нибудь?
— Какой у вас дурной табак, господин Редер, — нарочно тянул Володя, словно не замечая нетерпения старика.
— Что поделаешь, сын мой! Такие времена. А на добрые сигары я так и не заработал за всю жизнь. — Он вывернул карманы брюк и встряхнул их, смеясь: — Пролетарий! Живем мы с бабушкой Гертрудой всю жизнь только вдвоем, а она привыкла ко всякому, даже самому горькому табаку. Гостей у нас бывает немного.
Взяв у Володи из пачки сигарету, он бросил трубку в пепельницу и, подогреваемый любопытством, взмолился:
— Ну, сжальтесь, господин лейтенант, скажите, что с нашей землей? Вы же знаете, что мы писали в Берлин. Ведь больше половины моей земли — на той стороне!
— Все это мне известно, дорогой дедушка. Но линия остается на месте, а на своей земле вы будете работать за границей.
Лейтенант рассказал; как разрешился вопрос в Берлине, и старый Редер, будто из него выдернули «живую нитку», тяжело опустился в ветхое кресло.
— О-о! — зажал он голову. — Тут будет много шуму. Мы вложили свой труд и семена в чужую землю! Как разделить все это теперь?
— Между собой-то, думаю, как-нибудь поладите, а вот с англичанами, как поведете расчеты?
— А что с англичанами?
— Вы не видели, сколько они там «напахали» танками? Половина посевов на вашей земле загублена.
Редер знал, что англичане протоптали след по хлебам вдоль линии, но что они смешали с грязью еще целую полосу хлеба — услышал впервые. Его и других жителей Блюменберга не так возмущали действия англичан, пока они не узнали, что потоптанные хлеба принадлежат им, а не только жителям Либедорфа.
Редер вдруг вскочил и снова начал быстро ходить по комнате.
— Надо скорее собирать народ, надо обсудить, что теперь делать. А как договориться с бургомистром из Либедорфа? И что скажут хозяева потоптанных посевов?.. Кто возместит убытки?..
Вопросы множились поминутно, а ответов не было. Грохотало, наконец, решился сказать о цели прихода, и Редер с готовностью предложил свой мотоцикл.
— Пожалуйста, господин лейтенант. Все равно я на нем не езжу. Денег на бензин у меня нет, да и стар стал.
Получив на бензин, Карл Редер достал из комода ключ, отдал его лейтенанту и пошел готовить собрание.
Хоть и не ездил Редер на старом своем мотоцикле, но машину содержал в порядке. Это Володя почувствовал сразу, как выехал за ворота. Не заезжая на заставу, он направился в штаб батальона. За деревней в лицо пахнул свежий ветер, машина легко катилась по асфальту, а по обе стороны от дороги замелькали жалкие поля-заплаты.
Встретившись через полчаса с комбатом, Грохотало взял у него образцы пропусков, посоветовался о предстоящей встрече с англичанами и договорился, что на встречу следует пойти вместе с капитаном Чаловым, начальником соседней заставы справа, потому как английская застава в Либедорфе стояла и против его участка.
На выходе из штаба Грохотало носом к носу столкнулся с сияющим Блашенко.
— Володька, черт полосатый! — схватил тот в объятия своего взводного и закружил в подъезде дома. — Да ведь я к Тольке еду, домой!
— Подождите! — взмолился Грохотало, освобождаясь. — Пустите. Я-то при чем? Лучше скажите, когда едете?
— Сейчас поеду в полк оформлять документы, а там дня через три-четыре — ту-ту-туу! — поехали!
— Вы позвоните, когда уезжать будете. У меня для Тольки подарок есть.
— Обязательно. Ты ж и проводить должен меня...
— А Горобский уехал?
— Не знаю... кажется, уехал. — Блашенко крепко встряхнул Володю за плечи и, словно на крыльях, взлетел на второй этаж.
Вот ведь что делает с человеком радость!
Подивившись такой перемене, Грохотало вышел к мотоциклу и отправился в обратный путь. За деревней начинался крутой подъем. Дорога шла под железнодорожный мост, круто выбегала на высокий холм, и сразу начинался спуск в глубокую лощину.
На подъеме открыл газ до отказа, а когда дорога пошла вниз и потребовалось сбавить газ, это оказалось невозможным. Трос заело, ревел мотор, скорость угрожающе росла... Пришлось заглушить мотор и ехать по длинному спуску «самокатом». А там — еще один подъем, и следующий спуск доходил почти до самой мастерской Отто Шнайдера.
— Значит, все-таки пожаловали в гости, господин лейтенант, — вышел на бетонную площадку перед мастерской Отто. Володя протянул ему руку — он подставил правый локоть, показывая измазанные кисти.
