Юрий Валин - Выйти из боя
Мальчишка смотрел прозрачно, но вроде попытался улыбнуться:
— Попить бы, товарищ девушка.
— Докатим до этого ДК дурацкого, военфельдшер вам квасу изыщет. Там всем наливают.
11.43. В районе высот Карагач — Балаклавское шоссе противник упорно и безуспешно атакует силами 72-й пехотной дивизии. 28-я легкопехотная дивизия немцев безуспешно атакует на стыке 388-й стрелковой дивизии и 9-й бригады морской пехоты. Непрерывные атаки с воздуха. Танки и пехота противника закрепляются на Горе и разворачиваются в направлении хутора Дергачи.
По руинам Катя ездить не умела. Комбинезон на спине промок от пота. Да что же это такое? Честное слово, проще по-пластунски ползать. В кузове не выдерживали, уже трижды начинали колотить по кабине.
Кажется, все. Уперлись в завал. Впереди рухнувшая стена. Дальше, прямо поперек улицы, торчал какой-то прицеп непонятного предназначения. Катя сдала назад, остановила машину под сомнительным прикрытием стены, — верхние этажи дома темнели копотью. Должно быть, выгорели еще зимой. После некоторого колебания выключила двигатель. Сколько бензина в баке, по «слепому» датчику догадаться трудно. А такими темпами до Камышовой бухты еще добираться и добираться. Если вообще удастся туда пробиться.
— Ты что? — Мотя смотрела непонимающе.
— Я пешочком прогуляюсь, — Катя встала на подножку.
— Кто тебя за руль, дуру, посадил? — простонал старший лейтенант.
— Никто. Я сама села. Подменить хочешь?
Личный состав выглядел паршиво. Растрясло. Окунев опять отключился. У капитана шла носом кровь.
— Привал, товарищи. Карантинная — это туда, так? ДК стоит ближе к бухте?
Измученный парнишка-штурман кивнул.
— Ты куда собралась? Это еще далеко, квартала четыре, — простонал старлей.
— Доскачу.
— «Лаптежники» опять ноют, — гнусаво сообщил капитан, пытаясь утереть кровь на щетинистом подбородке.
— Доскачу. Товарищ Мотя — за старшего. Вы — за комиссара. Ждите.
— В кого ты такая наглая?! — заорал вслед старлей.
— В Цуцика. Родственничек у меня такой, — Катя уже бежала к завалу.
«Наган» норовил провалиться в трусы, граната вертелась за поясом. Ботинки разболтались, видимо, шнурки начали сдавать. Еще немецкий нож норовил выпрыгнуть из кармана. В остальном ничего. Бегать сержант отдела «К» умела.
У перекрестка пришлось залечь. «Штуки», одна за другой, пикировали, метя куда-то в район Наваринской, но бомбы падали и гораздо ближе. Катя перекатилась к поваленной чугунной тумбе. Может, хоть голову защитит. Вой наваливался, почти расплющивал по кирпичам. Хотелось зажать уши. Пятисоткилограммовые сотрясали мир. Катя прикрывала голову руками, кашляла. Или думала, что кашляет. Жалко себя было. Нечестно. Вот ножом или пистолетом. Ладно, пусть автоматом. Но вот так, с неба, в пыль все живое? Нехорошо. Город чем провинился, он ведь красивый. Был. Да, в общем, еще и будет. Даже с чужими, двухцветными флагами, неплох. Ой, как близко! Вот сволочное дело. Это мы где загораем? Тут же от этой Карантинной, может, и не осталось ничего.
В прошлом-будущем город Катя успела объехать не торопясь. Конечно, от довоенного мало что там осталось. Так, общие ориентиры. Сан Саныч показывал, стараясь не отвлекаться на ненужные древности. Сан Саныч всегда все знает. Катя и сама неплохо ориентировалась в любой местности. Только не под бомбами.
Вроде бы подзатихло. Рева в воздухе уже не слышно. Или окончательно оглохла? Что-то ноги поднимать задницу совсем не хотят. Снова грохнуло. Кажется, это снаряд, и он подальше упал. Катя сплюнула густую красно-белую пыль, провела по волосам. Ну, стала пепельной шатенкой. Нет, нужно каску подобрать. И вставать нужно. Эта тумба уже стала родной.
Снова грохнуло. Порыв дымного ветра вынес из-под тумбы газетный лист. «Защитник Родины», многотиражный орган. «Товарищи черноморцы, пришел час, когда мы все как один должны встать…»
Золотые слова. Хоть мы и не черноморцы, пора вставать, — Катя отпихнула газету и воздвигла себя на четвереньки.
Бег — он успокаивающий. Оздоравливающий. Тонизирующий. Цуцик это здорово понимает. Ему только дай по лесу побегать. Воздух там звенящий, ручьи прозрачные.
Сержант Мезина не оглядываясь пробежала мимо разбитого зенитного орудия. 85-миллиметровка уткнула длинный хобот в остатки киоска «Соки. Воды». Среди разбросанных взрывом гильз и мешков с песком ничком лежал боец. Над подсыхающей лужей крови уже вились мухи.
Это Карантинная или нет? Вроде похожа. Значит, нужно туда.
Что-то кричали с противоположной стороны улицы, там бежала цепочка бойцов, волокли «станкач». Катя только махнула рукой. Война у нас, товарищи, немножко разная.
Да где этот клуб? Улица достаточно широкая, проход и проезд имеются, но не бегать же по ней взад-вперед?
Впереди валялось какое-то барахло, раскрытый чемодан, тряпье. Катя перепрыгнула, мимоходом удивившись количеству рассыпанных запонок. Ну и коллекционер драпал.
Да где же эти ударники-ремонтники культурно отдыхали? Катя, задыхаясь, остановилась. Вокруг невзрачные домишки, впереди виднеются строения казенно-припортового характера. Разрыв за домами заставил присесть.
У, какие мы прыткие! Оказывается, на Карантинной еще и гражданское население уцелело. Сухенькая тетка, появившаяся, как из-под земли, суетливо впихивала в чемодан рассыпавшееся тряпье.
— Стоять! — Катя, отдуваясь, подошла. — Гражданка, вы что это мародерством увлекаетесь?
— Это мое, я тут посеяла, — тетка начала отползать, волоча за собой рубашку.
— Пофасонить с запонками, значит, любите? Так, вот это, — Катя ткнула пальцем в чемодан, — собрать, сохранить, по освобождении города сдать в комендатуру. Ясно? Теперь немедленно укажите, где здесь ДК ремонтников?
— А на що тебе? Часом не диверсанткой германской будешь? — Собирательница запонок была явно не робкого десятка.
— Точно. Сейчас буду народные бубны гвоздиком дырявить. Там госпиталь. У меня братец подраненный. Попрощаться бы нужно.
Тетка фыркнула:
— Знаю я таких братцев. Вон он «Ремонтник», на углу. Вход в убежище со двора. Только опоздала ты. Пораненных еще с утра увезли. Грузить, надо думать, будут.
— Точно увезли?
— Так иди, проверь. Только лучше тикай живее. Немец, говорят, уже в городе. Сдали нас флотские, очком сыграли.
Катя сплюнула.
— Да вас сдавать, в рубашках запутаешься. В погреб ныряй, дура старая, пока снаряд не прилетел.
Никогда не догадаешься, что здесь центр культуры располагался, — здание низкое, вытянутое, без окон. Правда, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что когда-то наглядная агитация висела. Свалившийся щит «Комсомолка! Сдай норму ГСО!»[53] стоял, аккуратно прислоненный к стене. Хороший призыв, хотя несколько запоздавший.
Катя влетела во двор. Какой здесь госпиталь может быть?
Госпиталь тем не менее здесь явно был. Валялись упаковки от лекарств, бурые бинты, среди покоробленной картонной агитации красовался новенький, на удивление кривой костыль. Тяжелая дверь в бомбоубежище стояла распахнутой, оттуда тянуло гнойным духом войны.
Идиотизм какой-то. Катя присела на чурбан. Где его теперь искать? Что за человек неуловимый? Еще пятку ему оторвало.
Над крышами пронесся «Мессершмитт». Катя только глянула вслед. Оборзели, метров сто, не выше, летают.
Куда могли отправить Чоботко? На корабль погрузить? Вряд ли. Кораблей, можно сказать, не было. Значит, на Херсонесе, или в Камышовой, или в Стрелецкой? Может, еще удастся нащупать? А Мотя с ранеными? А, черт, хоть бы намек какой-нибудь, где этого гения искать?
Катя подошла к двери. Канцелярия у них должна быть. Может, остался кто-нибудь. Ступеньки вели вниз, девушка запуталась в драном одеяле, ухватилась за стену. О фонарике или спичках не озаботилась, товарищ сержант. Не рассчитывала в катакомбах шарить. Впрочем, стоило вступить в коридор, впереди забрезжил желтоватый свет. Ага, керосиновая лампа. И голоса.
Катя не слишком уверенно шла по длинному проходу. Слева стояли двухъярусные койки со смятыми матрацами. Духом от них шибало соответствующим, хотя сержант вроде уже принюхалась. Койки все тянулись и тянулись. Впереди кто-то невнятно матерился. Что это за госпиталь такой, прямолинейный прямокишковый? Катя прошла уже третью «летучую мышь», когда слева возникло ответвление. Те же койки, но дальняя часть комнаты терялась в темноте. На столе, прямо на бумагах, стояла лампа, котелки, вокруг сидели три человека.
— Эй, товарищи, кто тут из дежурных?
— Ну, я, — повернулся крепкий боец с забинтованной рукой. — Сестрицу, никак, бог нам в помощь занес? Присаживайся, милости просим.
— Куда отсюда раненых отправили? — спросила Катя, косясь на раненого, странно покачивающегося у койки. Должно быть, контуженый.
