Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава
— Вот так солдат! А шифр? Как ты проверишь радиста?
— Проверить, пожалуй, можно…
— Что ж, рискни…
Начали вызывать пленных. На вопрос о том, кто работает на рации, все молчали. Последним привели длиннолицего обер-лейтенанта. Из офицеров, не считая «служителя бога», о котором Кольцов еще не знал, он один остался в живых. Подняв на уровень подбородка правую руку с перевязанным носовым платком большим пальцем, будто это было какой-то особой заслугой, он левой рукой ворошил жиденькие волосы на голове, стараясь придать себе воинственный вид. На вопросы отвечать не стал.
— Я есть офицер великой Германии, и для вас этого достаточно.
— Но зачем офицер великой Германии полез на нашу землю? Что он здесь забил? — вмешался Шумилов.
— Это знает фюрер. Вот кончится война, и он вам все объяснит.
— Да. он все объяснит и за все ответит! А вот вам уж не придется объяснять… По законам военного времени с вражескими диверсантами, лазутчиками у нас один разговор…
«Офицер великий Германии» вздрогнул, побледнел и как будто стал ниже ростом. Байда в это время привел растрепанного толстяка.
— Обер-лейтенант Вернер! — обрадовался пастор, и от этого выкрика тот стал еще ниже. — О майн гот! Дизе готтлозен мих тотшляге вольте! (Эти безбожники хотели меня убить!).
Вернер бросил в лицо толстяку какое-то ругательство, и тот отступил, удивленно моргая большими навыкате глазами.
— Постой, постой! — воскликнул Шумилов. — Вернер, говоришь? Не тот ли, что в переселенческой комиссии работал в Фридрихстале? Там еще пастор был…
— Да, да! — обрадовался толстяк и улыбнулся, будто встретил хорошего знакомого. — Это я!
— А кто из вас играет на этом органе? — Кольцов указал на рацию.
— Радист убит, господин майор…
— Какое задание десанта? — продолжал Кольцов, полагая, что обер-лейтенант «раскололся». Но тот продолжал упорствовать.
— Немецкий офицер на такие вопросы не отвечает. И не будет.
Один из пожилых диверсантов, боязливо посматривая на своего командира, разговорился и в общих чертах рассказал о главных задачах. Да об этом можно было догадаться по экипировке и снаряжению парашютистов.
Из-за гибели радистов и незнания кодов от попытки связаться с немецкой разведкой пришлось отказаться.
— Ты, майор, займись-ка лучше той рацией, которая с первого дня войны сопровождает нас. Не кажется ли тебе, что она следует за нами по пятам? В условиях отступления это очень опасный спутник…
— Не только я — все разведчики армии занимаются таинственной рацией, но пока безрезультатно. В общем потоке войск и мирного населения найти шпиона не легче. чем иголку в стогу сена…
К десяти часам на переправу прибыли Кузнецов, член Военного совета армии Батаев и Стусь. Последний, к удивлению знающих его командиров, растерял свой внешний лоск, вылез из машины грязный, помятый, небритый. Увидев Байду, он прежде всего поинтересовался дезертиром.
— Его вместе с ранеными отправили в госпиталь…
— Как отправили? Кто разрешил? — набросился полковник на Бахтиарова, обходя ненавистного ему замполита.
— Простите, товарищ полковник, но Андрей Ткач храбро сражался с диверсантами, пленил немецкого офицера. Вину свою он искупил в этом бою…
«А это мы еще посмотрим», — подумал Стусь, но ничего не сказал комбату.
Тяжелой была встреча со старшими командирами. На коротком совещании офицеров полка Батаев говорил:
— …Мы оставили Подгорск. Предполагаемое контрнаступление не состоялось. Армия с тяжелыми боями отходит. Ваша задача — пропустить войска и взорвать переправы. В бой не вступать, немедленно отходить к Збручску. Арьергардные бои примут на себя армейские части. Не скрываем, может статься, противник попытается отрезать пути отхода — будем драться в окружении… — Это слово впервые услышали пограничники из уст старшего командира, — Вот едем с полковником готовить оборону на старой границе… А вы, товарищ Птицын, санчасть и все, что обременяет передвижение, немедленно выводите за Збруч…
Говорил Батаев тихо, внешне был спокойным, только по длинным паузам можно было догадаться, чего ему стоило это спокойствие. Он мало походил на военного, оставался все тем же рассудительным, неторопливым и заботливым партийным работником, лишь жестче, темнее стало его лицо да на висках гуще проглядывает седина.
При воспоминании о санчасти Байда взглянул на Лубенченко. Тот покраснел, прикусил губу, готовый сейчас же бежать к Юлии. Нелегкой была их жизнь. Столько лет ожидали друг друга, а теперь встречаются урывками и прощаются в постоянной тревоге, не уверенные в следующей встрече.
Кузнецов и Батаев уехали, захватив с собой Симона Голоту. Узнав о создавшемся положении от Байды, Иван Недоля ходил словно потерянный. Отправив в Лугины более ценное из имущества, он все еще надеялся, что фашисты сюда не дойдут. Пытался отправить вместе с Агафьей Семениной и Ванду, но она категорически отказалась: боялась потерять свои «алые паруса». Когда на Днестр пришли пограничники, она разыскала Марину и Варвару и начала помогать им перевязывать раненых.
— Вот они, мои «алые паруса»… — говорила со слезами, собирая окровавленные бинты. — Разве можно под ноги бросать? Это же кровь наших людей.
Поженившись в то страшное воскресенье, они не дождались гостей. Вместо свадебных подарков, на них, как и на Николая с Юлией, обрушились боль и страдание.
Разыскав командира батальона, Ванда попросилась в санитарки.
Асхат оглядел ее хрупкую фигуру, покачал головой и попытался отговорить:
— Это очень трудно… Придется выносить из боя, скажем, такого дядю, как я. Ну как вы сможете?
— Смогу! Вы не смотрите, что я такая… Я очень сильная!
Посоветовавшись с Байдой, Бахтиаров согласился. Недоля тоже решил остаться при батальоне.
Когда тылы полка были погружены на машины, прибежали к Байде Денисенко и Думитру Лабу. После боя на границе он так и остался при заставе, временно исполняя обязанности старшины.
— Я не могу уходить, товарищ старший политрук… Там мои остались… — волновался Думитру.
— Наш батальон пока остается здесь. Попытайтесь разыскать их среди беженцев.
Во второй половине дня по всем дорогам потянулись армейские тылы к переправам. Стал слышен глухой гул артиллерийской канонады. Среди массы подвод и машин затерялась и Грета, о которой позаботился Стусь.
Из кабины грузовой машины, доверху загруженной ящиками и людьми, она нетерпеливо поглядывала на небо, но не от страха — ожидала появления самолетов с черными пауками на крыльях.
Трудные дни
1Первые самолеты появились над переправой до восхода солнца. Встреченные зенитным огнем, «юнкерсы» сбросили свой груз на мирных беженцев и армейские обозы, не успевшие проскочить на левый берег. Сгорело несколько машин, были жертвы среди беженцев.
Пострадал и Тодор Падурару. Он с дочерью еще на второй день войны ушел из Баштиан, угоняя скот молодого колхоза, и все это время они прятались в лесах вместе с другими крестьянами; подхваченные общим потоком отступающих, они угодили под бомбежку.
Ванда и Недоля, не отстававший от жены ни на шаг, вместе с военными санитарами разыскивали среди сгоревших машин и подвод раненых. Они и наткнулись на тяжелораненого Тодора и причитающую над ним Марику.
Старик долго не приходил в сознание, и вернувшийся утром в батальон Думитру остался с ним в Ольховом.
А бой уже приближался к переправе. Обескровленные арьергардные части не в силах были сдержать наседавшего врага. И тогда Бахтиаров забыл о приказании не вступать в бой и бросил все заставы в контратаку. Удар был настолько стремительным и неожиданным для фашистов, что они бежали под прикрытие своих танков и артиллерии. Это дало возможность остаткам армейских войск перейти на левый берег.
Последней перешла Днестр тридцатая застава и подорвала мост. Молча шли пограничники знакомой дорогой на Ольховое. Проходя мимо опустевшего колхозного двора, старые пограничники — немного их осталось с тех времен— задержались против знакомой ярко-красной вывески: «Колхоз „Заря“». Не сговариваясь, завернули во двор «старики» тридцатой — Селиверстов, Денисенко, Иванов… Захотелось взглянуть на дом и сад на те места, с которыми связано столько воспоминаний. И вся тогдашняя жизнь с ее трудностями, опасностями, тревожными ночами сейчас представилась им радужной, спокойной, безоблачной, как это чистое небо над головами.
Из дома вышел Байда, ведя плачущую Ванду. За ним Недоля тащил под мышками какие-то бумажные свертки.
— Вшистко згинело… Вшистко, вшистко… — всхлипывала Ванда.
До сегодняшнего утра она все еще надеялась, что война закончится там, по ту сторону Днестра. Попрятавшиеся в лесах люди возвратятся на свои места, и снова потечет так удивительно хорошо начавшаяся жизнь при Советской власти. Сейчас эта надежда рухнула. Всю ночь и утро войска поспешно уходили на восток.
