Крымское зарево - Александр Александрович Тамоников
Шубин вдруг резко натянул веревку, отчего крюк их снаряжения выскочил из мягкого грунта и улетел по камням в пропасть. У Пашки округлились глаза:
— Товарищ капитан, как мы теперь спустимся без него?
— Они по нему нас найдут! — зло бросил Шубин. — Заметят крюк с веревкой и будут обстреливать гряду вслепую или завалят гранатами. Живыми не выпустят.
— А как теперь спускаться? — Зинчук с ужасом опустил глаза вниз. Под ногами крутилась серой змейкой узкая тропинка между острых выступов, а рядом с ней зияла пустота с валунами на дне. Чуть качнись или поставь ногу неровно, сразу улетишь вниз, переломаешь все кости о сизо-голубые камни у основания гряды.
— Ногами, — сказал Шубин.
Он едва сдерживался, чтобы не заехать по уху своевольному ефрейтору. Тот все-таки умудрился напортачить, кинувшись собирать документы из канцелярии абвера. Только вот сам Павел вины не чувствовал, покосился с упрямым выражением лица, означающим только одно: если бы надо было повторить смертельно опасную выходку, то он, ни секунды не сомневаясь, сделал это снова. Ведь теперь за его плечами висел вещмешок с важными сведениями — списками детей, которых вермахт отправил в лагеря или немецкие семьи.
Над головой зарычали голоса на немецком, и следом вдруг с ужасным грохотом ударили автоматные очереди. Разведчики вжались всем телом в холодный камень, слились с серо-голубоватой грядой: неужели немецкие преследователи их все-таки обнаружили? Выстрелы, еще выстрелы! Автоматчики густым огнем прошлись по скалам под их ногами, эхо вторило им оглушительным грохотом по ущелью. Пули выбивали каменную крошку прямо над головами разведчиков, рикошетили с пронзительным визгом во все стороны. Один выстрел в цель, пускай даже случайный, и им не удержать равновесия!
Но огонь стих, смолкли голоса, значит, все-таки немцы расстреливали ущелье вслепую, в надежде, что заставят беглецов выдать себя. Шубин с Зинчуком не выдали себя, хотя эти четверть часа показались им вечными. Облегчение было коротким, теперь впереди их ждал страшный путь — по узкой тропке и осыпающимся под ногами камням. Глеб почувствовал, как уставшее от напряжения тело слушается его все хуже и хуже. Руки начали мелко дрожать, а ноги ослабели от бессилия. Он бросил взгляд на Зинчука, который шел следом. Лицо его, всегда ничего не выражающее от привычки сдерживать эмоции, сейчас будто окаменело. Павел пальцами нащупывал ямки и выбоины в скале, потом подошвой шаркал по тропинке и, только убедившись в безопасности, делал шаг. Перед ним капитан Шубин передвигался с величайшей осторожностью таким же способом.
Спуск казался им бесконечным. Солнце уже успело прокатиться по небу к горизонту, красным закатом окрасило на прощанье залив и скалы красной дымкой, а потом утонуло в свинцового цвета море. В узком полукольце из гор словно выключили свет, разведчики теперь не видели даже друг друга, только чувствовали тяжелое дыхание товарища рядом. Наконец ноги встали на твердую почву.
— Спустились! Мы внизу, товарищ капитан. В темноте и не видно, что мы уже доползли!
— Тише! — остановил его командир, эхо разносило по ущелью голос парня. Вдруг немцы оставили охрану и ждут, когда они себя обнаружат.
Но опасения его были напрасными, на пятачке было тихо. Глеб с трудом стоял на ногах. Глаза ничего не видели в кромешной тьме, различить можно было лишь границу между темным каменным берегом и серым морем.
— Ищи лодку! — приказал он напарнику.
Зинчук вздохнул:
— Может, хотя бы часик посидим, передохнем? Товарищ командир, ни рук, ни ног не чую, как деревяшки.
А тот наконец дал выход своей злости:
— Отставить, ефрейтор Зинчук! Нарушение приказа командира, создание смертельной опасности для разведгруппы! А сейчас еще и неповиновение командиру! Встать, приказываю отыскать лодку.
Павел засопел, но промолчал, так как понимал, что капитан прав. Они едва остались живы, если бы не реакция командира и его дерзкая выходка с заложником — немецким генералом, то они сейчас бы умирали от пыток в гестапо. Только благодаря его хладнокровию и мгновенной реакции они ушли от десятка автоматчиков СС, смогли незаметно спуститься к подножию Голубой гряды. Поэтому своевольный ефрейтор принялся покорно выполнять приказ: он прошел, вытянув руки вперед, несколько шагов в направлении шума волн; затем опустился на колени и начал руками шарить по берегу, чтобы найти лодку или веревку от нее. Камешки впивались в ладони, от водной глади пронзало холодом до костей, но разведчик упорно шарил ладонями по каменному ковру. И без упреков командира он понимал, что опасность совсем рядом. Как только солнце осветит залив и гряду, немцы, скорее всего, снова примутся обшаривать окрестности в надежде, что советские диверсанты на ночь залегли в укрытие. Потому так торопится капитан, не обращая внимания на сильную усталость и отсутствие нормальной видимости: под покровом ночи у них есть шанс незаметно уйти из немецкого тыла.
— Есть! — раздался шепот командира, он нащупал нос лодки. — Сюда, Павел! Надо спустить ее на воду.
Вдвоем они быстро дотащили легкое суденышко до воды.
— Давай на весла!
Сам Глеб пробрался к носу, ухватил рулевое правило и выставил направление от берега. Пока Зинчук возился, прилаживая туго набитый бумагами мешок к сиденью, Шубин взялся за компас. Маленькая подрагивающая стрелка — это их надежда на спасение; опытный фронтовой разведчик умел ориентироваться по звездам, выстраивая путь, да только эта ночь была черна.
Глеб не сводил глаз со стрелки, он мысленно отсчитывал метры, отмечая ритм ударов весел по воде, сдвигал руль в нужную сторону и снова сверялся с компасом. С отсчета его сбил крик Зинчука:
— Вода! В лодке вода!
Командир приказал:
— Придержи весла, помалу греби! — и наклонился вниз.
Он так был увлечен прокладыванием маршрута, что не почувствовал, как в лодке стала прибывать вода. Его рука, опущенная вниз, почти сразу окунулась в воду, она медленно прибывала, грозя потопить суденышко прямо посередине пути домой. Шубин провел по деревянному дну рукой и нащупал несколько небольших, с монетку, отверстий, но все же этого было достаточно, чтобы утопить маленькое судно.
Зинчук нетерпеливо ерзал на своем месте, его сапоги были уже по щиколотку в воде:
— Ну чего там? Щели разошлись?
— Прострелили немцы, несколько отверстий от пуль в днище, —
