Марина Чечнева - Небо остается нашим
* * *
С конца марта до середины апреля полк действовал главным образом по данцигскому котлу и на штеттинском направлении. Его активное участие в боях за город Кезлин было отмечено орденом Суворова III степени. Известие это дошло до нас, когда полк уже перебазировался [215] в Бухгольц, северо-западнее Берлина. Здесь мы отпраздновали это событие, здесь же и закончили войну.
Стрелки часов, отсчитывавших время гитлеровского рейха, неумолимо приближались к последней черте. Знамя Победы уже взмыло над рейхстагом. Берлин пал, защищавшие его части сложили оружие. Фронт гитлеровских вооруженных сил был рассечен.
Одну из фашистских воинских группировок мы добивали в те дни на берегу Балтийского моря в порту Свинемюнде.
Здесь скопилось большое количество вражеских войск и техники. Уцелевшие от разгрома гитлеровские вояки снешно грузились на транспортные суда, чтобы морем удрать к нашим союзникам.
Советская авиация днем и ночью непрерывно бомбила порт. Над городом ни на минуту не смолкала канонада орудий, лихорадочный треск крупнокалиберных зенитных пулеметов. Взметая фонтаны свинцовой балтийской воды, перемалывая железобетон портовых сооружений, днем и ночью рвались авиационные бомбы.
Бомбежка Свинемюнде была для меня 810-м боевым вылетом. Во время полета не случилось ничего особенного, но запомнился он на всю жизнь.
До цели мы со штурманом эскадрильи Таней Сумароковой долетели спокойно. Внизу смутно просматривались темные громады кораблей у причалов. Матовым блеском отливала вода. Где-то на востоке небо то и дело озаряли всполохи взрывов: это на Курляндском полуострове войска 1-го Прибалтийского фронта уничтожали остатки восточнопрусской группировки противника. Там тоже рвались бомбы, только более мощные, чем наши. То была работа наших товарищей по оружию - летчиц 125-го гвардейского Борисовского ордена Суворова и ордена Кутузова полка пикирующих бомбардировщиков, носившего славное имя М. М. Расковой.
Самолет, как всегда, качнуло, когда 50-килограммовые «гостинцы», начиненные взрывчаткой, оторвались от плоскостей. И мне подумалось вдруг, что мы с Таней сбросили, может быть, последние бомбы.
Произошло удивительное совпадение. В следующую ночь полетов не было. Вторую и третью ночь мы тоже провели на земле. Но третья ночь, пожалуй, выдалась [216] самой бурной из сотен всех ночей, что мы провели на фронте.
В помещичьей усадьбе, где разместился полк, все давно спали. Вдруг в комнатах начался переполох. Не успела я очнуться от сна, в спальню ворвалась дежурная по полку старший техник эскадрильи Римма Прудникова.
- Девчата! - закричала она во весь голос. - Победа! Мир! Да вставайте же! Вставайте!
Римма перебегала от одной кровати к другой, стаскивала со спящих одеяла, тормошила девушек и, словно опьянев от счастья, кричала возбужденным голосом:
- Мир! Мир! Победа! По-о-бе-да!
Сперва мы опешили от неожиданности. На несколько секунд воцарилась мертвая тишина, а потом поднялось такое, что со стороны могло показаться, будто в усадьбе все посходили с ума. В довершение всего во дворе вдруг поднялась стрельба, кто-то достал ракетницы, и звездное майское небо взорвалось вспышками красных, зеленых и белых огоньков. Ни о каком сне, конечно, не могло быть и речи.
Только к утру девушки несколько угомонились, разошлись по комнатам. Но никому не спалось. Все были чересчур возбуждены, лежали с открытыми глазами и либо тихонько переговаривались, либо молча предавались своим думам.
Не брал сон и меня. Я встала, накинула на плечи шинель, вышла на улицу. Было тихо-тихо, как бывает только самым ранним утром. А после недавней суматохи, шума и криков тишина казалась словно бы гуще.
Невдалеке, за поломанной оградой, дремал окутанный сизоватым туманом сад. Справа от него поблескивало мокрым асфальтом шоссе, а у самой обочины, задрав вверх наподобие орудийных стволов оглобли, валялась перевернутая телега.
Небо уже поблекло, звезды мерцали не так ярко. Наступал рассвет. Рассвет первого дня мира. Как и положено, он надвигался оттуда, где лежала моя родная земля.
Я долго смотрела, как алел восток, как заря разгоралась все ярче и ярче. Наконец за лугом блеснул диск солнца, взметнулись во все стороны его лучи. Они прошили насквозь плотный туман, заиграли бриллиантами брызг на росистой майской траве. Наступил первый день мира, и солнце спешило приветствовать его. [217]
Как это прекрасно - мир, тишина! Вот они вокруг меня. Я будто осязала их, ощущала всеми фибрами души. Я жадно всматривалась в то незабываемое утро, чутко вслушивалась в его тишину, боясь шелохнуться, смотрела, как растекается с востока рассвет. А он уходил все дальше, стирая с лица Европы тень ночи, внося в дома и сердца людей долгожданную тишину. Изгнанная фашистами, она все же вернулась в эти края. Вернулась, как только советские солдаты заставили умолкнуть пушки, когда-то заговорившие на Западе.
Итак, кончилась боевая страда, наступили мирные будни. Вскоре полк перевели в Альт-Резе - курортное местечко под Нойбранденбургом. Чудесное озеро, водная станция, большой тенистый сад - все здесь располагало к отдыху. Больше месяца мы только и делали, что спали, ели, гуляли, устраивали спортивные праздники, занимались художественной самодеятельностью.
Здесь нас вновь посетил Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Он присутствовал на торжестве по случаю трехлетия пребывания нашего полка на фронте.
А через несколько дней мы вылетели в Москву для подготовки к первому послевоенному воздушному параду. Это событие, можно считать, завершило последнюю страницу летописи 46-го гвардейского Таманского ордена Красного Знамени и ордена Суворова III степени авиационного женского полка.
9 октября 1945 года в полку было проведено последнее партийное собрание. Близилась пора разлуки с подругами. Мы подытожили свою боевую работу. За три фронтовых года летчицы полка совершили 23 672 боевых вылета и сбросили на врага почти 3 миллиона килограммов бомб. В результате, по далеко не полным данным, было уничтожено и повреждено 17 крупных переправ, 9 железнодорожных эшелонов, 26 складов с боеприпасами и горючим, 176 автомашин, 86 огневых точек, вызвано 811 очагов пожара, отмечалось 1092 взрыва большой силы{11}.
Но это не все. Начав войну совсем молодыми, мы вышли из нее возмужавшими, зрелыми людьми. Война закалила нас не только физически, но и духовно. К концу пребывания на фронте почти все девушки стали коммунистами. [218] За три года боевых действий в партию вступило 180 человек. Орденами и медалями был награжден весь личный состав полка, 23 человека стали Героями Советского Союза.
Через месяц с небольшим после партийного собрания волк был расформирован. С грустью расставались мы друг с другом. Война связала нас крепчайшими узами дружбы. Все эти годы мы жили как одна семья, делили и радости и горе. И потому в сознании как-то не укладывалось, что отныне наши дороги и судьбы разойдутся.
Что ж, в сущности, так оно и должно быть. Ведь на войну мы пошли именно для того, чтобы на земле восторжествовал мир, чтобы человек вернулся к созидательному труду, сменил меч на орало. И все-таки сердце сжималось от одной мысли, что недавнее близкое становится далеким прошлым, что нет больше 46-го гвардейского бомбардировочного, что не будет больше ночей, опаленных всполохами выстрелов, искромсанных лучами прожекторов.
В груди тоскливо щемило от сознания, что нет больше летчиков, штурманов, техников, вооруженцев, нет спаянного воинской дисциплиной и долгом боевого коллектива, а есть более двухсот непохожих друг на друга девушек, и у каждой из них - своя жизнь, свои тревоги. Мы хорошо понимали: судьба разбросает нас по стране, время принесет новые заботы, о фронтовых годах останутся только воспоминания. Надолго ли? Нам хотелось, чтобы навсегда. И потому, расставаясь, мы дали клятву не забывать прошлое, а с ним и нашу фронтовую дружбу, в установленные дни встречаться всем вместе. И слово свое держим.
А все-таки мы счастливые!
Каждому, наверное, знакомо ощущение, когда ждешь большого, радостного события и оно наконец приходит. Но и здесь, оказывается, неумолимо действуют законы бытия: вслед за счастьем приходят боль в печаль.
Кончилась война. Наш полк был расформирован в ноябре 1945 года.
Расставаясь в польском городе Швейднице, мы все обнимали друг друга и плакали, не стыдясь слез. Ведь распадалась [219] даже большее чем семья - распадалось святое для каждой фронтовое братство.
Мои подруги стали больше времени уделять личной жизни: выходили замуж, возвращались к прерванным занятиям, шли на фабрики и заводы, уезжали на стройки.
У меня была мечта летать в мирном небе, вернуться к спортивной работе.
