Илья Маркин - Люди грозных лет
— Как с материалами? — также шепотом спросила Ирина.
— Благополучно пока. Вакцина есть. Да и перевязочного материала только что подвезли. Ну вот, браток, — сказал фельдшер раненому с худым посинелым лицом, — теперь жить будешь до ста лет, никак не меньше.
Пытаясь улыбнуться, раненый скривил запекшиеся губы и, словно совсем здоровый, твердо выговорил:
— Конечно, Аристарх Игнатьевич, у тебя рука легкая, это мы знаем.
Ирина была рада, что военфельдшер Пилипчук оказался именно таким человеком. Подергивая нижней, видимо контуженной, расплющенной губой, он говорил с Ириной так просто и так душевно, словно они много лет прожили вместе и без слов научились понимать друг друга. Он рассказал, что настоящих санитаров всего один, был второй, но утром его ранило, что в помощь командир полка прислал шестерых престарелых солдат, которые работают так старательно, что на них даже грех и голос повысить, что хоть и трудно, а работать можно, лишь бы только фрицы снаряды в овражек не бросали и их авиация не особенно надоедала. Они в нескольких словах договорились о распределении обязанностей. По его совету Ирина тут же написала записку Верловскому, требуя (главное — построже, а то его не прошибешь) немедленно прислать двенадцать повозок под раненых и непрерывно присылать еще и еще. Побежавший с запиской санитар вернулся неожиданно быстро и принес самый радостный ответ: «Высылаю пока один грузовик и три повозки, через полчаса еще будут два грузовика, а через час подгоню не меньше десяти повозок. Желаю успеха. Что нужно — требуйте. Верловский».
— Ну вот, браток, — похлопал санитара по плечу Пилипчук, — ты у нас будешь главный эвакуатор. Дело тебе знакомое, а тут мы теперь без тебя управимся, и, — с богом!
Непрерывно обрабатывая раны, бинтуя, делая противостолбнячные уколы, Ирина, по доносившимся до нее солдатским разговорам, врастала в ту сложную, страшную жизнь, которой жили сейчас эти сотни совсем незнакомых ей людей. Услышав, что группа какого-то Бондаря прорвалась из тыла и внезапным ударом в спину немцам помогла батальонам Черноярова и Лужко отбить высоту, она обрадовалась, и руки ее еще быстрее делали то привычное, казавшееся ей раньше таким страшным дело. Узнав о гибели командира и начальника штаба полка, она содрогнулась, чувствуя, как замерло на мгновение сердце. На столе без чувств лежал сержант с насквозь пробитой грудью, и она, до боли закусив губу, с еще большей быстротой и осторожностью останавливала кровь, приводила сержанта в чувство, накладывала тампоны и повязки.
Безмолвный Пилипчук то подходил к Ирине, когда она не могла справиться с особенно тяжелораненым, то под соседней плащ-палаткой делал уколы, перевязывал раненых, отправлял их в тыл.
Сколько прошло времени и что делалось на передовой, Ирина не знала и только по разговорам прибывающих раненых понимала, что немцы все время нажимают, а наши удерживаются с большим трудом.
— Наши отступают! — дико закричал кто-то, и сразу зашумели, заволновались и раненые, и санитары, и стоявшие у повозок ездовые.
«Отступают», — мысленно повторила Ирина, вначале еще не поняв, что это означало, и вдруг с ослепляющей отчетливостью представила, как с переднего края один за другим уходят наши пехотинцы, а за ними, сразу же за ними бегут немецкие солдаты, наваливаются горбатые с широкими лапами гусениц танки, переезжая и останавливаясь, бьют пушки, и все это ползет, катится неудержимой волной сюда, в этот крохотный овражек, где и стрелять-то некому. Она хотела спросить Пилипчука, есть ли винтовки на медпункте, и тут же вспомнила, что на столе лежит только что принесенный раненый. Он обессиленно склонил черную от земли и запекшейся крови голову и с присвистом стонал. Ирина, как от собственной боли, стиснула зубы, судорожно передохнула и, собрав все силы, крикнула:
— Никто не отступает! Зачем паниковать! Спокойно ждите, всех отправим в тыл! Аристарх Игнатьевич, — тихо сказала она подошедшему Пилипчуку, — скорее загрузить все повозки и немедленно отправлять.
Лежавший на столе раненый, видимо, расслышал ее последние слова и, облизнув черные губы, попросил:
— Не надо перевязывать, доктор, так доеду.
— Нет, нет, нельзя. Я быстро, и тогда поедете.
Опять забыв обо всем, Ирина склонилась над раненым, по привычке уговаривая его потерпеть, сделала укол и наложила повязку.
— Приказано немедленно свертываться и уходить, — прошептал вернувшийся Пилипчук, — у нас осталось всего восемь человек и не очень тяжелые. Погрузим их, отъедем и тогда все сделаем.
— Нет, нет, — запротестовала Ирина, — сейчас же всем уколы, открытые раны перевязать. Стрельба-то еще далеко.
Теперь она делала все автоматически, перебегая от одного раненого к другому, уговаривая их потерпеть, и, только уложив последнего раненого в повозку, услышала, что стрельба уже идет на самом краю оврага и над головой тоскливо поют пули.
— Да вы что сидите, — подбегая, закричал кто-то высокий и грозный, — в плен, что ли, хотите? Немедленно уезжать!
Ирина даже не поняла, что это с ней говорили так грубо, села в повозку и прошептала:
— Поехали.
Ездовой с места рванул лошадей вскачь. Повозка, подскакивая на рытвинах, отчаянно металась из стороны в сторону, гремела и бренчала чем-то железным, заглушая на мгновение шум стрельбы. Ирина, с трудом удерживаясь за грядки, больно ударялась о что-то твердое и острое, но боли не чувствовала и только почти беззвучно шептала: «Быстрее, быстрее, еще быстрее!»
Над головой висело еще не успевшее остыть розовато-голубое небо; узенький серпик луны склонился над горизонтом и, казалось, повис так на вечные времена; задернутые дымкой, слившиеся с небом поля темнели, теряя очертания. Ирина откинулась навзничь, оперлась руками о задок повозки и, не мигая, смотрела в небо, где неуловимо таяли розовые отсветы, все плотнее сгущалась темнеющая синева и сначала поодиночке, робко и еле заметно, а затем вдруг сразу партиями, целыми группами, сверкающей россыпью вырастали звезды. И вдруг Ирину охватила тревога за Андрея. Она не получила от него ни одного письма, не знала, где он, но по каким-то самой непонятным причинам чувствовала, что он здесь, на фронте, где-то совсем недалеко. Ей представлялось, что, может быть, сегодня, на каком-нибудь полковом или батальонном медицинском пункте, в овражке, в домике или просто на открытом поле такая же, как она, врач, а может быть, санитар или простой солдат перевязывали раненого, обессилевшего, но такого терпеливого Андрея. А может быть…
И опять, как всегда в последнее время, рядом с Андреем Бочаровым увидела она Сашу Яковлева. Если Андрей был для нее надеждой, будущим, где она видела себя правдивой, честной, какой она всегда старалась быть, то при мысли о Яковлеве пылало от стыда лицо, и тогда она казалась самой себе лживой, нечестной и трусливой. Это особенно остро Ирина чувствовала со времени последней встречи в Москве. Она старалась отогнать мысли о Яковлеве, забыться и не могла. Стоило ей только остаться одной, как в памяти ее всплывало счастливое, радостное лицо Саши и сама она, так беззастенчиво лгавшая и обманывавшая его.
Позади, где оставались наши отступавшие войска, вновь разгорелась затихшая было стрельба, замелькали кроваво-огненные вспышки.
— Опять пошли, — проговорил Пилипчук, — и когда же кончится? Пошевеливай, что ли! Так и к немцу попасть недолго, — сердито сказал он ездовому.
— Рад бы в рай, да грехи не пущают, — проворчал ездовой, — глянь: впереди-то темным-темно от повозок.
«Что, если танки прорвутся?» — с тревогой подумала Ирина, представив весь ужас этих десятков израненных, обессилевших людей.
А обоз тянулся все ленивее и медленнее. Из темноты, то с одной, то с другой стороны вливались в него новые повозки, и скрип множества колес, как тяжкий стон, полз в тревожной, рассекаемой огненными отблесками ночи.
— Аристарх Игнатьевич, узнать надо, куда же мы едем, — сказала Ирина, с тревогой осматриваясь по сторонам.
— А где узнать-то? Уж будем ехать, куда другие едут.
Ирина понимала, что фельдшер прав, но не могла спокойно сидеть, спрыгнула с повозки и пошла рядом с ездовым.
— Быстрее проезжайте, быстрее, — послышался впереди тот самый сердитый мужской голос, что кричал на нее в овраге, — из-за вас ничего не видно, и немцев на хвосте притащите.
— Товарищи, — подойдя к пропускавшей обоз группе людей, спросила Ирина, — вы не из Н-ского стрелкового полка?
— А вы кто? — отделяясь от группы, спросил ее высокий широкоплечий мужчина.
— Я старший врач этого полка.
— Вот и хорошо. А я сейчас командир этого полка. Майор Чернояров. Вы только сегодня прибыли?
— Да, сегодня, — ответила Ирина.
— Раненых всех отправили?
— Всех.
— Очень хорошо. Сейчас доезжайте до деревни и там останавливайтесь. Место укажет мой начальник штаба старший лейтенант Привезенцев. Он на окраине деревни.
