Михель Гавен - Валькирия рейха
– Да. И Клауса, – подтвердила она, не скрывая раздражения. – А разве у Геринга уже все закончилось?
– Не знаю, – Андрис пренебрежительно дернул плечом. – Я же говорю, мы ушли раньше, и вдруг наклонился к ней. – А что у тебя с лицом? Госпожа полковник, вас побили? Где? Это не Лина постаралась? По старой памяти?
– Нет, не Лина, – вздохнула Хелене, взглянув на себя в зеркало, – действительно, заметно, – согласилась она.
– Кого там побили? – из кухни вышла Эльза и сразу бросилась на шею сестре, – Хелене, Хелене, наконец-то! Как я соскучилась! Мы с Андрисом уже проехались по магазинам, а теперь пьем кофе и играем в шахматы.
– По магазинам? – удивилась Хелене, – а Рудель только что жаловался мне, что в Берлине ничего не работает. Все разрушено английскими бомбардировками.
– Но может, для него и не работает, – беспечно ответила Эльза, провожая ее в комнату, – а для нас все открыто. Андрис интересовался духами. Хочу вот спросить, – она заговорщицки подмигнула Хелене, – кто там у вас появился? Не помню, чтобы прежде он покупал что-то для дам…
– Духи? – Хелене внимательно посмотрела на Лауфенберга, – это кому? Фрейлян Хельге что ли?
– Ой, ой, ой, фрейлян Хельга, наверное, королева вермахта, – засмеялась Эльза, – ей без «Шанель № 5» ну, никак нельзя. Особенно в армейском штабе. А твой «Ас» – в спальне, – сообщила она сестре, – что он там делает, не знаю. Еще не выходил. И от кофе отказался. Ты к нему сходи, – предложила она, – а мы пока партию закончим.
– Хорошо. Кто у вас побеждает?
– Андрис – воспитанный офицер, он уступает даме, – весело засмеялась Эльза, – я только еще не придумала, чем он расплачиваться будет. Полагаю, то, что я придумаю, фрейлян Хельге не понравится.
– Это не понравится Мюллеру, – напомнила ей Хелене со значением.
– Предоставь мне позаботиться об этом! – откликнулась Эльза и утянула Лауфенберга на кухню. Хелене вошла в спальню. В комнате царил полумрак, тускло горел ночник, было очень накурено. Эрих сидел на широкой кровати, откинувшись на подушки и положив ноги в ярко начищенных сапогах на шелковое покрывало. Мундир был расстегнут, ворот рубашки раскрыт, галстук с приколотым Рыцарским крестом валялся рядом. Он действительно был трезв, курил сигарету, стряхивая пепел в пепельницу стоявшую на тумбочке. На постели мерцал хрустальный бокал с виски, к которому он, по всей видимости, даже не притронулся.
Войдя, Хелене сразу натолкнулась на напряженный взгляд его усталых, воспаленных от сигаретного дыма глаз. В темноте они казались синими, почти черными. Она прошла к окну, открыла форточку. Потом подошла к кровати, расстегнула пуговицы на кителе. Сняла его, небрежно бросив на спинку кресла. Он неотрывно наблюдал за ее движениями и, хотя старался не подавать виду, она чувствовала, что ее появление и действия не оставили его равнодушным. Сняв галстук и расстегнув воротник рубашки, она присела на постель, близко к нему.
– Что случилось? – сказала негромко и хотела забрать у него сигарету. Но он перехватил ее движение и сжал своей рукой ее.
В свете ночника длинные тени ресниц падали ей на щеки. Легкая дрожь пробежала по его руке, пальцы разжались. Он схватил ими ее подбородок, потом его пальцы спустились на шею, плечи, отодвинув ворот рубашки.
– Ты стала его любовницей? – спросил глухо, неотрывно глядя ей в лицо, глаза его блестели.
– Чьей? – она не отводила взгляд.
Кальтенбруннера.
Она вздрогнула и поморщилась.
– С чего ты взял?
– Рудель мне сказал, что тебя увел с собой адъютант Кальтенбруннера…
– Рудель слишком много говорит. После беседы с фюрером он никак не может остановиться, – она хотела ответить недовольно, но получилось равнодушно. По лицу Эриха скользнула быстрая улыбка. Но в то же мгновение померкла, и лицо приняло прежнее напряженное выражение. Его пальцы буквально впились в ее плечо, он словно хотел вобрать ее в себя, всю.
– Возможно, он бы и хотел, чтобы я стала его любовницей, – продолжила Хелене, – возможно, кто-то и почтет за честь его предложение. Но только не я.
Она увидела, что лицо его просветлело. Он обнял ее и привлек к себе. Бокал накренился, и виски разлился.
– Прости. Тебе было больно?
– Я чуть не лишилась всех зубов, – тихо рассмеялась она. – Представляю, если бы я вернулась с дня рождения рейхсмаршала без зубов.
– Я так люблю тебя, Лена – он прижал ее к себе, – я хочу, чтобы у нас были дети. Ты родишь мне сына, Лена?
Она лежала, приникнув лицом к его груди. Не поднимая головы, она ответила:
– Если останемся живы, мы займемся этим в плену. Может быть, нас тогда пораньше отпустят.
Он сам должен был понимать, как нелепо обсуждать этот вопрос, когда настоящее трагично, а будущее неясно. Но он искренне хотел этого, и она верила ему.
– Хелене, твой кофе остыл, – прокричала из-за двери Лиза, – мы тебе шоколад оставили. А сами поедем в «Дом летчиков», ладно? Барон фон Лауфенберг меня приглашает. Пойми, я не могу отказаться, – она засмеялась, – я ведь мечтала об этом. Ты слышишь?
– Слышу, – откликнулась Хелене, – поезжайте. Только не забудь доложить в гестапо, а то за вольности Лауфенберга нас здесь арестуют. А я уже сегодня познакомилась с новым шефом СД, больше встречаться с ним мне не хочется.
В начале февраля сорок пятого года Хелене Райч, выпросив у Геринга короткий отпуск, всего на двое суток, прилетела в Дрезден. Прилетела поздно ночью, вместе с Хартманом. Она хотела вывезти мать из города, который подвергался ожесточенным налетам, сначала в Берлин, к Эльзе, а затем, если через Магду Геббельс все удастся уладить с Риббентропом, – в Швейцарию. Хелене знала, что сама не сможет добиться в Берлине быстрого оформления документов, для этого у нее не было времени. Она во всем полагалась на Эльзу и на Магду Геббельс, на Магду даже больше. Положение на фронтах складывалось трагично. Принимая во внимание все обстоятельства, Хелене не была уверена, что ей представится случай еще раз увидеться с матерью, вполне вероятно, что они не встретятся уже никогда. Потому она сама попросила Эриха поехать с ней в Дрезден и добилась для него разрешения в высшем командовании. Она решила представить его матери в качестве того, кто станет ее мужем, если они останутся в живых. В череде долгих, кровавых боев, она и сама едва верила, что такое может произойти с ними, но старалась не думать о худшем.
В Дрездене Хелене торопила мать – надо скорее ехать в Берлин. Она как чувствовала, что должно случиться что-то страшное. Но фрау Кристина собиралась долго, капризничала, перекладывала вещи, ворчала. Даже несмотря на то, что Геринг по просьбе Хелене прислал за фрау специальный самолет, 12 февраля покинуть Дрезден так и не удалось. Пришлось заночевать в городе. А когда рассвело, в утренней тишине за окном Хелене услышала монотонный, нарастающий и ужасающе знакомый ей гул моторов. Она выбежала на улицу и… вся похолодела, увидев зрелище, которое открылось ее глазам: небо было черно от американских и английских самолетов. Целыми армадами со всех сторон они двигались на Дрезден. В первые мгновения Хелене не могла поверить собственным глазам. Она подумала, что видит страшный сон. Но все происходило наяву. Самолеты были уже совсем близко. «Почему молчит воздушная тревога? – мелькнула у Хелене мысль. – Ведь они накроют спящий город…» Зная, что у Дрездена очень слабая противовоздушная защита и поблизости не располагается ни одного подразделения истребительной или штурмовой авиации Люфтваффе, Хелене бросилась к телефону, чтобы звонить в Берлин. Но обычная связь не работала, кабель был перебит еще несколько дней назад. А специальная связь… Где здесь специальная связь? Где штаб ПВО?
Приказав перепуганной матери бросить все вещи и срочно спрятаться в подвале, служившем бомбоубежищем, она растолкала Эриха. Утомленный многодневными изматывающими боями, он заснул под утро в кресле, ожидая, пока женщины соберутся. Он не хотел просыпаться. И даже обняв ее, попытался привлечь к себе. Но она вырвалась и резко встряхнула его за плечи:
– Смотри!
Он открыл глаза, спросонья еще не понимая, что происходит. Она подтащила его к окну. Ответом на все его вопросы был пронзительный вой первых бомб, обрушившихся на город. Он мигом пришел в себя и сразу вспомнил:
– Наши машины! Они закамуфлированы, но все это опасно!
– Здесь, кроме нас с тобой, никого нет, – серьезно произнесла она, – пока в Берлине станет известно, что здесь происходит и пришлют авиацию, город погибнет. Наш долг – принять бой.
– Но… – попробовал возразить он, – это же самоубийство, Хелене. Разве имеет смысл…
– Всегда имеет смысл защищать свой дом, – жестко ответила Хелене, – я здесь родилась, Эрих. Здесь умер мой отец. Здесь моя мать…
– Я понял, – он сжал ее руку с нежностью, – но, ты сама знаешь, боекомплект неполный, горючего тоже неполный бак.
