Владислав Смирнов - Ростов под тенью свастики
М. ВДОВИН. 14 февраля наши вошли в Ростов, а уже 15-го состоялся митинг городской. На площади у банка. Сам Никита Хрущев выступал. Газета «Молот» вышла 15 февраля. Газету продавали везде, она стоила 20 копеек.
А. КАРАПЕТЯН. Когда наши вошли в город, видел я такую картину: наш солдат с перевязанной рукой, сидя на лошади, гонял пленного немца. Тот стрелял в нашего и ранил его в руку. Красноармеец поймал его и стал водить по улицам и хлестал немца кнутом. У того уже и уши распухли, и одежда разодранная была. Рыжий такой парень, аж красный совсем. Остановились они около нашего дома, жители говорят: «Убей его лучше, что ты его таскаешь». А тот его снова хлыстом и дальше погнал. Так я и не знаю, убил он его или сдал.
В. ТУРБИН. Мы вошли в станицу Ольгинскую, это было 13 февраля. Сходу нам форсировать Дон не удалось, а на рассвете подтянулась артиллерия: «катюши». И после артиллерийского удара мы по льду перешли Дон. Впереди был Аксай, тут немцы уже особого сопротивления не оказывали. Они отходили, а их мелкие группы, которые оставались, приходилось уничтожать. Мы вышли на поселок 2-й; Орджоникидзе. У меня был хороший приятель, с которым мы учились в школе на Сельмаше, Володя Редникин, я забежал к его родителям, так как находились мы недалеко от его дома. Родители его мне рассказали, что Володю немцы арестовали. Еще в 41-м году был убит их офицер недалеко от улицы, где они жили. И когда немцы вторично захватили город, они не забыли этого и взяли заложников. Это лишний раз подтверждает: они не считались с тем, кто прав, кто виноват, брали всех подряд. Им важно было убивать людей, а остальных запугивать. И вот Володя был расстрелян вместе с другими заложниками, и родители нашли его в Богатянавской тюрьме.
Я попросил свое командование разрешения забежать домой. А одежда была какая: маскхалат, валенки… А 14 февраля была необыкновенная погода. Перед этим выпал снег и наступила оттепель. Вода ручьями текла. И вот я по воде — в валенках. Их достоинство, между прочим, в том, что вода из них быстро вытекает. Подхожу к своему дому, вижу — стоит мама, Федосья Андреевна, и сестра Надя — они оставались в городе. Отец, а он — непризывного возраста, был мобилизован и находился в районе Мурманска, обслуживал прожектора в войсках ПВО. Он был электриком. Я подхожу буквально вплотную к матери, она на меня смотрит и не узнает. Первой узнала меня сестра: «Веня!» Всех ростовчан поразило, что с нами практически никакой не было техники. Все было довольно примитивно. А почему? Когда мы подошли к Ольгинской, у нас было много танков, но они не могли переправиться по льду и пошли дальше, севернее. Вошла же в Ростов в основном пехота, артиллерия на конной тяге.
Радость людей была неописуемая. Но они были одновременно и растеряны, они видели немецкую технику, а тут пришли солдаты с винтовками да автоматами. У них была вначале неуверенность, что это реальная победа, что это не какой-то налет наших частей, а что они вошли навсегда. Даже мама меня об этом спрашивала.
Я тогда собственно даже домой не зашел, время было весьма ограничено. Пошел догонять своих. Мы шли через Чкаловский поселок, через Северный на Большие Салы.
Со своими родными я увиделся еще раз. Под Большими Салами был бой. У меня почему-то начала чернеть рука, температура поднялась, а медсанбат наш отстал, он находился в Ростове на 2-м Орджоникидзе. Мне помощь на месте не могли оказать, пришлось возвращаться сюда. Пришел я ночью. Куда идти? Конечно, домой. Стучу в дверь: «Пустите, — говорю, — солдата переночевать». А мама отвечает. «Извините, приказ коменданта ни в коем случае без разрешения никого не селить». Я: «Так что же мне, на улице ночевать, зима все же». Оказывается, мама не узнала меня по голосу. Я несколько раз повторил свою просьбу, но не называл себя А потом говорю: «Ну, что, мам, неужели ты и сына не пустишь?». Тогда она почувствовала мои интонации в голосе, дверь моментально раскрылась. Так что я где-то с неделю прожил дома, меня прооперировали, подлечили. И я свою часть догонял уже на Миусе.
Окружение под Сталинградом и разгром произвели на немцев ошеломляющее впечатление. Они после этого очень боялись окружения. Поэтому они оставили в Ростове отряды прикрытия, а войска уходили на запад, так как немцы боялись обхода с севера.
Победа под Сталинградом, наоборот, колоссально подняла моральный дух нашей армии. Но я до сего времени не могу как следует осмыслить, что, невзирая на поражения в 41-м году, труднейшие бои, отступление, наше плохое вооружение: винтовка, пара гранат да бутылки с зажигательной смесью — уверенность в окончательной победе никогда не покидала нас. Прошло столько времени, я пытаюсь это все проанализировать: в чем же дело, то ли в нас настолько вселила эту веру та власть, что мы ее не теряли. А после Сталинграда дело дошло до того, что двигаются наши воинские части в ночное время, горят фары! Словно немцев не существует вообще.
Немцы же, наоборот, никак не могли понять после Сталинграда, что же произошло и почему? Ведь они считали себя непобедимыми.
Ш. ЧАГАЕВ. Когда немцев выбили уже из города, мы обходили район вокзала. И вот около моста, ведущего через железнодорожные пути, я увидел: стоит на коленях бабушка-старушка. Одну ногу она прижала к себе и нагнулась. Стоит — не двигается. Я подошел ближе. Смотрю: возле нее рассыпана крупа какая-то… Ее застала шальная пуля, и она, бедная, видимо, смертельно раненая, опустилась на колени и замерзла. И вот эта бабушка осталась в моей памяти на всю жизнь. Такая худенькая… Глаза у нее остекленели. И во взгляде застыл упрек. Мне она потом еще долго снилась. Много я видел убитых, но эта бабушка потрясла меня…
Заключение
Я не видел ту старушку. Но, пронзительная картина ее смерти так и стоит перед глазами с тех пор, как я услышал о ней. Может быть, она является символом безвинных жертв оккупации, жертв войны.
Шальная пуля… На войне убивают и шальные пули. И не только бабушек, но и полководцев — так погибли выдающиеся советские военачальники на Украине: генерал армии Н. Ф. Ватутин и в Прибалтике генерал армии И. Д. Черняховский.
Воспоминания людей, переживших оккупацию в Ростове-на-Дону, которые вы сейчас прочитали, представляют собой своеобразную «мозаику». В чем ее особенность? Конечно же, ростовчане видели гораздо больше, но они вспомнили самые волнующие эпизоды, поразившие их. Они вошли в их память до конца жизни. А память обладает удивительным свойством — удерживать самые эмоциональные переживания до мелочей — люди видят то, что с ними случилось много лет назад так, как будто все это произошло только вчера…
Жизнь обладает очень важной особенностью: человеку свойственно забывать страшные картины прошлого, тяжелые воспоминания, драматические, горькие события, сквозь которые он вынужден был пройти. Вернее не забывать, а «отключаться» от них, отодвигать их от себя. Текущая жизнь сегодняшнего дня берет свое. Не случайно говорят: «Время — лучший лекарь». Иначе жизнь теряла бы смысл. Потому что ее главная идея, принцип, основа — продолжение. Она продолжается несмотря ни на что. Так что наше сознание охраняет нас от жестоких стрессов.
Молодые люди вообще живут любовью, эмоциями, увлечениями — детство и юность — и есть «рай» на земле. Жалко только, что люди начинают понимать это значительно позже, когда время «выдворяет» нас из естественного «эдема».
И в то же время война не уходит из жизни людей. Разве можно забыть близких, погибших на фронте, на дорогах войны, умерших от ран в госпиталях. У меня погибло пять двоюродных дядьев в январе 1941-го под Москвой. А родной дядя, Алексей Силантьев погиб в январе 1945 под Краковом. Я их никогда не видел, но вспоминаю всю жизнь.
Чем дальше уходим мы от той страшной войны, тем все больше теряется она в дымке прошлого, это уже история. Человеческое сознание устроено так, что оно воспринимает свою жизнь как текущую реальность сколько бы ты ни жил. История это то, что было до нас.
Уходят люди, пережившие войну и на фронте, и в тылу. Их воспоминания уникальны, у каждого они свои. Глубоко и точно назвала свои мемуары известная русская писательница, наша землячка В. Панова «Мое и только мое». Люди уносят с собой неповторимый, единственный мир своей жизни, история запечатлевает только самое значительное, важное, интересное. Так пусть страницы этой книги сохранят для потомков хоть небольшую часть «другой», личной истории — реальной жизни тех, кому выпала судьба пройти сквозь горнило тяжелейших испытаний.
Чаще всего во вторую половину 40-х годов, в 50-е — советские люди повторяли, как заклинания, слова: «Только бы не было войны!» Потому что война — противостоит жизни, она испытывает жизнь на прочность и часто ломает ее. «Война нас гнула и косила, теперь конец и ей самой». Но вспомним и другую строчку В. Окуджавы, которая тоже о войне: «У жизни со смертью еще не окончены счеты свои…»
