Лев Квин - ...начинают и проигрывают
— Барковская, — подумал я вслух.
Сечкин скользнул по мне взглядом; кажется, удивил я его.
— Да, Барковская… Из-за нее почти не пользуется комнатой, только ночует. Тетради проверяет иногда у соседей, а чаще всего на общей кухне, где и оставляет их на ночь в своем столике.
Столик запирается? — спросил Глеб Максимович.
— Нет.
— Значит, при желании к тетрадкам подходи хоть любой?
— Да… Теперь соседи. В бараке живут управленцы химкомбината- тридцать семь человек, шоферы- трое, энергетики — семеро. Тринадцать человек вселены по ордерам горисполкома. Директор стройтехникума Макарова, адвокат Арсеньев…
Он перечислил на память всех горисполкомовских.
— Выводы? — потребовал Глеб Максимович.
— Я составил список жильцов барака, которые могут иметь касательство к гаражу. Получилось всего девять. На семерых из них у нас имеются досье.
Опять он стал перечислять фамилии, и я удивился: знакомых много. Впрочем, что удивляться: мне ведь тоже приходилось заниматься гаражом.
— Что ж, — сказал Глеб Максимович, — определенный успех у нас есть. Так сказать, успех местного значения.
Взят лже-Васин, взят Изосимов. Очевидно, с часу на час в Энске возьмут и лаборанта, никуда не уйдет. Что еще?
— Машинка, — коротко напомнил Сечкин.
— Правильно! К сведению товарищей, которые еще не в курсе. Знаете, что привез Станислав Васин в полом ящичке под швейной машинкой?
— Уж не тротил ли? — спросил незнакомый майор с широким отлогим лбом.
— Не угадали, — ответил Глеб Максимович. — Да и за чем возить по крохам, когда можно здесь раздобыть, на комбинате?… Рация, рация, вот что там было! Эксперты установили, по разным там пятнышкам, царапинам, вмятинам… Все это хорошо, но вот основной цели мы так и не достигли — Дяди-то нет! Правда, круг сузился. Однако и времени осталось немного. Дядя вот-вот почует опасность, если уже не почуял, и подготовит контрход… Какие будут мнения? Прошу.
Разговор сразу стал общим, не превращаясь все же в беспорядочный: высказывались не сразу все, а один за другим.
Лобастый майор предложил сегодня же ночью брать всех семерых.
Глеб Максимович поморщился:
— Вы что — серьезно? Нет, товарищи, так не пойдет! Не на рыбу сети закидываем. Один, один нужен, а не семеро. Один — и улики к тому же, прошу не забывать. Задайте мозгам работу именно в таком направлении.
— Всех семерых не возьмем — Дядю упустим, — гнул свое майор.
— А может, сразу весь комбинат? — сердито прищурипся Глеб Максимович, — Тогда уж наверняка!..
Долго спорили. Высказывали самые разные, иногда даже противоположные точки зрения. В конце концов сошлись на одном: ни в коем случае нельзя обрывать ниточку, ведущую к Дяде от Изосимова. Дядя, по-видимому, считает Изосимова не предателем, а трусом, решившим выйти из игры. Нельзя ли чего-нибудь добиться если драку с милиционером представить как хулиганство, судить Изосимова открытым судом и приговорить к исправительно-трудовым работам с удержанием двадцати пяти процентов из зарплаты, чтобы он остался на комбинате?
Но опасно, очень опасно! Уж слишком ненадежен Изосимов. Да и Дядя может унюхать липу, оборвать все концы и так забиться в свою нору — ничем не выковырнешь.
— Помнишь, — шепнул я тихонько Арвиду, — ты рас сказывал, как у вас в подполье провокатора разоблачили?
Он не успел ничего ответить. Глеб Максимович услышал мой шепот.
— Ну-ка, ну-ка, товарищ Ванаг!
— Это совсем другое, товарищ полковник, — неохот но отозвался Арвид, упрекнув меня взглядом. — Не имеет никакого отношения.
— А вдруг? Расскажите и нам…
В подпольной комсомольской организации пошли провалы, один серьезнее другого. Случайность исключалась- явная работа провокатора. Подозрение пало сразу на троих. Кто из них?
Руководство думало, гадало. Наконец, решено было учинить проверку, так сказать, провокацию провокатора. Объявили о предстоящем якобы приезде в город секретаря подпольного Цк — может ли быть более лакомая дичь для охранки! Сделали так, чтобы все трое «случайно» узнали, где именно будут встречать секретаря и каждому из троих сообщили разное место и время.
Осталось только проследить…
— И влип? — спросил Глеб Максимович.
— Влип.
— И что вы сделали?
— Как что? — пожал плечами Арвид. — Провокатор! Убрали. По решению обкома…
— Ну, а как это к нам применимо? Что-то я тоже не пойму, — повернулся ко мне Глеб Максимович.
— Видите ли, — начал я смущенно, — мне показалось… Может, тоже провокацию провокатора. Заставить Изосимова написать письмо…
— Кому?
— Всем семерым.
— Так-так-так! — Глеб Максимович взялся руками за край стола, — О чем же?
— Но знаю, — не решился я высказаться. — Просто мысль мелькнула… Надо еще посмотреть…
Кругом пошли сдержанные смешки. Черт меня дернул лезть с недодумкой!
Но Глеб Максимович не смеялся.
— Погодите, товарищи! — поднял он руку. — Предположим, Изосимов — догадливый человек и по всяким там признакам распознал Дядю, как тот ни таился.
— И написал ему письмо, — подхватил я; ободрила поддержка полковника, возникшая мысль не казалась больше такой уж пустяшкой. — Может быть, даже из Старой Буры. Дома приготовил, а оттуда отправил, с вокзала, и затем учинил драку с дальним прицелом.
— «Мотайте быстрей отседова, дело дрянь, Стасик не болен, поймался, Смагина Андрюшку оправдали», сочинил с ходу Глеб Максимович. — А что? И вписать симпатическими чернилами между строк безобидного текста. А состав чернил такой: проявишь — больше не убрать.
— Ну и сожжет! — нашелся скептик.
— Ну и отлично! — подхватил Глеб Максимович. — И тем самым подтвердит: он проявлял, письмо ему…
Братцы, кажется, ход! И, главное, зацепка хорошая есть — предупреждал ведь Станислав Васин Изосимова, что может прислать подобное письмо. Вот Изосимов и решил сам проявить инициативу.
Все сразу оживились… Спять споры, опять разные мнения. Но на сей раз уже не о том, делать или не делать, а как лучше все организовать.
Надымив еще плотнее, уже далеко за полночь пришли к такому итогу. Изосимов напишет письма всем семерым. В каждом будет следующий открытый текст:
«Дорогой Иван Петрович (или Сидор Васильевич, или Афанасий Ильич)!
Очень извиняюсь, что вам пишу, дома никого нет, жинка эту неделю дежурит. Сглупил я по пьянке малость. Прошу, позвоните на хлебозавод жинке моей, пусть к вам пойдет. А придет — скажите, Володя просил передачу везти в Старую Буру, в милицию, и чтобы поговорила с начальником, может, меня выпустят, ничего там особого нет. Письмо это жинке покажите, а то еще не поверит. Просит вас шофер Изосимов Володя из гаража».
Расчет простой. Получит письмо человек, к Дяде непричастный, удивится, поругает Изосимова или посочувствует ему, но письмо не уничтожит. В крайнем случае, у него сохранятся обрывки, можно будет проверить.
А если письмо попадет Дяде, тот, скорее всего, должен заинтересоваться, проверить, нет ли в письме другого, тайного текста? И попадется! Потому что письмо должен будет уничтожить, чтобы не осталось следа.
Решение принято, работа закипела. Каждый получил задание, всем хватило. Нужно было съездить за почтовым штемпелем в Старую Буру, приготовить чернила для тайнописи — рецепт Изосимоз знал; состав не особенно сложный, из подручных материалов; договориться с почтальоном, обслуживающим барак… А утром встретить адресатов по дороге на работу и проверить, что произошло с врученными им посланиями.
Мне, как лучше других знающему Изосимова, выпало готовить с ним письма. Он сразу сообразил:
— Как думаете, поймается?
Но, прочитав список, поднял на меня удивленные глаза:
— Из этих он?
Меня и самого удивляли некоторые фамилии, и поэтому, возможно, я сказал резче, чем требовалось:
— Не рассуждайте — пишите!
Почерк у Изосимова был тот еще; пляшущий, корявый. Он не писал, а, как плакатист, вырисовывал, букву за буквой. Рука, непривычная к такой работе, быстро уставала, и от письма к письму текст, несмотря на старание, становился все более неровным. А последнее письмо он, ставя точку, от усердия даже проткнул насквозь.
— Ой! — посмотрел виновато.
— Осторожнее надо!
— Здесь ямка на столе, вот, видите? — оправдывался Изосимов. И тут же предложил самоотверженно пусть я знаю, как он хотел искупить свою вину; и эту, маленькую, и ту, большую, неискупимую.
— Может, помешает? Давайте перепишу.
Было уже четыре утра. Ладно, сойдет!
— Не надо.
Откуда мне было знать, какую роль сыграет в ближайшие часы едва приметная дырочка!
26
В семь часов утра почтальонша, обслуживающая итээровский барак на Воронежской улице, сухонькая, быстрая на ноги старушка, начала ежедневный обход участка. Наготове было объяснение, почему она сегодня вышла раньше обычного: ровно в девять к почте подойдет машина за новогодними подарками для воинов Красной Армии; надо успеть к погрузке. В сумке почтальона лежали письма Изосимова, посланные, как значилось на почтовом штемпеле, еще позавчера из Старой Буры.
