Гильза с личной запиской - Валерий Дмитриевич Поволяев
Девушка аплодировала тоже. Мамкин переместился чуть в сторону, смещаясь на бок, чтобы было видно лицо девушки, – скосил взгляд и довольно улыбнулся: разместился он удачно. Аплодисменты звучали минуты три, не менее, потом стихли, и народ потянулся к выходу.
На улице уже было темно, редкие фонари светили так же немощно, как и лампочки в кинозале – вполнакала.
Девушке в такой темноте трудно будет добираться до дома – ноги ведь сломает в первой же канаве. Летчики, с которыми Мамкин пришел в кино, поняли его интерес к темноволосой девушке и ждать не стали – посчитали, что только мешать будут. Наверное, с их точки зрения это было верное решение.
Девушка, шедшая впереди Мамкина, метрах в десяти, придержала шаг, тревожно вгляделась в гнетущий сумрак улицы.
– Как же вы домой пойдете? – спросил Мамкин и машинально поправил на себе борта шинели.
– Не знаю, – ответила девушка легкомысленно, – как-нибудь.
– А если встретятся хулиганы?
– Совсем не обязательно. Хулиганов может и не быть.
– Обычно раз на раз не приходится, – в голос Мамкина натекли озабоченные нотки, – рисковать не надо… Пойдемте, я вас провожу.
Девушка облегченно вздохнула, но тем не менее протестующее вскинула голову и отступила на шаг в сторону.
– А это удобно?
– Вполне. Более того, мне будет приятно – я сделаю для вас доброе дело. И главное – буду спокоен. Ведь хулиганов ныне в любом городе, как сверчков на печке. А у меня оружие с собой. – Он хлопнул по боку, где на ремне висел верный убойный ТТ. – Ежели что, отстреляемся.
– У нас стрельба иногда действительно бывает… Ночью, – речь у девушки была хорошо поставлена, будто у актрисы, но актрисой она явно не была – актрисы приезжали к ним на фронт, посещали и их полк, выступали с веселыми программами, ужинали вместе с летчиками, каждой из них выделяли по шкалику спирта вместо гонорара, – в общем, весело было, но это были совсем другие люди…
– Хотите, я угадаю, кто вы по профессии? – предложил он.
– Попробуйте, – живо отозвалась девушка.
– Вы – учительница.
Девушка от неожиданности остановилась.
– Откуда вы узнали?
– Догадался. К этому есть еще небольшое добавление. Вы преподаете в младших классах.
– Вы колдун, – изумленно проговорила девушка, – настоящий колдун из сказки Бажова.
Улица была пустынна, ни одного человека из тех, кто волной выплеснулся из кинотеатра, не было, половина окон в домах уже не светилась – завтра предстоял рабочий день, и он обещал быть трудным.
– Нет, я не колдун. – Мамкин по-школярски энергично мотнул головой, подивился некой легкости, возникшей в нем. – И к популярным уральским сказкам не имею никакого отношения. Хотя колдуном у себя в полку мы иногда называем начальника метеослужбы… А я… я – обычный летчик. Даже не военный летчик, а гражданский.
– Да, у вас нет петлиц… Но на шапке – летная кокарда.
– Это не кокарда, а капуста.
– Что-что? Не поняла…
– Мы эти кокарды называем капустой. Есть еще птички, но их крепят только на фуражки.
– Интересно как… Капуста… птичка. Огород какой-то, охраняемый пернатыми.
– И последнее, – сказал Мамкин, подставил девушке локоть, и та ухватилась за него. – Вас зовут Леной. Правильно?
Над крышами домов пронесся ветер, прилетевший с Волги, громыхнул куском оторванной от деревянного основания кровли.
– В паспорте действительно стоит Елена, а домашние величают Лелей… Раз уж вы такой угадыватель, то, может быть, и фамилию мою назовете, а заодно и номер школы, в которой я работаю?
– Нет, этого я не одолею, – Мамкин засмеялся. Помотал головой, – ни фамилии вашей, ни номера школы…
– А я думала, вы действительно волшебник.
– Далеко и далеко не он. И вряд ли когда волшебником буду. Возраст уже не тот.
– А возраст тут при чем?
– Обычно волшебников воспитывают с детства. Даже раньше – с пеленок, а может быть, и в утробе матери, – убежденно проговорил Мамкин, – а я свой пеленочный возраст даже не помню. И вообще такого у меня не было.
– Это почему же?
– Я из деревни. А в деревнях такого понятия, как пеленки, не существует… И не существовало, по-моему, никогда.
Мамкин замолчал. То ли село свое вспомнил, то ли колхоз, гордостью которого был американский колесный трактор «фордзон» (кстати, перед самой войной колхоз получил еще два трактора – так же колесные, отечественные, марки ХТЗ – Харьковского завода, и они были нисколько не хуже американца), то ли дом родной, где провел лучшее время в своей жизни. С играми в лапту на зеленых весенних лужайках, с пасхальным битием крашеных яиц «Кто кого зароет» и карасевой рыбалкой – караси в их пруду водились такие вкусные, что приятель Мамкина по имени Никиток однажды чуть язык свой не проглотил – язык вместе с жареным карасем, сдобренным сметаной, сам уполз в горло.
Ветер усилился – пробивал теперь насквозь не только скромное женское пальтецо, но и шинель, забирался в рукава, кололся, щипал кожу, – погода в этих местах менялась стремительно, – значит, где-то неподалеку пролегал горный массив или на климат так сильно влияла великая река Волга… Так недалеко и до того момента, когда ветер начнет сносить крыши.
Мамкин вскинулся, словно бы пришел в себя, покосился на спутницу, которая продолжала молчать, словно бы боялась нарушить мысли спутника, и Мамкин был благодарен ей за это; когда-то в детстве он очень боялся девчонок, – собственно, боялся не только в силу своего характера, боялись все пацаны… Наверное потому, что не знали, как себя вести с ними, что им говорить, с какой стороны подступаться…
Осмелел Мамкин только в пору учебы в летной школе. Один раз в месяц к ним на курсантские вечера приходили девочки из педагогического техникума, и преподавательница танцев учила будущих летчиков не робеть, вести себя раскованно, если рядом оказывалась представительница прекрасного пола.
Дело это оказалось сложным, гораздо легче было научиться летать, но ничего, не боги ведь горшки обжигают, в конце концов и эта наука была освоена, в результате учлет Мамкин перестал считать, что все девушки в Советском Союзе были рождены на другой планете и тайком переправлены на Землю.
– О чем вы думаете? – неожиданно спросила его спутница.
– Да-а, – протянул Мамкин едва слышно, – ни о чем, собственно. Когда не о чем говорить – говорят о погоде, а я, как видите, о погоде не говорю.
Они прошли еще одну улицу, такую же мрачную и слабо освещенную, как и предыдущую, и едва собрались свернуть в старый, серпом изогнутый проулок, в конце которого находился дом, где жила учительница младших классов Елена Воробьева, как
