По следам басмачей - Джаманкул Дженчураев
Теплый ветер ласкал ее разгоряченные щеки, играл вьющимися волосами. Я долго смотрел на нее. И мне показалось вдруг, что я ее больше не встречу. Как мне хотелось, чтобы хоть раз взглянула на меня!
Я одернул гимнастерку, поправил волосы и шагнул к ней. И тут мой друг Эрмекбаев схватил меня за руку.
— Ты куда, — тихо сказал он. — Неприлично так сразу в погоню.
Я задумался. На самом деле — неприлично. Мое сердце билось учащенно, как у пойманного воробья. Раньше ничего подобного со мной не случалось.
Мы ехали по Ферганской долине. За окном вагона открывались прекрасные виды, но мне было не до них. В глазах стояла девушка в простенькой синей юбке и серой блузке. Я слышал ее смех и звонкий голос; она с кем-то оживленно разговаривала. К вечеру я окончательно потерял голову и рассказал о своих переживаниях Эрмекбаеву. Он засмеялся и спросил:
— Ты хоть поговорил с ней? Чудак, ты еще колхоз не организовал, а сам хочешь коллективизироваться. Ну и ну!
Он долго смеялся надо мной.
— Эх, друг, разве ты, женатый человек, поймешь меня?..
— Не обижайся, любовь должна быть обоюдной. Друга выбирают на всю жизнь.
— Слово джигита — закон. Все равно она будет моей, — твердо сказал я. Откуда появилась такая уверенность, и сам не знаю.
— Давай, давай, посмотрим, — сказал Эрмекбаев.
После выполнения задания я был отозван в Ташкент для сдачи выпускных экзаменов. По окончании военной школы я служил в городе Душанбе, в прославленном своими подвигами Краснознаменном Алайском кавалерийском полку.
В последних числах ноября 1930 года меня перевели в Алма-Ату.
Получив назначение, я с женой — с той самой девушкой, которую встретил тогда в поезде, — выехал из Алма-Аты в город Кызыл-Орду. Несмотря на декабрь, погода стояла теплая. Но едва отъехали от станции Туркестан, с запада подул холодный ветер. Повалил мокрый снег. Окна вагона залепило, стало сумрачно.
I — Да, непогода разыгралась. Интересно, как сейчас в Кызыл-Орде? Тебе там приходилось бывать? Что это за город? — спросила жена.
— Бывал, могу вкратце рассказать. Город расположен на правом берегу реки Сыр-Дарьи. Около девяноста лет тому назад его называли крепостью Ак-Мечеть, которая принадлежала кокандскому хану Худояру. После прихода русских крепость стали называть Перовск, а впоследствии переименовали в город Кызыл-Орда. Там до 1928 года была столица Казахской АССР.
Я стал рассказывать жене о политике царизма и английского империализма в этих краях…
За разговорами мы не заметили, как наш поезд прибыл на станцию Кызыл-Орда.
Мы вышли из вагона, и я направился искать извозчика. Но поиски мои были напрасны. Взяв в руки чемоданы, пошли в крепость, находившуюся на западной окраине города, в полутора километрах от станции.
Морозный декабрьский ветер обжигал лицо, пронизывал насквозь. Приходилось поворачиваться то спиной, то боком, защищаясь от разыгравшейся метели.
Улицы были безлюдны. Гудели под ветром деревья, и к ногам падали сухие сучья.
— Вот это буран! Видишь, как метет? Я не думал, что здесь бывает такая холодная зима.
— Я не могу открыть глаза, — сказала жена.
— Тебе тяжело? Дай мне, — я взял из рук жены небольшой чемодан.
— А тебе неудобно будет нести оба чемодана.
— Ничего, с грузом против ветра лучше идти, больше устойчивости. А ты за моей спиной защищайся от ветра.
— Еще далеко?
— Нет. Вот впереди крепость, там должен быть штаб.
Мы вошли в ворота крепости. Нас остановил часовой, укутанный в большой овчинный тулуп. Потом взял железо и ударил по куску рельса, висевшему на столбе. На вызов часового явился дежурный. Он проверил документы и сказал:
— Пойдемте, товарищ командир.
На первом этаже большого кирпичного здания я пристроил жену возле железной печурки и спросил дежурного:
Где ваш командир дивизиона?
— Его замещает командир взвода… Старшие командиры еще не приехали.
— Вы, товарищ командир, к нам приехали работать?
— Да. У вас такой лютый мороз! Здесь всю зиму так метет?
— Не всегда. Метель бушует только со вчерашнего дня. Пожалуйста, заходите.
В комнате за столом я увидел человека лет тридцати, с одним кубиком на малиновых петлицах. Прочитав мое удостоверение, он весело улыбнулся;
— Слава богу, прибыл хоть один командир. Мы замучились. Комплектуем два дивизиона, а у нас всего три командира. Люди вашего дивизиона только начали прибывать.
Он вытащил из ящика стола папку.
— Посмотрите, вот список прибывших. Теперь сами комплектуйте свой дивизион. Мы трое не успеваем даже проводить занятия с личным составом своего дивизиона.
Утром я со старшиной дивизиона пошел проверять казармы и конюшни.
— Ну, старшина, найди мне хорошего скакуна.
— Пройдемте, есть конь по кличке Дунай. Какой породы — не знаю. Сумасшедший такой, как тигр, никого не подпускает близко. Все боятся подойти. Только один боец Артамошкин ухаживает за ним.
— Пойдем, посмотрим!
Конь был гнедой, невысокий, грива и хвост черные, густые. Стоял отдельно от других коней, привязанный к коновязи. Мы только подошли, он начал фыркать, бить передними копытами, навострил уши. Косится на нас кровавыми глазами.
«Ему не более семи лет, — определил я. — По экстерьеру настоящий кавалерийский конь».
— Старшина! Этот конь калмыцкой породы! Взгляни на копыта. Ни у одного коня здесь нет ничего похожего. Копыта массивные, не требуют ковки. Передние и задние ноги сухие, прямые, а грудь широкая. И спина соответствует росту. Посмотри, какие упругие мышцы. Весь он жилистый. Видать, хороший у него шаг. Этот конь самый выносливый в пустынях, песках и горах. Есть у него хозяин?
— Нет, товарищ командир, все отказались брать.
— Тогда я возьму его. Моим коноводом будет тот боец, который ухаживает за ним.
Стоявший рядом со старшиной командир отделения покачал головой:
— Товарищ командир, убьет он вас!
— Я с пяти лет в седле. И вот — пока жив.
Командир отделения опять покачал головой.
Целый месяц чуждался меня конь, не подпуская к себе. Потом так привык, что без меня скучал. И как только завидит — ржет. Отпущу — идет за мной. Если кто-нибудь тронет меня шутя, он набрасывается на обидчика. На рубку летел, как стрела. Я еле успевал рубить лозы. Однажды делали переход по сильно пересеченной местности. За двенадцать часов я отмахал на нем сто тридцать километров. У коновода конь был тоже выносливый, но после этого перехода лежал три дня не поднимаясь. А мой Дунай — хоть бы что.
К январю дивизион полностью укомплектовали. Учеба проходила усиленно. Бойцы и командиры не считались с трудностями.
