Что-то пошло не так. Послесловие - Мария Латарцева
– Знаешь, к нам целыми группами приезжали – из институтов студенты, из техникумов, просто организации – взрослые, солидные люди, и никто не обижался – за чистую постель и прочие условия платили рубль. За сутки – один рубль, понимаешь?
«Тогда это деньги были», – вспомнил Богдан цены, которые девочкам приводил в пример: билет на городской автобус – пять копеек, на троллейбус – четыре копейки, на трамвай – вообще три, а сладкоежку Ксюшеньку ещё и стоимостью мороженого дразнил: в вафельном стаканчике – тринадцать, а пломбир – девятнадцать копеек за сто процентов натурального счастья. Действительно, что там говорить – рубль авторитет имел.
–…И только в колею попал, как тут тебе Майдан, первый. За ним – кризис экономический. Народа резко поубавилось, пришлось стоянку прикрывать, а сейчас и вовсе другой бизнес в ходу – ритуальный, не туристический.
Кровать тяжело заскрипела. Иван вцепился за прутья изголовья, подтянулся на руках и сел.
– А потом жена умерла, вторыми родами. После этого я с Богом и рассорился. Притом так разругаться умудрился, что в реанимации очутился – во время очередного запоя в драку полез, правую руку еле спасли – в ключице наизнанку вывернули, до сих пор маюсь. Хорошо, я леворукий – одно это и спасает. Оклемался, отлежался, вернулся из больницы, а дочки дома нема – у тёщи живёт. Еле вымолил у неё тогда прощения. Теперь вот выросла, красавица – вся в мать, своих уже двое. Обе – девочки, – просветлел Иван лицом, рассказывая о внучках.
– А как началась заваруха, зятю повестку из военкомата принесли. И куда ему, спроси? Кто семью кормить станет? Мы его в поезд и… в Россию, на заработки. Подальше от беды. Я из-за этого с начальством поселковым полаялся. Наши, местные, на такое сквозь пальцы смотрят – уехал человек, да и уехал, значит, надо, а этот приезжим оказался, чужим – взъелся так, что мочи нету. Загреб меня вместо зятя, получается, ничего, что инвалид, – показал он выше локтя покалеченную правую руку. – Теперь вот по его воле ещё и колченогим стал.
Рассказ Ивана не был сенсацией – на заработки уезжали все, кто мог и хотел работать, дома оставались лишь малые дети и немощные старики. Один из центральных телеканалов даже фильм документальный об этом снял. В отдельных сёлах соседней области во время съёмок ни мужика, ни женщины трудоспособной не обнаружилось, все за границей оказались.
И то, что в Россию ехали, тоже не удивительно – работали там на стройках. На Западе украинские мужчины не котировались, все больше женщины – по хозяйству, по дому, по уходу за больными и пожилыми. Польша, правда, спасала – грузчиком можно было устроиться, на поле – ягоду собирать, но это – на сезон, на месяц-другой, не больше – задурно платить никто не будет. Он тоже так работал, хорошо, что язык знал – поляки равным себе не считали, но среди других работников выделяли. Ну, а то, что Иван с инвалидностью на фронт угодил, так это к военкому претензии, да и сам не подсуетился, оплошал, на себя пусть обижается…
Утром, после перевязки и приёма лекарств, Люба включила новости. Показывали подписание Минского соглашения. Только теперь Богдан, который почти две недели жил без информации, понял, что означают слова доктора «выпал из времени», и это – в самом прямом значении.
– Думаешь, война прекратится? – спросил, кивая на экран, Иван. – Как бы не так! Не будь наивным. Видел я, как на прорыв шли, когда в окружение попали, мимо «коридора зеленого». Вооружения сдавать не хотели, боеприпаса. Эти условие поставили – выходить без оружия, а наши рогом упёрлись. Потом действовали, кто как мог, на своё усмотрение, все равно общего руководства не было – командиры ещё в первые дни из зоны боев смотались, ситуацию на самотёк оставили. Многие мужики тогда по дурости своей погибли – напролом колонной двинули, там и полегли, а те, что сумели мимо «коридора» просочиться, пушками неучтенными обзавелись.
Иван задумался, будто ещё раз переживал недавние события, вероятно, непросто было там, где он намедни был.
– Оружие – это, брат, такое – если оно есть, значит, должно выстрелить. А добавь к нему дурь и бухло, и узнаешь, что по чем… Мне две недели на «передке» хватило, чтобы насмотреться, до конца жизни помнить буду. Как заноза в душу – болит, сука, а вынуть – невозможно. Нельзя вынуть, Богдан, с этим и жить буду.
Сосед надолго замолк. Богдан и себе прикрыл глаза, задумался. Вспомнил, как в первый день службы взвод, к которому он был прикомандирован, вывезли в посёлок и бросили. Как слепых котят, бросили – без приказа, без информации, и вообще без малейшего намёка на постановку боевой задачи или хотя бы на примитивный инструктаж. Просто вывезли, выгрузили и велели ждать.
Он так и не понял, что тогда произошло. Помнил только ослепительную вспышку и строгое лицо матери перед глазами, а ещё, что в машине, в которой его доставили в больницу, кроме него, живых больше не было. По позвоночнику внезапно пробежал холодок, будто напоминание о лежавших вместе с ним в кузове грузовика трупах. Интересно, что с остальными его сослуживцами случилось? К тому же, кто ответит за гибель людей?
–…Кто погиб, кто ранен, как я, – донеслось до него из соседней кровати, – а кто на минах подорвался. На своих. Знаешь, я все не пойму, зачем война? Ладно, где-то далеко, на Ближнем Востоке – в Ливии, в Ираке, или в том же Афганистане, за сотни километров отсюда, но дома зачем? Лежу себе, думаю, думаю, а понять не могу. Уже голова полиняла от этих раздумий, – провёл Иван пятерней по седым волосам. – А ещё не пойму, почему с ней, с этой войной, так возятся? Будто доброе что. Ну, чего я доброго сделал, скажи?
«Действительно, носятся с войной, вроде в стране другие дела закончились, и осталось только всем миром взять измором Донбасс. Как же он раньше этого не замечал?!»
После начала антитеррористической операции будто умом люди тронулись. Перед
