Ухожу на задание… - Владимир Дмитриевич Успенский
В воскресенье провели культпоход в краеведческий музей. Он близко от причалов, на улице Первого мая, как раз против парка флотского Дома культуры. Много интересного узнали мы в музее о природе, о богатстве и истории Приморского края. Особенно привлекла мое внимание большая фотография, на которой были изображены корабли интервентов в бухте Золотой Рог. Среди них, как гласила подпись японский броненосный крейсер «Ниссин». Из книг я знал, что в Цусимском сражении этот корабль особенно сильно пострадал от русской артиллерии. Почти сто убитых и раненных было на крейсере. А потом его, значит, подремонтировали, вернули в строй. Вот он где оказался!
Долго разглядывал я старый снимок и думал о том, как странно у меня получилось. Жил в далеком сухопутном городке мальчишка, мечтавший о море. Делал из бумаги корабли, наши и японские, разыгрывал на полу огромные сражения. События 1904–1905 годов казалась почти сказочными. И вот подросший мальчишка во Владивостоке, где похоронены герои «Варяга», где живы еще многие участники русско-японской войны, революции, борьбы с интервентами на Дальнем Востоке. И уж, конечно, никак не мог я предположить, что события, начавшиеся на борту японского крейсера в ту пору, когда меня и на свете-то не было, в какой-то степени коснутся многих моих товарищей, жестоким огнем опалят нашу жизнь. Не все моя друзья вернутся после этих событий на родной берег. Но я вернулся и долгом своим считаю рассказать о виденном и пережитом.
Поскольку на некоторых страницах этой повести речь пойдет о разведчиках и контрразведчиках, можно было бы закрутить детективный сюжет, привлечь читательское внимание различными приключениями. Причем без выдумки. Но я сознательно отказываюсь от подобного приема, потому что главное все-таки, что довелось нам перенести, — это трудные военные будни. К тому же мы, рядовые бойцы, не знали в ту пору многих подробностей. Некоторые факты вообще стали известны лишь недавно — всему свое время. Поэтому приключения в моей невыдуманной повести присутствуют лишь в той мере, в какой они коснулись моих товарищей и меня.
Чтобы все было ясно, начнем, как говорится, с самого начала. Летом 1922 года в пасмурный теплый день жители Владивостока увидели серую стальную громадину, медленно вползавшую в бухту. Дымя трубами, крейсер «Ниссин» миновал мыс Эгершельд и бросил якорь неподалеку от своего собрата — крейсера, над которым развевался американский флаг. Корабли интервентов обменялись приветственными гудками.
Вскоре шлюпка доставила с «Ниссина» на берег молодого невысокого лейтенанта в безукоризненном мундире. Он легко спрыгнул на причал и не спеша, поглядывая по сторонам, направился в город. Вот и центральная улица — Светланская, искусно вымощенная брусчаткой. Лейтенант шагал по ней, придерживая саблю, вежливо улыбался встречным дамам. Улыбка была заученно-приятная. под рыжеватой щеткой усиков открывались ровные белые зубы. Узкие глаза лейтенанта при улыбке превращались в темные щелочки, и никак нельзя было разглядеть, какие они, что в них.
Всем он располагал к себе: доброжелательным видом, аккуратностью, хорошими манерами. Вот только руки у него были непропорционально длинные и, наверное, очень сильные. Пожалуй, лейтенант сам чувствовал, что руки привлекают внимание, и старался, чтобы они были менее заметны: одну не снимал с эфеса сабли, а второй почти не размахивал.
Никуда не сворачивая, он сразу направился в ресторан «Золотой РОГ», ПОДНЯЛСЯ на второй этаж и занял столик возле окна. Едва лейтенант вошел в зал, официант-китаец, собиравший посуду, пристально посмотрел на него, бесшумно попятился и исчез за дверью. А через несколько минут в зале появился смуглолицый человек, такой худой, что добротный чесучовый костюм болтался на нем, словно на вешалке. Спросив разрешения, он сел возле офицера и произнес тихо:
— Господин Минодзума, как хорошо, что вы здесь.
— Отцень рад вас видеть, — открыл лейтенант в улыбке ослепительные зубы. Он говорил по-русски старательно и почти правильно, только слово «очень» у пего почему-то но совсем получалось.
— Хорошо, что вы здесь, — повторил человек. — Боюсь, что белые не продержатся долго. Боюсь, что это конец.
— Не надо бояться, — успокаивающе произнес лейтенант. — Для нас конца пет. Для нас всегда есть война!
— Нужны указания. Нужны деньги и оружие.
— Все это будет.
— Вы как намерены — па берегу остановиться или на корабле?
— Я — помощник командира этого крейсера, — кивнул Минодзума в окно. — У меня там есть небольшой дело. Но главный дело будет теперь здесь.
И действительно, с этого дня Мияодзума зачастил в город. Появлялся и днем, и вечером, то в форме, то в штатской одежде. Удивительно, как мог он заниматься многочисленными обязанностями помощника командира корабля, да и занимался ли ими вообще? Зато в городе он успел сделать порядочно. Снял две квартиры, познакомился с людьми: с матросами и торговцами, с трамвайщиками и банковскими служащими. Но особенно часто бывал он в глухих переулках, где ютилась китайская и корейская беднота, где находили пристанище бандиты и спекулянты, где в тайных притонах курили опиум.
Шли дни. Наступил ДОЖДЛИВЫЙ октябрь. С севера все ближе подкатывался к городу фронт. Один за другим покидали Владивостокский рейд корабли интервентов. Почти не осталось японских солдат. Белогвардейцы приступом брали в порту редкие пароходы. Ушел на восток крейсер «Ниссин», последним неохотно покинул порт американский корабль.
в толпе ликовали, кричали «ура!» и бросали вверх шапки. Минодзума тоже кричал что-то, но свою лисью шапку берег — она у него была совсем новая.
Обращаясь к соседу в толпе, пожилому интеллигентному человеку в пенсне, Минодзума спросил с улыбкой:
— Почему всем так радостно? Рабочий пролетарий радостно и буржуи тоже радостно?
— Навидались мы за пять лет всяких заграничных друзей, наслушались обещаний. Каждый старался кусок повыгодней отхватить. А мы — русские, и все здесь вокруг принадлежит нам. Доступно это вашему пониманию?
— Отцснь хорошо понимаю, — смиренно кивнул Минодзума.
Толстая тетка в теплой шали поверх плисовой кацавейки покосилась на узкоглазого и сказала, всхлипывая от радости:
— Свои ведь пришли, мил человек!
Возвратившись домой, Минодзума сразу принялся писать донесение в Токио. Он сообщал, какие войска вступили в город и кто ими командует. Особо отметил, что население очень тепло встретило Народно-революционную армию. Даже местный богач — банкир выступил па митинге, приветствуя бойцов, завершивших освобождение русской земли.
Утром мелкий торговец — «ходя», из тех, которые часто «бегали» за товаром в Северную Корею, шагал по приморской тропе, изредка ощупывая подкладку старой дырявой куртки, в которую было зашито письмо на тонкой рисовой бумаге.
Несколько недель Минодзума выжидал, пока наладится в городе нормальная жизнь, начнут действовать новые советские учреждения. А потом снова надел военную форму и заявил местным властям, что он представитель
