Ротмистр - Вячеслав Юрьевич Кузнецов
— Как звать, воин? — спрашивает штаб-ротмистр, запихивая ему обратно за ремень окровавленный топор.
— Добрый я…
— Да вижу, что не сатрап. Фамилия?
— Фамилия Добрый, вашбродие.
— Рапота, этого — в обоз дрова колоть. Нет у нас тут партизан Давыдова. Чтоб я его больше на передовой не видел…
ГЛАВА 2
Канадский Галифакс был заурядным портовым городом, хотя и закладывался как опорная британская атлантическая база в Северной Америке. В 1917-ом Галифакс в буквальном смысле прогремит на весь мир, когда в порту рванет загруженный тысячами тонн взрывчатки французский транспорт «Монблан», стерев с лица земли припортовый район Ричмонд, погубив, ранив, лишив зрения около одиннадцати тысяч человек.
Но это будет через полгода, в декабре, а весной Галифакс являл собой обычное портовое захолустье, о котором за пределами Канады мало кто знал — деревянные дома, которые порой заваливаются от порывов ветра, пяток кабаков, школ и церквей и множество пакгаузов. Вся жизнь городка крутилась вокруг порта, прибытия и отплытия пароходов, уходящих отсюда в Европу.
«Христианиафьорд» ошвартовался в порту Галифакса в один из апрельских дней. Свинцовую воду, плюхающую в пирс, сечет снежная крупа, портовые матросы одеты в меховые куртки.
— Да, весной здесь еще и не пахнет. Унылая дыра, господа. Вы как хотите, а я даже на палубу не выйду. Да пограничники и не выпустят — всерьез, кажется, взялись. Но давайте еще партийку, — с напускным безразличием, задергивая шторку иллюминатора, говорит мужчина в бархатной жилетке, щуплого телосложения, но с непропорционально огромным животом. На его голове — седина, но бакенбарды еще сохранили рыжий оттенок. Он вытягивает из кармашка жилета за массивную золотую цепь неожиданно маленькие часы, качает головой, и возвращается за овальный стол в центре большой каюты, где сидят еще трое. Раздающий профессионально раскидывает кар-ты — они разлетаются по сукну точно к игрокам.
Один из них — брюнет с беспорядочной смоляной шевелюрой, крючковатым носом и вишнево-пухлыми губами — нервно закручивает в пружину небольшую бородку-эспаньолку и отрывисто, с паузой между словами — манера профессиональных ораторов — говорит:
— Гершон, ты — паникер. Ничего они не ищут.
— Я не паникую, а высказываю озабоченность. Третий час стоим. Если бы не искали ничего, Лева, мы бы давно отплыли. Транзитные пароходы подолгу здесь не держат, уголь загрузили — adieu. На борту более двухсот русских политэмигрантов. Если на каждого хотя бы по десять минут, мы тут до утра простоим. И пограничники этого не могут не понимать.
— Канадские пограничники так же ленивы и неповоротливы, как и прочие другие. И алчны, — мужчина с эспаньолкой снимает пенсне, капает на стекла по капле «Белой лошади» из своего стакана, ожесточенно трет бархоткой. — Американцы нас выпустили, значит, и у канадцев рвение чисто показное.
— Лева, ты — романтик, — вздыхает Гершон. — Придумываешь сам для себя благополучный исход любого дела и свято веришь в то, что так и будет. Ты на Манхэттене жил в лучших апартаментах, сладко ел и мягко спал. И свято уверовал в то, что с комфортом и до России добраться — раз плюнуть.
Тот, кого называют Львом, бросает карты, быстро подходит к иллюминатору, широко распахивает его, несколько раз шумно вдыхая холодный воздух. Оборачивается и зло, одними губами, улыбается:
— Я даже больший реалист, чем ты, Гершон. Я не свято верю, а просчитываю. Марксист обязан опираться не на эмоции, а на холодный расчет. В Одесской тюрьме я знал, что надзиратель через три месяца попросит мзду за послабление режима, за возможность получать литературу и хорошую еду. Он попросил через два месяца. Арифметическая погрешность…
Раздается стук, в каюту один за другим входят три офицера.
— Военно-морские силы Канады. Господа, пожалуйста, документы и личные вещи к осмотру…
Игроки бросают карты, раскрывают уже приготовленные саквояжи. Пока два офицера бегло оглядывают нехитрый скарб, третий — судя по возрасту, он и по званию старший — направляется прямиком к тому, кого звали Львом. Тот делает вид, что не может справиться с замком своего саквояжа. С бесстрастным лицом, какое бывает только у пограничников и судей, офицер открывает паспорт, читает вслух:
— Бронштейн Лейба Давидович, — пограничник раскрывает страницу с визами. — Следуете из Соединенных Штатов Америки с пунктом назначения Петроград, Россия?
— Любезный, судя по всему, вы прекрасно умеете читать. Зачем вам мои слова? Думаете, скажу: нет, я Франсуа Вольтер, следую в Антарктиду?
— Потрудитесь открыть ваш саквояж.
— Там американские газеты с моими статьями. В них вам будет сложно разобраться.
— И все же я хотел бы взглянуть. Читать не стану, хотя буквы знаю, — уголок рта пограничника едва заметно дернулся вверх, что, очевидно означало некую эмоцию, граничащую с улыбкой.
Лейба Давидович распахивает саквояж и отходит в сторону и чуть назад, оказавшись у офицера за спиной. Тому это явно не нравится:
— Я бы попросил вас, господин Бронштейн, встать вот сюда.
Тот подчиняется и встает у стола, сложив руки за спиной. Выпячивает хилую грудь и поминутно нервно облизывает губы, отчего они становятся похожими на свежее мясо. Выражения глаз за стеклышками пенсне не разобрать.
Офицер, не снимая перчаток, ворошит кипу газет, обнаруживая между ними журнал с томной девицей на обложке — из одежды на ней только черные чулки в сеточку.
Бронштейн, вздернув подбородок, быстро произносит:
— Это — сувенир, к темам моих научных интересов отношения не имеющий…
Пограничник снова сделал движение уголком рта:
— Господин Бронштейн, меня и ваши научные интересы не интересуют. А вот это, пожалуй, любопытно…
Под журналом с девицей обнаруживаются плотно уложенные пачки долларов в банковской упаковке.
Один из пассажиров хрустит суставами пальцев, другой принимается набивать трубку, третий со словами «душно здесь» идет к распахнутому иллюминатору. Хозяин саквояжа подскакивает к нему и пытается запихнуть обратно газеты. Ему не позволяют. Один из офицеров подходит к двери, приоткрывает, что-то говорит, в каюту входят двое в штатском, будто ждавшие там именно такого развития событий.
Один из пограничников защелкивает саквояж, опутывает ручки шпагатом, опечатывает карманным пломбиром. Старший интересуется:
— Вы заявляли властям о пересечении границы с валютой Соединенных Штатов Америки? Имеются ли разрешительные документы на сей счет?
Лейба Давидович всем видом демонстрирует полное непонимание с возмущением:
— Да помилуйте, это гонорары за публикации и лекции в университете! Это мои личные средства, и я имею право их перевозить, не ставя в известность никакие власти!
Старший офицер прячет в кожаную сумку на бедре паспорт пассажира:
— Господин Бронштейн, вы же образованный человек и прекрасно отдаете себе отчет в том, что совершаете преступление. Здесь более чем
