Михаил Сухачёв - Штурман воздушных трасс
Выйдя из поликлиники, Гавриил в нерешительности остановился. Куда идти? На завод? А что он скажет мастеру, с которым почти распрощался, уверенный, что для него-то, комсомольского активиста, нет и не может быть преград. И какие слова он скажет ребятам? Даже стыдно показаться им на глаза. Кто поверит, что он, здоровяк, не прошел комиссию по причине хилости организма? Одна надежда на время. Оно лечит и болезни и горечь утраченных грез.
Вскоре по шефским делам райкома комсомола Гавриил оказался в Товарищеском переулке, где помещалась школа спецслужб. Случайно проходя мимо небольшого дома, он увидел табличку: «Медчасть». Вопреки сознанию ноги повернули к старенькому крылечку, и только уже в коридоре появилась мысль: «Надо просто проверить еще раз».
Не задерживаясь ни у одного кабинета, Гавриил подошел к двери, на которой висела табличка: «Рентген. Вход только по вызову».
— Вы из поступающих? — поинтересовалась женщина, вышедшая из кабинета.
Гавриил еще не произнес ни слова, а она приоткрыла дверь и крикнула:
— Анатолий Викентьевич, тут еще один из опоздавших! — Потом потянула Гавриила за рукав. — Входите быстрее, а то доктор передумает.
...Выйдя из кабинета в полутемный коридор, Прокофьев поднес бумажку к глазам и дважды почти по слогам прочитал: «Рентген. Объективно: со стороны органов грудной клетки без патологии. Годен к учебе в школе спецслужб».
Не раздумывая, он быстрым шагом направился в приемную комиссию военно-морского училища. Но на полпути вдруг вспомнил: «Стоп! Как там написано: «Годен к учебе в школе спецслужб». Но какое отношение имеют спецслужбы к морскому училищу? Может, он только и годен к учебе в этой школе?» Радостное чувство сменилось разочарованием. Гавриил даже остановился.
И весь день до самого сна в голове был какой-то ералаш: «Надо, в конце концов, решать: завод, институт или служба. А может, все-таки пойти в школу спецслужб? Там ведь тоже техника, причем на высшем уровне, авиационная. И там, кроме того, летают. А это ощущение, пожалуй, поострее, чем на море. Может, со временем вообще стану летчиком. И ребятам не стыдно будет смотреть в глаза...»
На этом и решил.
Он попросился на курс аэронавигации. Только здесь выполнялись полеты на самолете Р-1 школьного отряда, и потому Гавриил считал, что выбора нет и не может быть. Романтика моря может быть заменена романтикой неба. Только так!
Курс аэронавигации возглавлял один из первых выпускников этой школы Александр Васильевич Беляков. Каждый день он приезжал в палаточный городок и между занятиями обстоятельно знакомился с каждым курсантом, главным образом выясняя, насколько серьезно увлечение аэронавигацией.
— Ведь вся романтика авиации, — объяснял он, — связана с пилотами, на навигатора падает только отраженный свет. Не огорчает такое? — И был доволен, когда слышал убежденное «нет».
Но и такая романтика, «отраженная», поначалу вовсе не ощущалась. Казалось, не будет конца этой изнуряющей строевой подготовке, которая, как говорил взводный командир, прививает вкус к порядку и дисциплине. Окружающий мир воспринимался в виде команд взводного, дробного стука десятков солдатских ботинок и одурманивающей июльской жары.
Взводный был неумолим. Он добивался четкости шага, равнения строя и чего-то еще, что казалось мелочной придиркой.
— Гор-pox! — возмущался он. — Стук должен быть как от одной ноги, усиленный многократно! Грудь вперед! Не живот, а грудь!..
С наступлением осени начались интенсивные занятия по теории. Учебников не было. Поэтому старались записывать все со слов преподавателя.
Два года пролетели незаметно. Учеба близилась к концу.
Отличникам, в числе которых был и Гавриил Прокофьев, предоставили право выбора места службы. Среди предложенных частей называлась Севастопольская школа морских летчиков. Вновь необъяснимая сила тяги к морю затмила все, и Гавриил, не колеблясь, отправился к Черному морю.
Когда он и два его товарища прибыли на место, то первым встретившимся им человеком, у которого они хотели узнать дорогу в штаб, оказался сам начальник школы Бажанов. Узнав о цели приезда, он сказал:
— Считайте, что вы прибыли в штаб. Начальник школы Бажанов.
Ребята тоже представились.
— Это все? — удивился он. — Просили девять, а прислали трех. Стало быть, в следующий раз надо просить двадцать семь, тогда получим необходимых нам девять. Да, пока всего не хватает: и людей, и самолетов. Вот они, — начальник кивнул в сторону морского аэродрома, где словно жуки-плавунцы в маленькой заводи, отгороженной молом от открытого моря, покачивались на воде самолеты, — вроде есть и в то же время их нет, потому что все безнадежно старые. Кстати, вы знаете их?
— Не все, — сказал Прокофьев. — Мы ведь обучались на сухопутных самолетах.
— Ясно. Ну тогда для первого знакомства коротко расскажу...
Коротко не получилось. Прошло больше часа. Ребята завороженно слушали, что говорил им Бажанов о каждом из самолетов: МР-1, «Савойя-16», МБР-4, «Дорнье-Валь». Это была увлекательная история морской авиации, которую рассказывал влюбленный в нее человек. Он говорил о самолетах как о близких, бесконечно дорогих ему ветеранах морской службы, которые за неимением новой смены несут свою нелегкую вахту.
— И вот еще что, — отметил в заключение Бажанов. — Флотская форма ко многому обязывает. Как говорится, свой монастырь — свой устав. Познакомьтесь с нашими традициями, уважайте флотский порядок.
Имея опыт точных работ, приобретенный на заводе, Гавриил быстро освоил ремонт авиаприборов, которых всегда не хватало. А с тех пор как сам сконструировал прибор для проверки указателей скорости, доверие к нему возросло настолько, что летчики перед ответственным полетом просили только его проверить приборы.
Вскоре школу перебазировали в город Ейск, а Гавриила как лучшего техника перевели из учебной эскадрильи в боевую. Это доверие не гасило его желания сменить профессию техника на профессию летчика. Гавриил с трудом скрывал свое восхищение красивыми взлетами и посадками. Завидовал, когда летчики, разбирая выполненное задание, упоминали о чувствах, пережитых в полете.
Каждый раз, забираясь в кабину самолета для проверки приборов, Прокофьев отводил немного времени на мысленное воображение себя в роли летчика и с необъяснимым волнением надевал чей-нибудь старый, пропитанный потом шлем. Казалось, только разреши ему, и он в короткий срок овладеет искусством пилотирования. Вот только два обстоятельства удерживали его: какое-то чувство неоплаченного пока долга за учебу в школе спецслужб и боязнь, что прошло недостаточно времени, о котором ему говорил доктор. Страшно было снова получить отказ по состоянию здоровья.
Все летчики-инструкторы считали Гавриила добрым, безотказным парнем, когда предлагали слетать с курсантом в качестве балласта. А он делал это с большим удовольствием, наслаждаясь неповторимым ощущением полета. И никакая сила не могла оттолкнуть его от этих полетов: ни опасность, ни даже аварии, одна из которых едва не стоила ему жизни.
В свободное от работы время Прокофьев стал ходить на лекции по теории летной подготовки. И как-то, набравшись смелости, обратился к начальнику школы с просьбой зачислить его курсантом. Тот посоветовал учиться на летнаба, поскольку можно сразу поступить на второй курс.
Набор курсантов, в который попал Прокофьев, был самым многочисленным за всю историю школы: пятьсот летчиков и столько же летнабов. Здесь были представители всех родов войск: пехотинцы, кавалеристы, артиллеристы, танкисты, пограничники и даже краснофлотцы с боевых кораблей. Это на первых порах в какой-то мере отразилось на дисциплине. Особенно выделялись отделения, сформированные из «чистых» моряков, трудно привыкавших к новой обстановке.
Командование школы предложило Прокофьеву возглавить одно из таких отделений. Гавриил не на шутку огорчился. Хотелось только учиться, тут же речь шла главным образом о воспитании, а учеба становилась приложением к нему.
Но очень скоро выдержанный характер Гавриила, хорошие знания и закалка, полученные в школе спецслужб, обеспечили ему успех. Вместе с дисциплиной росла и успеваемость.
Учиться было легко, поскольку большую часть курса, касающуюся техники, Гавриил знал хорошо. И то, что он заканчивал школу с отличием, казалось само собой разумеющимся. Сбылась мечта о праве на собственные крылья...
Экзамены принимал начальник Военно-Воздушных Сил Яков Иванович Алкснис и прилетевший с ним известный навигатор, герой перелета Москва — Нью-Йорк Борис Васильевич Стерлигов. В плане пунктуальности более удачную пару экзаменаторов трудно было бы и придумать.
Направляя Прокофьева к столу, за которым сидели Алкснис и Стерлигов, командование школы рассчитывало, по крайней мере, не испортить им первое впечатление. Уж если не оправдает надежд Прокофьев, то ни один из выпускников не спасет положение.
