Вен. Андреев - Партизанские встречи
— Читай! — приказал Бондаренко.
«Сегодня, — громко прочитал Дарнев, — 21 января — день смерти великого вождя всего трудового народа, Владимира Ильича Ленина. Каждый год в этот день мы чтим память дорогого Ильича, подводим итоги наших побед, а нынче враг мешает нам собраться вместе…»
Дарнев от волнения расстегнул ворот гимнастерки, точно ему было душно. Товарищи слушали молча, опустив головы. Бондаренко не отрывал задумчивых глаз от небольшого портрета Ленина на стене.
— Тут еще стихи, — сказал Дарнев.
— Читай, читай…
Дарнев, волнуясь, прочитал:
Сегодня мало времениДля траурных минут.Сегодня имя ЛичинаВ боях произнесут…
Алексей вдруг почувствовал, что голос его задрожал, сорвался и строчки заслонила пелена навернувшихся на глаза слёз.
— Дай сюда, — с досадой сказал Николай Коротков, взял из рук Алексея листовку и стал сурово читать:
Сегодня мало времениДля траурных минут.Сегодня имя ЛенинаВ боях произнесут.За снежными долинами,На водах в синем льдуСегодня с этим именемВойны на штурм идут.Отмстить за кровь невинную,За боль горячих ран.Сегодня этим именемКлянется партизан.Трубчане! Злую ненависть,Как знамя развернем.Нам светит имя ЛенинаВ боях победным днем…
«Товарищи! Матери, отцы, сестры и братья! Трудно нам, очень трудно. Да пусть не страшат нас тяготы, а с ещё большей силой зовут нас к святой жестокой мести врагу. Под знаменем Ленина, под водительством Сталина — смелее на бой, трубчане!
Комсомол».
— Ну? — спросил Бондаренко, когда Коротков дочитал. — Что скажешь, Алексей?
Дарнев молчал.
— Я таким самовольством гордился бы, — сказал Коротков, — а ты — трусишь…
— Да ведь не я же, товарищи! Честное слово, не я, — оправдывался Дарнев, — Шеметов, наверное…
Тогда Бондаренко подал Дарневу донесение Шеметова. В нём говорилось:
«Очень отрадно. Воздействие листовки со стихами исключительное… Народ воспрял духом, а гитлеровцы бесятся. Но мне-то каково? Почему обходите меня? С каких пор я потерял доверие? Да и делается всё в лоб, с отчаянным риском. Так и провалиться недолго. Пять человек наших уже схватили. Держатся хлопцы пока стойко, но кто скажет, что может быть. Меняем явки. Убедительно прошу не обходить меня…»
Так и не могли установить в тот вечер, кто писал эти незрелые, но страстные строки. Каждое слово их дышало простотой, искренним теплом, убежденностью, твердой верой и глубоко волновало сердца.
Дарнев присматривался к Васе Рослякову, молодому смуглому пареньку-комсомольцу с умными глазами и поэтической душой. Со второго курса литературного факультета Вася ушел в московское ополчение. Раненый, оказавшись в окружении, он Брянскими лесами пробрался к партизанам и попал к трубчевцам. Здесь он продолжал войну с автоматом и толом в руках, сочиняя на досуге стихи и песни. Дарнев ещё за неделю до Ленинских дней слышал, как Вася нашептывал стихи о Ленине.
Он вспомнил даже несколько строк из стихотворения.
— Скажи, Вася, ты писал? — спрашивал Дарнев. — Зачем скрываешь? Хорошие стихи! Всем понравились.
— Между нами говоря, я написал почти такие же стихи, — ответил он, — но никому их не читал и не показывал.
— Может быть, кто подслушал?
— Кроме тебя никто не мог. А раз не ты — значит кто-то сам придумал. Весь народ думает одинаково.
8
Бондаренко поручил Дарневу отыскать таинственных союзников. Алексей пошел на явочную квартиру к матери.
— Не берусь, сынок, — сказала Мария Ивановна, когда он рассказал ей о поручении Бондаренко. — Да, пожалуй, и не следует стараться, можно напортить. Хорошие люди и сами найдутся…
И хорошие люди действительно нашлись. Вскоре Мария Ивановна передала сыну записку, свернутую в узенькую полоску, чтобы её удобнее было проглотить. У Дарнева ёкнуло сердце, как только он, развернув записку, узнал почерк.
«Лёка! — читал Дарнев. — Мария Ивановна знает всё и расскажет тебе обо мне. Но дело не во мне только». Писала Вера и просила указать место встречи.
Дарнев принес записку в лагерь и показал Бондаренко.
— Невеста? — спросил Бондаренко, прочитав записку.
— Да, — ответил Дарнев, понимая, что незачем больше скрывать свои отношения с девушкой.
— И карточка есть? — спросил Бондаренко.
Дарнев кивнул. У него в записной книжке хранились две фотографии. Одну Вера дала ему, когда окончила десятилетку, а вторую снял Дарнев своим ФЭДом.
С открытки на Бондаренко смотрела девушка с длинными пушистыми косами, уложенными коронкой. Четко вырисовывалась маленькая ямочка на подбородке. К черному платью был приколот большой белый цветок.
На любительском снимке Вера, веселая, улыбающаяся, в белом платье, была снята в кругу своих одноклассниц в саду. На этом снимке прическа у девушки была другой. Волосы расчесаны на пробор, кос не было видно.
— Красивая, — сказал Бондаренко, возвращая фотографии. — Верный человек? Можешь на неё положиться?
— Как на себя.
— Плохо только, что она явку нашла. Как бы не женили тебя не в урочный час…
— Вы всё шутите, товарищ Бондаренко.
Бондаренко разрешил Дарневу встретиться с Верой и узнать, с кем она работает.
В доме матери Алексей встретился с Верой. Мария Ивановна занавесила окна и вышла на улицу посторожить.
Дарнев обнял Веру, потом отстранил от себя, чтобы лучше рассмотреть. Вера очень изменилась: повзрослела, исчезла её манера щурить глаза. Лицо стало озабоченным и суровым.
Она рассказала Дарневу, как, вернувшись в город, долго не знала, что ей делать. Разыскивать Алексея она не решалась. Она чувствовала себя виноватой: решение райкома об эвакуации не выполнила, с госпиталем попала в окружение, еле выбралась из лап врага. Добравшись кое-как до родного города, встретилась с подругами, поначалу они ей помогли. Однажды Вера сказала им: «Надо, девушки, что-нибудь делать, так жить, сложа руки, нельзя. Просто стыдно!» Но что делать и как делать? Этого не знала и Вера.
Как раз в это время в городке появился студент комсомолец Ольгин, его прозвали Волгиным. В силу обстоятельств он оказался в оккупации. Он тоже стремился к борьбе. Вера первой встретилась с ним, познакомила с подругами.
Так родилась молодежная организация. В неё вошли Валя Белоусова, Шура Кулешова и другие подруги Веры. Они стали писать листовки, Вера их распространяла. Она ухитрялась подсовывать их даже в карманы полицейским, гитлеровским солдатам и офицерам. То, что уже было известно Дарневу из донесений Шемегова, оказалось тоже делом рук организации.
— Здорово! — сказал Дарнев, выслушав рассказ. — Но это зря, ухарство! Польза невелика, а провалиться можно.
— Не провалимся! А вы не рискуете?.. А ловко получилось, правда? Точно сговорились. Ваши листовки и наши листовки… Посмотрел бы ты, Лека, как читали листовку о Ленине.
— Знаю. Но как же ты написала такие хорошие стихи? Когда-то, помнишь, писала о цветах, о любви… А тут — смотри ты!
— А это разве не о любви? — спросила Вера. — Знаешь, я ведь догадывалась, что ты где-то рядом. Жаль, что не сумела связаться с тобой. Всё было бы по-иному. Ты, Лёка, виноват. «Я не анархист, пора романов прошла». Помнишь? Глупости!
— Не вспоминай об этом, я и сам жалею, — сказал Дарнев. — Понимаешь, получил задание, всё нужно было держать в тайне, ну и шарахался ото всех. Конечно, нам надо было связаться раньше, рассказать обо всём Бондаренко. Приняли бы тебя в отряд, оставили в городе…
— И лучше бы, — вздохнула Вера. — Вы мины ставите, а мы не умеем минировать. Литвин сказал…
Не закончив фразы, Вера замолчала, спохватившись, что сказала лишнее.
— Какой Литвин? Директор маслодельного завода? — спросил Дарнев. — Позволь, да ведь это же сволочь…
Вера долго смотрела Алексею в глаза, загоревшиеся подозрительностью, и ответила, покачав головой:
— Не может быть, Лёка.
9
Литвин поселился в Трубчевске за несколько лет до войны. Он заготовлял для Донбасса лес. Здесь, в Трубчевске, он и женился на дочери некоего Павлова. В начале войны Литвина мобилизовали. Под Киевом он был ранен, попал в окружение, а затем, оправившись от раны, пробрался в Трубчевск. Здесь он узнал, что отец его жены, бывший ярый троцкист, оказался немецким шпионом и состоит теперь у гитлеровцев бургомистром, а дочь его, жена Литвина, живет с немецким комендантом Хортвигом. Литвина арестовали немедленно, как только он появился в городе. Вскоре, однако, освободили. Люди предполагали, что бургомистр Павлов не очень верит в прочность немецкой оккупации и добился освобождения зятя, чтобы реабилитировать себя в глазах народа. Оказавшись на воле, Литвин подыскал подходящую работу, и вскоре все узнали, что он стал директором маслодельного завода.
