Стефан Гейм - «Крестоносцы» войны
— Я много слышала о вас, генерал, — сказала она грудным и неожиданно задушевным голосом. — Я не ожидала вас здесь застать. Я просто зашла поздороваться с капитаном Каррузерсом и узнать, что нового.
Фарриш просиял.
— Вы прятали ее от нас, Джек, — сказал он, повернувшись к Каррузерсу. — Весьма понятно, по каким причинам!
Карен засмеялась.
Хорошо смеется, от души, подумал Иетс. Слава богу, не ломается. Но врать бы надо умнее: Каррузерс — не сотрудник отдела печати, от которого узнают новости; он помощник начальника разведотдела. Ну что ж, он красивый мужчина; правда, с усами, — но это уж дело вкуса.
Каррузерс представил Иетса и Бинга. Карен сняла каску. У нее были густые рыжеватые волосы, коротко остриженные. На лбу остался красный след от каски. Серые глаза глядели спокойно и пытливо.
Фарриш снова заговорил. Карен подумала, что генерал, видимо, просто не выносит, когда кто-нибудь другой становится центром внимания.
— У меня есть для вас сенсация! — объявил он. — Великолепный заголовок: «Сорок восемь залпов из сорока восьми орудий!» Что вы скажете?
Каррузерс что-то прошептал на ухо генералу.
— Ничего, ничего, пусть узнает! — отмахнулся Фарриш от предостережения капитана. — Женщины лучше читают мысли мужчин, чем мы сами, верно?
Она улыбнулась:
— Смотря по тому, какие мысли…
— Речь идет о мыслях немцев, — сказал Фарриш. Он еще раз изложил свой план, украшая его новыми подробностями. — Вот этот сержант… Бинг, кажется? он напишет мои мысли по-немецки. Замечательно пишет! — Само собой разумелось, что любой человек, работающий для Фарриша, все делал замечательно. — Вы только вообразите себе немцев после обстрела: как они вылезают из своих ям, дрожа от страха, и ждут, что же будет дальше? И вот, пожалуйста, — листовки! Какое облегчение! Они читают — мы говорим с ними, как с людьми, мы объясняем им. Четвертое июля — это не древняя история, это сегодняшний день! Что нам история, мисс Уоллес! Мы сами делаем историю! — Он откинулся на спинку стула, весьма довольный собой.
Точно мальчишка, стрельнувший из пугача, подумала Карен.
Иетс подавил улыбку. Толстый генерал явно рисовался.
Но Карен была заинтересована. Не генеральской затеей Фарриша с ее дешевыми эффектами, а задачей, которая предстояла сержанту Бингу; это он напишет о том, почему их идеалы лучше идеалов немцев; он будет убеждать упорного врага, что именно в силу этого превосходства противника он должен сражаться менее ожесточенно или вовсе сложить оружие. Это увлекательная задача. Она прежде всего требует четкого и ясного образа мыслей, уверенности в своей правоте. И выбора критерия для добра и зла. Убедить кого-нибудь — это значит одержать верх в состязании двух мировоззрений; это возможно, только если обладаешь неизмеримо более сильной верой в свои принципы, чем противник.
Она была заинтересована еще и потому, что сама такой веры не имела и пыталась найти подтверждение тем идеям, в которые ей хотелось бы верить.
А может быть, думала она, эти люди просто циники, которые рекламируют свои идеи, как рекламируют овсянку, сигареты, порошки от головной боли?
— Джек, — сказала Карен. — Можете вы доставить меня в этот отдел разведки и… как его там?
Каррузерс ответил не сразу. Собственно говоря, он надеялся провести с ней вечерок.
— Разумеется, он это устроит! — осклабился Фарриш. — Зачем обращаться к епископу, когда налицо сам папа? — и, откинув голову, он захохотал во все горло.
— Мы можем подвезти вас, мисс Уоллес, — сказал Иетс. — Мы сейчас едем обратно, и в нашей машине места хватит.
Карен взглянула на Иетса; она увидела его приветливую улыбку, чуть приподнятые брови над темными насмешливыми глазами, словно говорившими: ведь мы понимаем друг друга?
— С вашего разрешения, генерал, — сказала она, — я принимаю предложение лейтенанта.
— Но вы еще вернетесь к нам? — Фарриш старался придать елейность своему зычному басу. — Милости просим, в любое время. И не забудьте дать заголовок — «Сорок восемь залпов из сорока восьми орудий»!
2
Они ехали через местечко Изиньи.
От церкви остался один остов, а надгробные камни вокруг нее попадали со своих постаментов.
Машина замедлила ход, и в большую зубчатую брешь в стене церкви Иетс увидел распятие. У грубо высеченной деревянной фигуры Христа с торчащими ребрами и страдальческим, почти квадратным ртом были отбиты обе ноги и левая рука — распятие держалось на одной правой. Иетс не был религиозен; дома, в Америке, он всегда гордился своим просвещенным скептицизмом в вопросах религии. Он верил лишь в разумное начало, управляющее вселенной, и то главным образом потому, что ему хотелось видеть в своем собственном существовании нечто большее, чем простую случайность. Но вид искалеченного Христа произвел на него тягостное впечатление.
— Вы видели? — спросил он.
Карен явно видела, так как ответила сразу:
— Это все-таки наш лучший бог — единственный, которого мы сумели выдумать. Бог всегда таков, каким мы его делаем.
Бинг сказал:
— Это неизбежно. Здесь шел бой. Стреляли с колокольни, укрывались за надгробиями…
Иетс молчал. Не раз во время вторжения он был на волосок от смерти; в такие минуты он жаждал найти спасение и покой в объятиях всемогущего, всеведущего Бога; и, однако, он знал, что тщетно ищет помощи извне.
— Бог, который не может защитить самого себя… — пробормотал он.
На одном из домов, выходящих на рыночную площадь, они увидели бутафорские часы и черную, всю в трещинах, вывеску с надписью золотыми облупившимися буквами: Огюст Глоден.
— Нельзя ли на минутку остановиться? — спросила Карен. — Мне надо часы починить. Но, может быть, это вас задержит?
— Ничего, — сказал Иетс.
Машина подъехала к тротуару. Дверь в мастерскую часовщика была на запоре. Бинг постучал раз, другой. Карен стояла возле него. Подошел Иетс, взял у Бинга карабин и начал колотить по двери прикладом.
Послышались шаркающие шаги. Дверь медленно приотворилась и в щели показалась половина женского лица.
— Часовщик дома? — спросил Бинг. — Месье Глоден?
Дверь открылась пошире, и они увидели подозрительный взгляд, сморщенный нос, сморщенный рот — все в этом лице казалось сморщенным; потом выражение его смягчилось и дверь растворилась настежь.
— Вы уж простите, мы столько лет просидели взаперти… — объяснила женщина. — Никак не привыкнем к новым порядкам, все что-то не верится… О-о, женщина-солдат! — воскликнула она, разглядев Карен. — У вас и женщины воюют? Неужели мужчин не хватает? Вот у нас, во Франции, совсем их мало. Немцы стольких забрали! Из одного только Изиньи больше полутораста человек…
— Она не солдат, — прервал ее Бинг. — Она пишет в газетах. Про войну. У нее часы испортились.
— Глоден! — крикнула женщина, повернувшись к лестнице. — Американцы пришли! Иди скорей! Только надень синюю куртку! Она в комоде! — Она снова повернулась к посетителям и сказала, озабоченно качая головой: — Ни за что сам не найдет.
— Скажите ей, что мне только нужно починить часы, — сказала Карен Бингу. — Скажите, что он может не одеваться.
На пороге появился Глоден. Одной рукой он застегивал куртку, надетую поверх фартука, другой приглаживал взъерошенные седые волосы.
— Пожалуйте! — сказал он. — Женщины всегда так волнуются. Что поделаешь — война! Заходите.
Он повел их в мастерскую по коридору, где пахло жареной рыбой и сидром. Глоден вставил в глаз увеличительное стекло, открыл часы Карен и погрузился в изучение механизма. — Вы купались с ними?
Карен засмеялась:
— Пришлось, месье Глоден. Что-то попало в пароход, на котором я ехала.
Глоден сдвинул стекло на лоб. Казалось, у него вырос рог, и он стал похож на сатира.
— Ваше счастье, мадемуазель, что пострадали только часы. Их-то я могу починить в три дня. — Вдруг он засуетился. — Вы ведь посидите у нас, правда? Такая молоденькая американка, и приехала сюда, рискуя жизнью! Жена сейчас принесет из погреба красного вина, хорошего! Я всегда говорил ей, что это вино надо приберечь для какого-нибудь случая…
Иетс посмотрел на свои часы. Вдруг он почувствовал, что кто-то трется о его ноги. Нагнувшись, он увидел маленькую девочку. Она попятилась и от смущения стала теребить подол своего платьица. Ножки у нее были худенькие, как спички.
Глоден вышел из-за прилавка и взял ребенка на руки.
— Это наша младшенькая. А старший — мальчик. Он болен. Но он сейчас встанет.
— Не надо, — сказал Иетс. — Мы скоро уедем.
— Ничего, ничего, вы посидите! — уговаривал Глоден.
— Полчаса, — со вздохом покорился Иетс. — Больше никак нельзя. Нам нужно вернуться засветло.
Глоден повел посетителей в комнату, по-видимому, служившую гостиной. Он усадил их вокруг шаткого овального стола, а сморщенная хозяйка принесла вино и стаканы. Потом высокая угловатая женщина с усиками, одетая в брюки и обтрепанный свитер, вошла в комнату, поддерживая очень бледного мальчика, ковылявшего на самодельных костылях.
