Витольд Залевский - Раненый в лесу
Вихрь улыбнулся, и Коралл понял, что капрал доволен его неожиданной смелостью. «Вот я каков!» – подумал он и развалился на лавочке. Те двое смотрели на него с любопытством. От сухого зноя звенело в ушах, рука стискивала горячий металл автомата. Сценка длилась несколько секунд, но Коралл запомнил ее надолго.
Потом заходили еще в две хаты, где были явки организации, крались межами, задевая желтеющие колосья, мчались в грохоте кованых колес по ухабистым дорогам, в помещичьем парке стреляли в павлина, стоявшего на крыше чулана. Вихрь промазал, а Коралл первой пулей сбил птицу. Это еще больше расположило к нему Вихря. В отряд они вернулись приятелями.
На следующий день другой дозор пошел в разведку. Отряд остановился на покинутом хуторе, все расположились в овине, пахнувшем прелой соломой. Дождь то и дело принимался клевать гонтовую крышу; сквозь просветы в гонте бежали струйки воды, крупные капли брызгами разлетались по глинобитному полу. Сразу похолодало; спали зарывшись в солому, закутавшись в отсыревшее тряпье.
Около полудня послышалась стрельба: где-то неподалеку надрывался пулемет. Взорвалось несколько гранат, пулемет опять застрекотал и смолк. Снова дождь монотонно шепелявил в листве и чуть слышно барабанил по тугим лопухам. Но заснуть уже никто не смог. Все вернулись к действительности.
Как всегда, взводный Априлюс добыл где-то литровую бутылку мутного, желтоватого самогона. Вокруг него сгрудились самые отчаянные вояки. Априлюс сидел на слежавшейся соломе, возвышаясь над остальными. Черную шапку с креповым тисненым околышем он сдвинул на макушку, пиджак снял и положил рядом. Рукава вишневой рубашки были высоко закатаны, на открытой груди синей дугой изогнулась татуировка: «Жизнь моя печальна», ниже – крест, оплетенный, как вьюнком, колючей проволокой.
– Ты уж больно любопытен, – хрипло говорил Априлюс, уставив маленькие глазки на Мацека. – У каждого человека что-нибудь да есть на совести. Не смейся. Это я тебе говорю. – Он встряхнул бутылку; ее содержимое еще сильнее помутнело и запенилось. – Послушай умного человека.
Коралл почувствовал на себе оживленный, как обычно, взгляд Априлюса.
– Скажите вы ему, пан подхорунжий…
– Конечно, особенно во время войны, – буркнул Коралл.
Но Априлюс словно не слышал ответа. «Ну, будем здоровы!» – он запрокинул бутылку, потом, чмокнув, оторвал губы от горлышка и, не глядя, передал бутылку.
Коралл держался немного в стороне: ждал, дадут ли ему. Он не выносил этой гадости. Смотрел, как сплевывают, морщатся, отдуваются обожженными ртами.
– Сечкобряк утром задал нам перцу за то, что честь не отдаем, – доверительно сообщил Мацек.
Априлюс пожал плечами: «Мне выслуживаться ни к чему. Я умею немцев бить, а не честь отдавать».
Кто-то подтолкнул Коралла, бутылка очутилась у него в руке. Все посмотрели на него.
– Ну, пан подхорунжий, до дна…
Он стиснул липкое, теплое стекло, запрокинул голову… С огнем в горле и нарастающей тошнотой в желудке глотал он вонючую жидкость.
– Хорошо! Уже ловко получается!
Коралл опустил голову. Его мутило, самогон подступал к горлу. Он выпрямился, замахнулся, чтобы запустить бутылкой в косяк ворот, но, представив себе неприятный звон разбитого стекла, поставил бутылку возле ноги.
Известие о дозоре, как все вообще новости в лесу, пришло неведомо откуда. Вскоре Кораллу казалось, что он уже давно знал правду, но не хотел о ней думать, хотя она висела над ними в этом сыром, разбухшем от дождя воздухе. Сначала сказали, что погибли все трое.
Дневной свет мутнел, серая изморось приглушила краски, только темная зелень в заросшем саду блестела от влаги, как лакированная. Пахло мокрой хвоей, из непролазной чащи крапивы, осота и лопухов поднимался густой травяной дух. До сумерек толкались в сарае и у пустых построек. А потом, когда уже совсем стемнело, Коралл, выйдя из сарая, увидел перед крыльцом дома вороную лошадь, запряженную в повозку. У повозки стояли партизаны. Один держал в вытянутой руке большой фонарь. Огненно-ржавый клочок пламени отражался на стекле, оплетенном проволокой. Мимо Коралла мелькнули две бегущих тени. «Это Вихрь», – донеслось до него. Коралл рванулся к повозке.
– Еще живой был, живой… – твердил нудный голос в темноте.
Коралл вгляделся в то странное, что лежало на повозке, потом отвернулся.
– Еще живой был, – повторял деревянный голос.
Коралл не мог сдержать дрожь.
– Еще живой был, когда мы его клали…
Перед глазами Коралла все стояло искаженное судорогой лицо убитого с оскаленными зубами. Фонарь на крюке качался, бледное пятно блуждало в вязкой тьме. Тусклый отблеск, замутненный роем висевших в воздухе капель, скользил по кустам. Его могли увидеть издалека, и Коралл хотел крикнуть: «Уберите свет!», но у него пропал голос. «Так вот как это выглядит… так это не игра…» Мысли путались, горло болезненно сжималось. Он опять повернулся к повозке.
– В спине у него вот такая дыра, – крестьянский парень в черном клеенчатом дождевике поднес расставленные руки к носу Коралла, – гранатой трахнули…
Потрясенный, стоял Коралл над трупом. Он всматривался в изменившегося до неузнаваемости Вихря. Прежними остались только высокие сапоги, заляпанные грязью. Одна нога была прямая, как палка, – торчал острый носок, – другая, намного короче, вывернутая, лежала пяткой вверх.
– Уж больно он был отчаянный. – сказал кто-то рядом.
– Брось, – буркнул угрюмо Мацек. – Трусы тоже гибнут. Не в этом дело…
Коралл выбрался из толпы. «Началось… Теперь уже на самом деле… Трусы тоже гибнут. А ведь я сам пошел и уже одиннадцать дней здесь, сегодня – двенадцатый, с тех пор как я пришел в отряд. Никто не узнает, что за все это время я выстрелил один раз – в павлина. Но я-то знаю, и ничто не изменилось, я все тот же трус, обыкновенный трус. Я ни на что не способен; все идет само собой, кем бы я ни притворялся. Война и так без меня кончится. Я могу только дать себя убить или постараться выжить. Я трус. Никто не узнает об этом. Когда я вернусь, мне будут оказывать почести, как герою. Сам-то я буду знать, каким я был, но никто не посмеет сомневаться в моей отваге…»
Он заметил, что дорогу ему загораживают два каких-то паренька. Они уже довольно долго стояли перед ним. Босые ноги одного из них белели в траве.
– Мы хотели бы в польское войско. Возьмите нас…
– Кто вы такие?
– Мы из Ядвисина. Рядом здесь деревенька…
– Вчера у нас швабы мужиков позабирали, – вставил тот, что пониже. Он был без шапки, мокрые волосы слиплись и широкими прядями свисали на лоб. – Мы в лесу отсиживаемся. Ночью подойдем к хате, перехватим чего-нибудь – и опять в лес…
– Возьмите нас, – повторил высокий в темно-синем ватнике, – мы хотим тоже участвовать…
– А там, на возу, видали?
Коралл обернулся. За ним стоял Априлюс, кивая в сторону подводы с трупом Вихря.
– Уже и за нас взялись. Видали его? – Он снова кивнул на подводу.
Паренек в ватнике переступил с ноги на ногу, пе-резел блестящие темные глаза с Коралла на Априлюса. Коралл посмотрел на его сжатые кулаки, видневшиеся из драных рукавов.
– Поверьте, ну, поверьте…
Тот, что пониже, поднял руку, по-бабьи приложил ладонь к щеке: «Такой славный парень. Мы-то знаем, каково вам…»
Коралла вдруг охватило теплое братское чувство к этим босоногим добровольцам. Стало словно светлее. При мысли о том, что он будет вместе с ними, кошмар на какую-то секунду отступил.
– Теперь нам туго придется, – проворчал Априлюс. Он стоял рядом: весь в непереносимой черноте, только грудь перечеркивала поблескивавшая патронная лента. – Ну и достанется же. нам…
Но на следующий день предсказание Априлюса не оправдалось. Наоборот, было удивительно тихо.
Лесная сторожка, до которой они добрались под утро, стояла на краю леса. Кислая вонь сохнущей одежды (дождь лил всю ночь) поднималась над людьми, сгрудившимися на полу. Разводящий вызвал Коралла из теплой сторожки, и они пошли по дороге в сторону одинокого дуба.
«Хромой» – шеф – волочил ногу, подскакивал на каждом шагу, словно на пружине, и мягко припадал. Оба молчали. Хромой был неприятен Кораллу. Когда они бывали вместе, Коралл никак не мог стряхнуть с себя скованности, вызванной его присутствием. Хромой часто, ничего не говоря, приглядывался к Кораллу. Под этим взглядом Кораллу было не по себе, он чувствовал все свое ничтожество.
– Не часовой, а дерьмо, – сказал Хромой.
Перед ними в огромном стволе дуба чернела пустота дупла. Из темноты блеснула сталь.
– Черт побери, – рассердился Хромой.
Дупло дохнуло теплым чадом древесной гнили. Хромой поднял прислоненную к стволу винтовку. Покачал головой.
– За кустик пошел, – буркнул Коралл.
Хромой оглянулся. Что-то неясное, какое-то подобие усмешки скользнуло по широкому лицу, мелькнуло в бусинках зрачков.
