Юрий Туманов - Планшет разведчика
— Бьют только с наступлением темноты по возможным переправам. Скоро начнут. А там, — артиллерист кивает в сторону амбразуры, через которую виден плацдарм, — целый день так: кончается атака — жди минометного огня, кончается огонь — жди атаки. Перерыва нет. И как только держатся люди? Вот, кажется, всех перебило, присмотришься: нет, живы, стреляют.
Навожу стереотрубу на противоположный берег. Там, на вершине дамбы, серые железобетонные колпаки, прочерченные узкими бойницами, нависли над солдатами, лежащими в наспех, под огнем отрытых копчиках. Поблескивают кое-где котелки — видно, — копы водой заливает, отчерпывают. Кто-то перекидывает соседу сверточек. Сосед подобрал, рукою машет. Что бы это было? Ага, развернул, жует… Сухарями делятся. Точно. Живут люди! В огне, в дыму, в воде по пояс — живут!
— Продержались бы до темноты! — вздыхает у стереотрубы Хохлаков. — Там полегче будет. Кое-что переправим. Должны переправить!
А как переправиться туда, на подмогу тринадцати? Лед еще не тронулся, по посередине реки глубоко осел. Только у берегов он не залит водой. Глубина ил фарватере до двух метров — промеряли этой ночью. Сложная будет переправа. Того и гляди лед провалится… Снарядов мало, и, значит, артиллерия будет поддерживать слабо, огневые точки противника уцелеют.
Вот уже чуть смерклось, и вражеские батареи бьют почти беспрерывно. Всплывает искрошенный снарядами лед.
Командира части генерала Воробина мы нашли в небольшом темном блиндаже, врезанном в берег над самой водой. Не отрываясь от стереотрубы, он недовольно спросил, кто мы и зачем… Но, услышав голос Хохлакова, вскочил, и папаха, на которую блиндаж явно не рассчитан, смялась, закрыв ему глаза.
— Не надо доклада! — остановил он Хохлакова. — Ты одно скажи — привез?
— Уже разгрузили, — устало улыбнулся полковник. — Полный боекомплект.
— Вот за это… Вот за это… — обнял его Воробин, — полцарства проси — все отдам! Все!
Тут разговор принял обычный, будничный характер. Начался разбор боевой обстановки. Однако Воробин нет-нет да и оторвется от карты, поглядит в стереотрубу в сторону противника. И вдруг грохает кулаком по карте, да так, что, наверно, столик всеми четырьмя ножками уходит в земляной пол.
— Держим, держим, черт побери!
Потом переходит на доверительный шепот:
— Эх, друг, верить-то я верил, что ты пробьешься. Но все же страшно было, знаешь… Снаряды на исходе, патроны кончаются. Сам хотел на тот берег переправиться: плацдарм хоть грудью закрывай.
Поговорив с полковником, Воробин обернулся на дверь и увидел нас.
— Яхимович? — удивился он. — И вы, майор? — Он пристально вгляделся в мое лицо. — Да вас же неделю не было! Можно подумать, что вы только что из штаба прибыли, — усмехнулся он, — или с неба упали. Сейчас это одно и то же.
Хохлаков рассказал все по порядку.
Андрей протянул Воробину небольшой лист бумаги со знакомой всем нам подписью. Не пришлось Андрею в дороге проглотить эту бумагу. Довезли!
— Прорвались?! — глухо пробасил Воробин. Прошла минута-другая, и он, одолев волнение, наклонился к карте.
— Плацдарм создан, — сказал Воробин уже привычным глухим баском. Он уже овладел собой и быстро обводил остро отточенным карандашом узкую полоску берега Одера на карте, — но удержать его — сами видите… Ночью постараемся усилить гарнизон на плацдарме… и одновременно израсходуем столько боеприпасов, что положение вновь сильно осложнится…
Он заглянул в привезенную нами записку и нанес на карту расположение ближайших частей. «Ближайшие» — это только так говорится. На самом деле они расположены далеко отсюда. Вот если штаб нацелит их в нашем направлении, то завтра же здесь обстановка изменится.
— Прикрыли бы нас авиацией, пару боекомплектов бы подвезли, тогда мы и сами расширим плацдарм, как задумали, а? — Воробин вопросительно посмотрел на начальника штаба и Хохлакова.
Оба в знак согласия наклонили головы.
Нам вкратце излагают варианты операции, разработанной здесь. Мы должны передать это в штаб. В общих чертах, конечно, запомнить можно, но детали… Однако вот он, пакет с картами, там подробно изложены все замыслы. Да, этакий пакет не сразу проглотишь, если вдруг ненароком попадешь в переплет. Но взять необходимо.
— Эх, если бы мы сегодня отсюда начали! — переглянулся Воробин со своими боевыми помощниками. — До Берлина бы дошли без больших потерь.
— До Берлина, — удивился Андрей, — без потерь? Я помню, сколько людей легло за Юхнов. Рядовой районный город.
Он знал, что Воробин враг парадных речей, и понять не мог, с чего это вдруг такая похвальба.
— Да ведь вы ничего не знаете! — обернулся тот к нам. Лицо его просияло, и он коротко кивнул адъютанту: — Принесите!
Оказывается, когда передовые подразделения вырвались к Одеру, здесь еще работали немецкие саперы. Наши разведчики с ходу захватили гитлеровского генерала, прибывшего из Берлина инспектировать строителей оборонительного рубежа на подступах к столице. У инспектора нашли планы оборонительных сооружений от Одера до Берлина, да еще с пояснительными записками, в которых указаны районы, занятые гитлеровскими частями и, что еще важнее, не занятые.
Среди этих бумаг не было ни одной, которая не была бы снабжена грифом «Совершенно секретно».
Важного генерала толком допросить не удалось: умер через час, а отчего — никто не знает. Разведчики уверяют, что яду хватил. Досадно, очень бы он нам пригодился.
«Streng gehein» — гриф особой секретности бьет нам в глаза. Когда разведчик видит бумаги с грифом «Streng gehein», он не может остаться спокойным.
И вот вырваны у врага эти документы. Они могут, они должны теперь воевать против него. Но у командира части нет сил воспользоваться этими драгоценными секретами. И только далеко от Одера в штабе армии или фронта эти сведения сделают свое дело. И чем скорее они туда попадут, тем серьезнее для врага последствия. Тем быстрее, тем точнее будет нанесен удар.
— Возьмите с собою и это! — решает Воробин после небольшого раздумья.
Видно, он до конца уверовал в удачливость майора Яхимовича и его помощников, сумевших прорваться сюда, к Одеру, через вражеские порядки.
— Поберегите это, друзья. Никогда у меня в руках не было большей драгоценности. Даже если не сейчас наступать, а через месяц, в пакете этом жизнь тысяч людей…
В сущности, первая часть задания нами выполнена. Мы знаем теперь дислокацию наших подразделений, как обстоит дело с боеприпасами и горючим. Мой планшет наполнился сверхсекретными документами.
Осталось как будто немного — доставить все это в пославший нас штаб.
…Пока мы ползали по переднему краю и потом уточняли обстановку, стемнело. Обернулся я на восток, откуда мы приехали и куда нам нужно возвращаться, — лучше бы не смотрел. Глухая, недобрая тьма то отступает, то вновь надвигается, лишь на короткое время оттесняемая вспышками разрывов снарядов. Редко-редко в этой глухой черной стене поблескивают огоньки выстрелов. Кто это? Пойди разберись в том слоеном пироге! Кто по кому бьет? Блеснет и погаснет, блеснет и погаснет, и снова глухая темень. А на западе небосклон все время подсвечен. Зеленые, красные, желтые ракеты висят над Одером.
Пора возвращаться. Но по какому маршруту? Когда мы направлялись сюда, то держались к северу от кратчайшего пути. Южнее нас темнели сплошные леса, и мы знали, что они кишат вражескими солдатами. Но ведь и к северу от этих лесов, где бы мы ни проезжали днем, всюду обнаруживали войска противника или следы этих войск. Взять еще севернее? Круг в пятьсот километров? Невозможно, дорог каждый день, каждый час. Напролом через центр? Слишком рискованно. Не доехать.
— Попробуем южную дорогу, — предложил Андрей.
На юго-восток вдоль Одера идет асфальтированное шоссе. Километрах в семидесяти от блиндажа, в котором мы сейчас сидим, шоссе резко изламывается на северо-восток и, кстати, проходит вблизи от того пункта, где сегодня утром находился первый эшелон нашего штаба. Скоростью выигрывается многое — решено ехать, не сворачивая с шоссе.
…Под беглый огонь батареи, маскирующей шум нашего мотора, выезжаем в обратный путь.
В ОБРАТНЫЙ ПУТЬ
На шоссе пришлось включить фары: без света на незнакомой дороге обязательно собьешься. Лучи рассекают тьму, несутся перед нами, выхватывают из окружающей нас черноты то обугленную машину, то брошенную повозку, то окоп возле дороги. Кажется, будто ветви деревьев переплелись над головой и мы, гудя, летим внутри длинной трубы.
Едем долго, больше часа. Спокойный, равномерный бег машины и монотонный гул мотора нагоняют дрему. Спать нам в наступлении удавалось не больше трех часов в сутки, а сегодня и совсем не пришлось. Тяжелеет и опускается голова, глаза сами собой закрываются. И вдруг треск, вспышки, трассирующие пули прошивают тент.
