Владимир Воронов - Морские истребители
Конечно, далеко не все молодые летчики с одинаковым терпением и упорством стремились овладеть искусством воздушной стрельбы. Были и «сачки», которые не любили трудиться в поте лица, а довольствовались тем, что умели кое-как «держаться за ручку». Преуспевали те, кто по жалел себя, кто воспринимал все хорошее у командиров и товарищей.
Вспоминается такой случай. Он произошел с лейтенантом А. Жуковым. Обычно стрельбу по мишенн-конусу вели несколько летчиков, но чтобы различать пробоины, нуди окрашивали в разные цвета. Такая стрельба была престижной; никому не хотелось ударить, как говорится, в грязь лицом. После сброса конуса на летное поле к нему сбегались все, кто был свободен, и начинались подсчеты. Но какого цвета та или иная пробоина, сказать порой было трудно. Больше всех и громче всех спорил А. Жуков. Этого летчика любили в эскадрилье за веселый нрав, добродушие, честность. Он был маленького роста, худенький и ему трудно давались полеты на МиГ-3, особенно стрельба.
- Да не может быть, чтобы моих пуль не было в конусе! - говорил он громко. - Я же стрелял в упор!
- У кого какой упор, - вставлял кто-нибудь из летчиков, стоявших рядом.
- Я видел, как от конуса пошла пыль после очереди, - горячился Жуков.
После этих слов он, уже в который раз, принимался ползать на коленях по конусу и искать свои пробоины. Осмотрев все, не только пробоины, но даже случайные мазки, и убедившись окончательно, что он опять промазал, Жуков отходил в сторону, скручивал толщиной в палец самокрутку и тут же начинал подшучивать над другими неудачниками.
Однажды командир эскадрильи капитан А. Шамин собрал всех летчиков и после короткого подведения итогов летной смены сказал:
- Сегодня у нас опять отличились Гейченко и Воронов, опять в конусе красных и синих пробоин больше всех. Ну-ка, расскажи нам, как выполняешь стрельбу? - обратился ко мне командир.
Несколько смутившись таким вниманием командира эскадрильи, я рассказал коротко о своих действиях при атаке конуса. Высказал и предположение о том, что причиной промаха при стрельбе кроме большой дистанции может быть ошибка по высоте. Ведь конус имеет диаметр всего один метр, поэтому очень важно, чтобы конус проходил в прицеле точно через центр во время ведения огня.
К удивлению, мой рассказ слушали с большим вниманием не только молодые, по и опытные летчики. А Жуков после разбора возьми да скажи:
- Товарищ командир, зарядите мне пули красного цвета, вот тогда и увидим, кто больше попадет.
На следующий день командир приказал Жукову зарядить патроны с пулями, окрашенными в красный цвет.
Но и на этот раз у него получилась осечка. Он ползал по конусу, пытаясь обнаружить хоть одну пробоину, а на него со всех сторон сыпались подначки.
- Эх, Саша, видно, у твоего пулемета ствол кривой, - смеясь, говорил В. Самара. - Не ищи, твои пули полетели за «молоком».
Жуков не оставался в долгу в словесных баталиях, последнее слово почти всегда было за ним. И на этот раз он отпарировал:
- Кто бы говорил?… Твоих пуль тоже что-то не просматривается. Сознайся, не выспался?…
Перепалка на этом закончилась, а вечером в боевом листке появилась заметка, в которой сообщалось, что двум летчикам за отличную стрельбу по конусу командиром эскадрильи объявлена благодарность. Рядом была нарисована карикатура на А. Жукова. Он был изображен ползающим на коленях по конусу с лупой в руке. Конус же нарисован с глазами, носом, ртом и сопровождался такой надписью: «Не ищи того, чего нельзя найти».
Летчики и техники с интересом рассматривали рисунок. Раздавался громкий смех, сыпались шутки и остроты. Но больше всех поразило то, что редактором боевого листка был не кто иной, как сам Жуков. Мы знали его способности к рисованию, ценили его склонность к поэзии, однако не ожидали, что он нарисует самого себя. После этого к нему все стали относиться с еще большим уважением.
Дважды проверь себя
Весь личный состав полка работал с большим напряжением. Полеты и боевое дежурство каждый день.
Свободного времени и выходных дней не было. Старослужащим летчикам изредка, после большой летной нагрузки, командир эскадрильи давал возможность передохнуть. Для тех, кому предоставлялся такой случай, это был праздник. Счастливчики обычно с вечера начинали готовиться к этому дню. Приводили в порядок морскую форму: китель и брюки клеш. а те, у кого еще не было морской формы в полном комплекте, брали у своих товарищей. Отдых сводился обычно к прогулке по городу, посещению рынка, к свиданиям и танцам. Возвращались из увольнения поздно, и тут начинались шумные разговоры, смех, расспросы, продолжавшиеся иногда за полночь. А ранним утром - опять аэродром, опять полеты.
В те дни 1943 года мы с волнением вслушивались в скупые слова сообщений Совинформбюро о событиях на фронте. Понятно, что нас особо интересовали бои над Кубанью, где развернулись настоящие воздушные сражения, в которых участвовали сотни самолетов. Интересовало буквально все: на каких самолетах воюют А. Покрышкин и его боевые товарищи, что нового появилось в действиях фашистских летчиков, что такое «этажерка», почему подобные тактические приемы не применялись в воздушных боях раньше? Мы не сомневались, что воздушные сражения в небе Кубани знаменуют перелом в борьбе за господство в воздухе в нашу пользу. У нас появилось больше новых самолетов, не уступающих по своим тактико-техническим характеристикам хваленым «мессершмиттам». Возросло летное и тактическое мастерство наших летчиков. При разборах полетов мы рисовали на доске покрышкинскую «этажерку», разбирали расположение и задачи тактических групп, их взаимодействие в различной обстановке.
В первых числах июля началась Курская битва. Сражения на земле и в воздухе отличались небывалой ожесточенностью. В них принимали участие сотни и даже тысячи танков с обеих сторон, в воздухе шли бои с участием сотен истребителей и бомбардировщиков. Молодые летчики мечтали попасть туда, где решалась судьба Родины. Но все понимали несбыточность этой мечты и необходимость выполнения боевых задач здесь, на самом южном участке советско-германского фронта.
Как- то ранним утром я сидел в кабине «мига» в готовности номер один. На аэродроме шли обычные учебные полеты. Взлетали и садились «миги», «киттихауки», в зонах техники пилотирования можно было видеть ведущих учебные воздушные бои самолеты. И вдруг подбегает техник звена:
- Командир, разбился Никонов!
Пятнадцать минут назад старший лейтенант Никонов в паре с младшим лейтенантом Самарой вылетели на учебный воздушный бой, а произвел посадку ведомый один, без ведущего. Он быстро зарулил на заправочную, выскочил из кабины и тут же оказался в окружении летчиков и техников. Самара, расстегнув Шлемофон, возбужденно и путано повторял:
- Упал. Разбился мой командир…
Кто- то усомнился:
- Может, выпрыгнул?
- Нет, я видел, как он врезался в землю, - отвечал Самара.
К стоянке подъехала полуторка. Из кабины вышел командир полка К. Денисов. Все расступились. Командир отвел Самару в сторону и стал его расспрашивать. Никому не хотелось верить, что К. Никонов погиб и что мы больше его не увидим. Летчики и техники переживали каждый по-своему. Некоторые негромко о чем-то переговаривались, пытаясь понять, что же могло произойти с Никоновым, другие молча курили.
Позже стали известны обстоятельства его гибели. В ходе учебного воздушного боя один на один преимущество было на стороне Самары, он постепенно стал заходить в хвост самолета своего командира. В один из моментов боя, на выводе из пикирования, Самара увидел, как с правой плоскости самолета Никонова сорвало большой кусок фанерной обшивки. «Миг» ведущего потерял управляемость и стал быстро вращаться вокруг продольной оси, сначала с траекторией, близкой к горизонтальному полету, затем со снижением. Так, вращаясь, самолет Никонова почти отвесно врезался в землю.
Почему же Никонов не выпрыгнул с парашютом? На все наши вопросы ответил Самара:
- Он не мог выпрыгнуть в таком положении при закрытом фонаре.
Мы знали, что при полете на большой скорости, особенно на пикировании, фонарь кабины как бы заклинивало внутренним повышенным давлением и для его открытия требовались очень большие физические усилия. Так, видимо, получилось и у Никонова. Он, безусловно, до последнего мгновения боролся за жизнь, пытаясь сдвинуть с места фонарь, хотя бы немного, чтобы можно было в щель просунуть руку. Если бы это удалось, сильный воздушный поток помог бы открыть злополучный фонарь. Летчику не хватило всего лишь нескольких секунд…
Мне вспомнился подобный случай в училище, произошедший со старшим лейтенантом А. Давыдовым также на самолете МиГ-3. Сорвавшись при пилотаже в штопор, Давыдов пытался до предельно малой высоты вывести и спасти машину. В самый последний момент на высоте всего 150-200 метров он огромными, пожалуй, нечеловеческими усилиями приподнялся в кабине, повернул ранец парашюта и дернул кольцо. Парашют сработал безотказно, раскрылся и выдернул Давыдова из кабины перед самой землей. Он приземлился в нескольких метрах от обломков самолета.
