Андрей Марченко - Терракотовые дни
Почти сразу после занятия этих территорий, шахты посетили люди «организации Тодта», и, говорили, даже правая рука, глаза, а местами и разум Тодта — всемогущий Альберт Шпейер.
Шпейер если и был, то улетел, а его люди остались: Рейх нуждался в стали. Причем не просто в железе, а в качественной, броневой. Поскольку везти руду с пустой породой было просто невыгодно, задышали горно-обогатительные мануфактуры.
Конечно, недостатка в пленных не было, но что толку в необученной рабочей силе. Требовались мастера, то, что называли средним звеном.
В центре города, напротив здания Рейхсбанка, заработала биржа труда, возле нее вколотили в землю доску для объявлений. Список необходимой рабочей силы был довольно длинным: начиная от поденщиков для расчистки завалов, заканчивая объявлением, отпечатанным явно не в Миронове, с броским заголовком: «Хотите поработать в Германии?»
Бойко сам сходил к бирже. Но заходить не стал, даже не читал вывешенных объявлений. Просто посмотрел на толпу через улицу.
Некоторые его узнавали, кивали Владимиру с почтением, но без излишней помпы — понимали, что капитан милиции вовсе не стремится быть узнанным.
Посмотрев на биржу, Бойко побрел прочь.
И на углу двух улиц они встретились, столкнулись нос к носу — бывший следователь посмотрел в глаза бывшему вору. Хотя, отчего бывшему — Колесник выглядел сытым, довольным и даже чуточку пьяным. Брюки и пиджак были наглажены, на ногах сверкали новенькие туфли.
Бойко облизал губы и повел ладонью по правому бедру. Но нет — не было ни пистолета, ни даже кобуры. Колесник разгадал жест и только глазами указал на немецкий патруль: очнись, капитан, в городе другая власть, не твоя…
И каждый пошел своей дорогой: Колесник подошел, прочел объявления, но заходить не стал, а пошел дальше походкой человека, которому решительно некуда спешить. Бойко долго стоял и глядел ему в спину. А что оставалось делать — крикнуть, что этот человек в розыске? Так это в иной стране, в ином времени. Идти за ним, следить? А дальше?
Бойко развернулся, пошел прочь. Зайдя за угол, он достал папироску и закурил.
Руки отчего-то дрожали.
* * *…А внизу улицы, за домами, расплескалось то ли небо, то ли море…
От биржи, по спуску, что был до войны проспектом Ленина, Колесник сошел к побережью, в нижний город.
Спуск только то и назывался, что проспектом, а на самом деле улочкой был узкой и грязной. Немцы, войдя в город, сразу посбивали вывески с домов, оставив лишь таблички с номерами. И теперь проспектом Ленина ее называли лишь по неосторожности, а все больше именовали Спуском или же старым, дореволюционным именем — Николаевским…
Возле бывшего здания Осавиахима Колесник перепрыгнул через лужи меж трамвайных рельс, быстрым шагом перешел через площадь и нырнул в подворотню, и, пройдя двором, попал в Шанхаи.
Место это в официальных сводках именовалось рабочим поселком, но меж тем районом было самым нищим, а потому воровским. Узкие путаные улочки раздваивались, опять сходились. Бывало, улица путалась до такой степени, что пересекала сама себя.
Дома, вросшие в землю по окна, ютились на крошечных кусочках земли. Рядом могли стоять дома за номерами 4 и 36, седьмых домов без всяких литер было пять штук. Зато восемнадцатого дома отчего-то не было вовсе. Бывали и участки, обнесенные со всех сторон высоким глухим забором, — без номеров, без ворот. Как туда попадали хозяева? И попадали ли вовсе?
Почтальоны сходили с ума, пытаясь вручить иному жителю письмо или повестку. Квартирный комендант, назначенный немцами, раз за разом отчет передавал путаный — при всем желании, он местный житель не мог разобраться со смутным районом.
Милиция здесь бывала редко, да и толку от таких визитов было мало. Во время облав срабатывал бесшумный беспроводный телеграф, наворованное и оружие сбрасывалось, бандиты уходили через камыши в море на лодках или по льду, в городской коллектор. Кого-то удавалось перехватить, но воры изображали искреннее недоумение:
— Да я так, мимо проходил… Ну да, гуляю тут… А вы кого-то ищите, гражданин начальник? Меня?.. Да ну?.. Вот бы не подумал, вот и встретились. А вам чего от меня надо?.. Не-а, оружия нет, краденого не держим…
Отсидев недельку в милиции, вор выходил, обещая исправиться, но тут же исчезал в нижнем городе, в Шанхаях…
Колесник знал здесь многих, но в тот день ни к кому не зашел даже поздороваться. Поселком вышел к околице города, к реке.
Прежде чем выйти из улочек, остановился, прижавшись к забору, сорвал яблоко, пока ел его — осмотрелся.
Большой мост охранялся румынской жандармерией — они скучали на обоих концах моста и даже не приставали к проходящим. Но Колесник не стал рисковать — отбросив огрызок, он спустился к реке и перешел через кладку, переброшенную в камышах. Сойдя на тот берег, он оглянулся — теперь город был там, за рекой…
Встреча Либиха и Колесника
Громовой холм когда-то звали Лысой горой.
Конечно, насчет растительности на нем было негусто, но на гору он походил вовсе слабо. Зато молнии и громы действительно тянулись к нему. Да и как тут не тянуться, если на десятки верст в окрест нет ни единой высоты. С одной стороны море хоть и синее, да спокойное, с другой — степь.
Какой-то шутник посадил на вершине холма дерево, а, может, оно и само выросло. Но вопреки всем песням древо, выросшее в одиночестве, не было огромным. Напротив, маленькое, корявенькое, гнутое будто сам черт пытался его завязать узлом. Да не доделал свою работу, плюнул и улетел по своим делам.
Но дерево было крепким, жилистым и стояло всем стихиям вопреки — пару раз даже горело от молний, да дождь заливал раны, и оно продолжало жить.
Под деревом, на небольшом камне, сидел человек.
Серега Колесник подошел к холму, посмотрел на вершину, поднялся по склону.
Обменялись рукопожатиями. Колесник спросил:
— Ты искал меня?
— Искал… — лениво признался сидящий. — Дело есть…
— Дело — это хорошо. Покурим?..
Колесник присел рядом. Его собеседник полез в карман, достал портсигар, угостил товарища и угостился сам. Оба закурили — Колесник от своей зажигалки, сидящий от спички.
Долго они сидели молча.
Меж холмом и морем пролегало полотно железной дороги — сейчас по ней полз состав. Перед собой локомотив толкал две платформы — первую, нагруженную камнями, на случай мин. На второй в пулеметных гнездах, обложенных мешками с песком, скучали солдаты. За паровозом было еще с дюжину вагонов, платформ, одна цистерна.
Состав шел очень медленно.
— Все-таки не выиграют немцы войну… — задумчиво проговорил Колесник.Ђ Наши просторы их развращают. Стоит их эшелонам пересечь границу, они просто ползут.
— Просто мин боятся…
Замолчали. Может, через минуту Колесник спросил:
— Как думаешь, дождь будет?
— А кто его знает…
Колесник удовлетворенно кивнул:
— Новости обсудили, про погоду поговорили… Приличия соблюдены, можно перейти к делу. Так что там у тебя?..
Собеседник вздохнул и начал:
— На прошлой неделе меня нашел такой себе дядя Зяма, Зиновий Циберлович. Говорит, потерял шкатулку с фамильными драгоценностями. Потерял он ее в своем доме — да вот беда-то, дом он тоже потерял. Еще бы немного и ко всем несчастьям он потерял бы жизнь. Но воскреснуть можно пусть и по чужим документам, дом отстроить новый, а вот шкатулочка дорога как память.
— Ну да, конечно, еврейские деньги. Как я сразу не догадался. Все гоняются за еврейским богатством. Немцы, мародеры всех мастей, сами евреи. Нас только не хватает. Только я так скажу — слишком большая конкуренция. Да и не приносят счастья деньги твоего народа. Даже самим евреям.
— Прошу запомнить, я не еврей, я немец… Просто быть евреем или немцем на этой земле — одинаково опасно. И фамилия моя настоящая — не Либин, а Либих, и зовут меня Генрих а не Евгений. Ты так и скажи, мол, не хочу за это браться, и окончим разговор.
Но оба остались на своих местах. Колесник задумался, Либих ему не мешал. Ждать пришлось недолго.
— И насколько дорога ему эта память?..
В пыли прутиком собеседник небрежно нарисовал число.
— Ого… Я и не знал, что в СССР бывают такие деньги.
— Уже не в СССР, но не в этом суть…
— И какая наша доля с этой музыки?
Собеседник зачеркнул число и все тем же прутиком чуть ниже нарисовал ноль. Колесник ожидал, что рядом с нулем появятся еще какие-то цифры, но их не было…
— Ха, а какой наш смысл рисковать?..
В ответ, Либих написал пятерку, за ней — нули. Нарисовав шесть, остановился и пересчитал цифры, затем дописал еще два. На этом и закончил.
Колесник присвистнул, но на словах был сдержанней:
— Неплохо, но может, все же объяснишь, что происходит?
— У немцев, знаешь ли, свой заем победы. Да знаешь наверняка… Не люблю, когда занимают, да и кто любит… А тут еще берут без перспективы возврата. Посему, денюжку не несут, а наоборот прячут. Но немцам это не впервой — они ищут и обретают. Иными словами конфискуют — золото, камешки, столовое серебро…
