Захар Сорокин - Крылатые гвардейцы
Вдруг самолет вздрогнул: правую плоскость прошила пулеметная очередь; рядом со мной пронесся «мессершмитт» и начал набирать высоту.
Так вот кто это сделал! Не дам безнаказанно калечить мой самолет. Не уйдешь! И я, стиснув от напряжения зубы, забыв обо всем на свете, на предельной скорости догоняю врага. Дистанция большая, метров триста. Но в азарте не выдерживаю и открываю огонь. Мимо! Никак не могу ввести врага в перекрестие прицела. Пули идут выше, не задевая фашиста. Но наконец поймал! Даю пулеметную очередь и… Да, это точно, «мессершмитт», дымя, камнем идет вниз…
— Ура! Ура! — громко кричу я. Но тут же меня отрезвляет голос Кухаренко:
— «Кама-7», «Кама-7», где вы? Почему бросили меня? Я в районе Ура-Губы. Высота три тысячи семьсот…
Сразу охладев, делаю энергичный разворот влево и иду со снижением к Ура-Губе. Смотрю вправо, влево. Никого нет. В районе Полярного — тоже никого. Где же наши? Еще раз осматриваюсь и вижу — меня догоняют «миги». Я пристраиваюсь к ним.
— «Кама-7», где вы пропадали? — спрашивает меня Кухаренко.
— Атаковал «мессершмитта».
— Так не воюют, — слышу я голос Сафонова со станции наведения.
Неужели это ко мне? А я-то чувствовал себя чуть ли не героем. Какой позор!
Расстроенный, я «промазал» посадочную площадку и приземлился метров на сто дальше.
— Командир вызывает, — сообщил мне подбежавший техник.
Возле командного пункта стоят Сафонов и Кухаренко. У капитана Сафонова совсем незнакомое лицо — суровое. Брови сдвинуты.
— Доложите, Сорокин, где вы были во время боя? — сухо сказал Сафонов.
— Товарищ капитан! Прикрывая ведущего, атаковал «мессершмитта», сбил…
— А где ваше место в бою? — ледяным тоном спросил командир эскадрильи.
Я чувствую, как кровь приливает к моему лицу.
— У нас, товарищ лейтенант, так не воюют. Вы же командира одного оставили!
Я смотрю в землю.
— Когда говорите с командиром, смотрите ему в глаза! — резко бросает Сафонов.
До чего же трудно смотреть в большие светлые, сейчас такие строгие и суровые глаза своего командира!
— Хорошо, что так обошлось, — продолжал он, — а могло быть совсем плохо: командира вы оставили одного, сами вступили в бой один…
— Такой подходящий момент был, — пытаюсь я оправдаться.
— Так не воюют, — еще раз строго повторил Сафонов. — Навсегда запомните это. За то, что сбили самолет противника, благодарю. За то, что нарушили устав и бросили в бою командира, пять суток ареста. На гауптвахте обдумайте свои действия и сделайте соответствующие выводы. Выполняйте.
…Через несколько дней, когда пришло сообщение о том, что подбитый мной «мессершмитт» упал в сопках, я был на аэродроме и сразу отправился на командный пункт к Сафонову. Он встретил меня невесело.
— За эти дни мы потеряли троих… Они совершили вашу ошибку… Теперь, надеюсь, вы понимаете, что вас не сбили по чистой случайности? Запомните: боевая единица в воздухе — двое.
— На всю жизнь запомню, товарищ капитан! — искренне пообещал я. Мне было так больно и стыдно, что даже радость первой победы не могла заглушить эти чувства.
— Хорошо. Я буду наблюдать за вами… А что-нибудь не так — не разрешу подниматься в воздух.
В тот же день меня за ошибку крепко отчитал еще и комиссар эскадрильи Редьков. Плохо началась боевая служба у меня. Стыдно было вспомнить, как тогда, в воздухе, я радовался и гордился своим успехом, ждал всеобщего восторга… Да, теперь мне трудно будет завоевать уважение и доверие. Кто захочет летать с таким ведомым, как я, который бросил в бою своего командира?
На гауптвахте я много думал о том, как же все-таки получилось, что я ушел от ведущего. Мне очень хотелось сбить самолет противника, и когда неожиданно представился подходящий случай, я, не рассуждая, не думая о том, что Кухаренко останется без прикрытия, кинулся за фашистом. Забыл о том, что не имею права оставлять Кухаренко одного! Мы оба могли погибнуть. Сафонов прав.
Мне казалось, что товарищи недружелюбно, косо посматривали на меня. Они правы — я заслужил их порицание.
Да, первый бой многому научил меня.
Истребители идут наперехват
Неожиданно наступило затишье. Несколько дней гитлеровские самолеты совсем не показывались ни над морем, ни над сушей. Мы летали в глубокую разведку, но врага нигде не встречали.
Время тянулось медленно. Особенно для меня.
Я дал себе слово, что в ближайших схватках с врагом сделаю все, чтобы вернуть уважение Сафонова и товарищей. А тут, как назло, — затишье.
Но мы все время находились в готовности № 1, в ожидании «работы».
Так продолжалось до 19 июля. Этот день я запомнил на всю жизнь. Утром с командного пункта сообщили, что по направлению к нашему аэродрому летят самолеты противника. Мы должны были немедленно подняться в воздух и отразить налет врага. Но сигнала на взлет не было, и мы с нетерпением ждали появления ракеты. Минута, вторая… Нервы напряжены до предела. «Чего же мы ждем?» — думал я. Но вот зеленая ракета: «Мигам» идти в воздух».
Вылетели вчетвером: командир звена старший лейтенант Иван Кулагин, лейтенанты Николай Толстиков, Василий Цибанев и я.
Стремительно набираем высоту.
С земли передали:
— Самолеты противника идут с северо-запада.
— Вас понял, — ответил Кулагин, — выполняю.
Идем к Губе Грязной. Но где же гитлеровцы? Не ошиблись ли на земле? И тут же слышим взволнованный голос Николая Толстикова:
— Справа, ниже нас, вижу самолеты противника…
— Выполняйте мою команду, — предупреждает Кулагин и начинает набирать высоту.
Я ведомый, мое место за Кулагиным: я устремляюсь за ним. Моя задача — вести круговое наблюдение и прикрывать командира. Нет, теперь выдержки у меня хватит! Теперь никакие силы не оторвут меня от моего ведущего. Мы будем бить врага вместе.
Самолет Кулагина сваливается правым разворотом вниз. Мы летим за ним. У нас хорошая позиция: мы в хвосте у неприятеля со стороны солнца и подбираемся к нему все ближе и ближе. У фашистских самолетов по два киля, это «Мессершмитты-110». Они имеют два мотора и поднимают до четырехсот килограммов бомб.
«Что же, узнаем сейчас, как сражаются хваленые «стодесятые», — думаю я.
— Идите плотнее друг к другу, — дает указание Кулагин. — Не отрывайтесь. Будем атаковать…
Один из неприятельских летчиков делает левый разворот, пытаясь уйти. Его атакует Цибанев, прикрываемый Толстиковым. Вражеский самолет ложится в правый вираж, но у него уже горит правая плоскость. Огонь лижет фюзеляж, и самолет переходит в отвесное пикирование. Остальные «мессершмитты» в панике. Строй их нарушен. Теперь они уже беспорядочно мечутся в воздухе. Один из них неожиданно подставил свой живот. «Не зевать!» — мысленно командую я себе и тотчас же беру фашиста в сетку прицела. Очередь, другая, и «мессершмитт» закоптил. Вслед за дымом появляется пламя.
Теперь я уверен — пули достигли цели. «Мессер» перевернулся и резко пошел вниз.
«Сбил! Сбил!» — ликую я.
В этот момент Кулагин дал несколько очередей еще по одному вражескому самолету. Очевидно, он убил летчика, потому что машина прошла немного вперед и вдруг, будто споткнувшись, ринулась вниз. Подбил фашистский самолет и Дмитрий Соколов.
«Вот что значит сражаться сообща, помогая друг другу», — твердил я себе.
Вдали виднелся Мурманск. А под нами, на сопках, горели три самолета, сбитые Кулагиным, мной и Цибаневым.
— Идем на аэродром, — командует Кулагин.
С набором высоты приближаемся к своей базе.
— Жду ваших приказаний, — запрашивает Кулагин командование.
С земли передают:
— Находитесь в воздухе. Обстановка спокойная.
Наше звено еще некоторое время дежурит над аэродромом. Потом нам дают команду:
— Вам — зима.
Это значит посадка.
— Дадим салют, — говорит Кулагин.
Проходя над аэродромом, даем салют победы из пушек и пулеметов.
Когда приземлились, докладываю Кулагину:
— В воздушном бою сбил «Мессершмитт-110».
— Видел… видел… Молодец! — улыбается он.
Командир полка объявил нам благодарность за своевременное обнаружение врага и инициативу в бою.
Я тут же поспешил разыскать Сафонова.
— Знаю, Сорокин, знаю, — сказал он, не дав мне доложить. — Убедились, что сражаться с врагом лучше вместе? Именно так и надо воевать.
В воздухе — Сафонов!
Борис Сафонов! Это имя с первых дней войны приводило в трепет вражеских летчиков. Даже опытные фашистские асы боялись встречи с ним. Казалось, его истребитель И-16 был неуязвим. Пули и снаряды нашего командира никогда не летели мимо цели.
Сафонов вступил в первый бой с неприятелем 24 июня 1941 года.
Случилось это в полдень. Над советским аэродромом в Заполярье взвилась первая боевая ракета. В воздух немедленно поднялся старший лейтенант Сафонов. Невдалеке от аэродрома он обнаружил немецкого разведчика «Хейнкель-111». Короткий бой — и фашистский стервятник нашел свою могилу на склонах полярных сопок. Боевой счет летчиков-североморцев был открыт. Боевые полеты Сафонова были всегда неожиданно смелыми. И это — одна из основных причин его постоянных успехов в воздушных сражениях.
