Николай Томан - Подступы к «Неприступному»
«Теперь бы подкрепить ему свою эрудицию какой-нибудь мудреной формулой, — возникает у Бурсова заманчивая мысль. — Тогда у этого немецкого ученого мужа не останется уже ни малейшего сомнения в нашей компетентности по вопросам детонации взрывчатых веществ».
И Огинский, будто прочитав его мысли, просит у Штрейта авторучку и торопливо пишет на чистом листе бумаги, лежащем на столе капитана Фогта.
— Вам знакома эта формула, господин доктор? — спрашивает он Штрейта.
— Видимо, это формула скорости протекания детонации? — морщит лоб Штрейт, склоняясь над листком бумаги и смешно вытягивая вперед длинную шею. — Из чего же, однако, она складывается?
Бурсов очень боится, что Штрейт обратит внимание на его безучастность в этом разговоре, но доктор так увлекся беседой с Огинским, что, кажется, и не замечает его присутствия. Он хотя и делает вид, что в словах советского майора нет для него ничего нового, на самом же деле многое из того, о чем говорит Огинский, слышит впервые. А когда заходит разговор о методах определения скорости детонации, примененных Огинским в его экспериментах, Штрейт вообще забывает обо всем на свете. Не слышит даже, как входит капитан Фогт.
Фогт тоже слушает майора разинув рот. И если Штрейта поражает совершенство техники экспериментов и изящество предложенной им методики измерений скорости детонации взрывчатых веществ, то капитана завораживает его ученый язык. Такие выражения, как «средняя квадратическая ошибка среднего арифметического» и «средняя квадратическая ошибка отдельного измерения», буквально гипнотизируют Фогта.
А когда Огинский начинает торопливо писать математические формулы, пестрящие греческими буквами, квадратными степенями, скобками и дробями, в знаменателях и числителях которых стоят одни лишь латинские буквы, он уже не сомневается более в высокой компетентности советского майора.
Когда после ухода пленных офицеров доктор Штрейг заявил, что русские сообщили ему сейчас о детонации взрывчатых веществ такое, чего он никак не рассчитывал от них услышать, капитан Фогт воскликнул:
— Нам чертовски повезло, доктор! И если мы с их помощью найдем средство взрывать минные поля, нас с вами ждет высокая награда. Я знаю, вы и сами экспериментировали в этой области, но, кажется, они достигли большего. Но ваш престиж от этого не пострадает. Нужно только выжать из них все, что возможно, а им мы не собираемся ставить памятники за это. В конце концов, они всего лишь военнопленные и для них всегда найдется место в Майданеке или Маутхаузене.
И он закатывается таким смехом, от которого доктору Штрейту становится не по себе. Но сама идея убрать советских офицеров куда-нибудь подальше, после того как детонация минных полей артобстрелом будет осуществлена, ему явно нравится.
— Это сейчас чрезвычайно важно, — продолжает капитан Фогт. — Вы знаете, доктор, какие потери понесли наши танки на русских минных полях под Белгородом? Мне сообщил мой родственник, оберштурмбанфюрер, только что вернувшийся из района этих боев, что наша девятнадцатая танковая дивизия потеряла в полосе обороны одной только русской стрелковой дивизии свыше ста танков, в том числе семь «тигров». Там погибло около тысячи наших солдат и офицеров, а командир этой дивизии генерал Шмидт застрелился.
— Да, я тоже слышал кое-что, — сочувственно кивает головой доктор Штрейт. — Русские всегда были сильны в инженерном обеспечении своей обороны и вообще в военно-инженерном деле. Не случайно же сам фюрер распорядился любым путем привлечь на нашу сторону пленного русского генерала Карбышева.
— Ничего у них из этого не получилось, однако, — не без злорадства замечает Фогт. — Надеюсь, мы с вами, доктор, добьемся большего успеха, хотя у нас всего лишь скромный кандидат наук и дивизионный инженер.
По дороге в лагерь Бурсов с Огинским тоже обмениваются впечатлениями от встречи с доктором Штрейтом.
— В том, что доктор остался доволен вами, у меня нет никаких сомнений, — замечает подполковник. — Вы действительно сообщили ему что-нибудь новое? Я ведь практик и не очень силен в теории.
— Все, что я сообщил ему, — результат моих экспериментов, опубликованный в нашей открытой печати перед самой войной. Но, видимо. Штрейт не читал журнал, в котором была напечатана моя статья.
— Будем, значит, считать, что в чем-то мы его убедили, — заключает подполковник Бурсов. — Во всяком случае, у него нет теперь никаких сомнений, что в вопросе детонации взрывчатых веществ мы осведомлённее его. Ну, а что же дальше? Нам ведь неизвестно, как вызвать детонацию минного поля. Да если бы и известно было, разве мы открыли бы немцам этот секрет?
— Я вижу дальнейшую нашу задачу лишь в том, чтобы выиграть время. Тянуть с этим экспериментом до тех пор, пока не придумаем достаточно надежный способ побега. Хотя, откровенно говоря, — тяжело вздыхает Огинский, — даже не представляю себе, каким образом удастся нам вырваться отсюда.
— Я этого тоже пока не знаю, — признается Бурсов. — Для этого надо получше разобраться в обстановке. В этом нам помогут майор Нефедов и лейтенант Азаров. А сейчас тревожит меня другое — Сердюк. Этот мерзавец может сообщить им, что эксперимент с обстрелом минного поля нам не удался.
— А вы думаете, что он мерзавец? — спрашивает сопровождающий их Азаров.
— Ну, может быть, и не мерзавец в буквальном смысле, но явный трус. А трус и предатель в данной ситуации почти одно и то же.
— А я все-таки думаю, что он…
— Не будем благодушествовать, Евгений Александрович! — раздраженно перебил Огинского Бурсов. — Давайте лучше исходить из худшего.
— Ну хорошо. Может быть, вы и правы, — соглашается Огинский. — Но и в этом случае я не вижу ничего угрожающего нам. Да, мы проделали в нашей армии один эксперимент — обстреляли минное поле огнем дивизионной артиллерии. Но это пока не увенчалось успехом, и мы задумали серию новых экспериментов, которые не успели осуществить.
— А какие же новые эксперименты можно им предложить? Завтра они, конечно, потребуют начать их.
— Начнем снова с обстрела. Но на этот раз будем экспериментировать не столько с противотанковыми, сколько с минометными и артиллерийскими снарядами. Будем делать вид, что ищем такой состав бризантного взрывчатого вещества в снарядах, который будет в состоянии вызвать детонацию минных полей.
В минных мастерских
После обеда лейтенант Азаров привел Бурсова и Огинского в мастерские по производству самодельных мин, рекомендованных наставлениями немецкой армии. Мастерские находятся за пределами лагеря, и Азаров повел их через центральные ворота.
— И много делаете вы этих мин? — спросил Бурсов у лейтенанта, когда они оказались достаточно далеко от эсэсовской охраны.
— Теперь много. И потому догадываемся, что немецкая армия все чаще переходит к обороне. Фабричных мин ей явно не хватает.
— А самодельные мины каких же типов?
— Так называемые «дощатые» из стандартных зарядов с взрывателями нажимного действия. Потом еще «аппарельные», тоже из дерева и с такими же взрывателями. В последнее время стали делать мины и из артиллерийских снарядов. А вчера приступили к производству мин даже из ручных гранат. Специальным наставлением рекомендуется помещать их в гильзы от стопятидесятимиллиметровых снарядов. Поверх гранат насыпаются еще куски металла, гвозди и гайки…
— Помогаете, значит, калечить своего же брата?
— Но ведь и вы собираетесь…
— Да, мы собираемся! — резко перебивает его подполковник. — Но только еще собираемся, а у вас уже целое производство.
Азаров угрюмо молчит, потом замечает чуть слышно:
— Если только Фогт узнает, какое это на самом деле производство…
— Ну ладно, — снова перебивает его Бурсов. — Об этом-то как раз и не следует болтать, какие бы обидные слова ни пришлось услышать.
— Слушаюсь, товарищ подполковник! — сразу повеселев, бодро восклицает Азаров.
Некоторое время они идут молча, внимательно всматриваясь в окружающую местность.
— Вот веду я вас за пределами лагеря без всякой охраны, — нарушает молчание Азаров, — и вы, наверно, думаете: «И чего эти трусы не разбегаются? Вроде никаких препятствий вокруг». Но ведь тут сплошь все минировано, и не нами, а немецкими саперами. К тому же смотрите, какая тут равнина — все как на ладони. Далеко не убежишь даже ночью — прожекторами все тут просвечивается но хуже, чем днем.
— А пробовал кто-нибудь?
— Нет, не пробовали.
— Не нашлось разве смелых людей?
— Найти-то нашлись, да эсэсовцы их опередили. Выведали каким-то образом о готовящемся побеге и вывели сразу половину лагеря за проволоку, не разбираясь, собирался кто-нибудь из них бежать или и не думал даже. Выстроили их перед минными полями, а сзади автоматчиков поставили. Всех остальных подогнали к проволоке с другой стороны и приказали смотреть. Капитан Фогт, а вернее, гауптштурмфюрер Фогт специальную речь произнес:
