Николай Ляшенко - Война от звонка до звонка. Записки окопного офицера
Будто плетью стегнул меня этот трусливый писк! Как ужаленный я выскочил из окопчика и в бешенстве помчался во второй взвод, не обращая внимания на опасность. Однако обстановка во втором взводе меня так обрадовала, что я тут же забыл и про обиду, и про Заболоцкого. Еще издали я заметил высокие брустверы синевато-зеленого грунта, извивавшиеся и уходившие в глубь рощи, и теперь увидел — я прыгнул в окоп полного профиля! К счастью, грунт здесь оказался мягким, и взвод быстро смог уйти в землю: длинные, извилистые окопы были сооружены по всем правилам инженерного искусства; огневые ячейки для пулеметов вынесены несколько вперед, с хорошим сектором обстрела.
И сейчас политрук роты подбирал гранатометчиков по танкам, готовились связки гранат, учитывались бронебойные патроны и всем бойцам был отдан приказ надеть на винтовки штыки. Командир взвода, младший лейтенант Мальченко, находился в центре взвода, откуда деловито наблюдал за обстановкой и отдавал приказания работавшим солдатам. Все были бодры и активно готовились к встрече врага. Никаких следов паники или волнения. Тут все и всё готовилось к бою.
— Ну и молодцы! — здороваясь с командиром взвода, сказал я улыбаясь.
— Рад стараться! — весело ответил Мальченко по-солдатски.
Подошли политрук Иванков и несколько солдат, отдыхавших в окопе.
— Как вы оцениваете обстановку? — спросил я политрука и взводного.
— Да как оцениваем! Готовимся вот отбивать атаки, — ответил Мальченко. — Кажется, они что-то там затевают.
Я похвалил:
— Правильно оцениваете обстановку и хорошо готовитесь.
Проинформировав комсостав дополнительно об обстановке, я заторопился обратно, в первый взвод, который первым должен встретить врага. Но, бросив взгляд вдоль окопов, заметил неимоверное число людей не саперного обличья. Делая вид будто ничего не понял, недоуменно спросил Мальченко:
— Откуда это у вас столько людей?
— А вон, смотрите, еще двое бегут, — улыбаясь показал Мальченко. — Мы их всех тут задерживаем и заставляем рыть окопы. И представьте, очень охотно у нас работают.
— Да, но знаете ли вы, что их ожидает?
— Я-то знаю, — со вздохом ответил командир взвода, — а вот знают ли они?
«Какая трагедия, черт возьми!» — подумал я. Ведь по законам военного времени все они подлежат расстрелу как трусы и паникеры, самовольно оставившие свое место в бою, как изменники, грубо нарушившие воинскую дисциплину и военную присягу.
— Товарищ Иванков! — обратился я к политруку. — Я тороплюсь, вы знаете, что в первом взводе нет никого из политработников, и там еще что-то стряслось с командиром роты, его нельзя оставлять без внимания. Сами, и немедленно, побеседуйте со всеми беглецами, напомните им о воинской присяге и разъясните, что их ожидает в случае, если командование полка обнаружит их самовольный уход с боевых позиций.
— Ясно! — ответил Иванков и сразу направился к группе работавших солдат.
Между прочим, интересный был человек — командир взвода Мальченко. Все в нем было интересно. Даже его рост и сама фигура. Его нельзя было назвать ни высоким ни низким; ни большим ни маленьким; ни толстым ни тонким. Просто — как бы сам по себе плотный. И выглядел он как-то по-особому: собранный и подтянутый, расторопный, деловитый, никогда не унывающий. Не лишенная ума голова его плотно сидела на плечах. С каской он никогда не расставался, потому что голову берег и ценил превыше всех остальных частей тела. Правда, ценил еще глаза и руки. Зато другие части тела — не ставил ни во что. В пылу горячих споров о том, какие части тела всего важнее для человека, Мальченко неизменно заявлял:
— Да пусть мне отобьет обе ноги и даже одну руку (лишиться обеих ног и обеих рук в расчеты Мальченко, очевидно, не входило), я и тогда буду жить и работать. На стул я заберусь, — продолжал развивать свою мысль Мальченко, — до чертежной доски достану, а проект и смету моя голова продумает до мельчайших подробностей. Ведь смотря какой проект! А если, допустим, на миллиончик? А уж если на десять миллиончиков!..
И тут уж невозможно было удержать Мальченко от заманчивых расчетов процентных отчислений в пользу проекта.
Мальченко никогда не падал духом, даже в самых сложных и опасных условиях. Все задания он выполнял продуманно, без лишней суеты и торопливости, но получалось все вовремя, аккуратно и быстро. Обычная оценка таких людей — «деловой человек».
Возвратившись в первый взвод, командира роты Заболоцкого на прежнем месте, к своему удивлению, я не обнаружил. Прошел по всему взводу — и опять не нашел. Спросил у командира взвода Шаубергенова, он ответил, что видел командира, когда он вниз лицом лежал в своем окопе, а куда и когда он исчез, не видел. То же самое ответили и солдаты, к которым я обращался. Неужели этот трус одумался и ушел в третий взвод, подумал я. Но ведь туда в несколько раз дальше, чем до второго, и совсем небезопасно. Но размышлять было некогда, а уж тем более заниматься розыском — вот-вот атака противника.
Срочно вызвал политрука роты Иванкова, объяснил ситуацию с комроты и предложил ему временно принять на себя командование ротой. Артиллерийский и минометный огонь немцев подтягивался к нам все ближе и ближе; если с утра они вели огонь на отсечение, то сейчас били нам почти по ногам. Мины рвались между нами и вторым взводом. Осколки то и дело осыпали нас сверху. Все говорило о том, что приближается атака. Напряжение возрастало. И вдруг все стихло.
— Ручная пулемета, вперед! — скомандовал командир взвода Шаубергенов. — Приготовить граната! Стрелять по команде, залпом! Слушать моя команда! — продолжал выкрикивать взводный.
Я достал пистолет, наскоро протер его кусочком масляной тряпки, вынул из своей парусиновой сумки гранаты — в общем, тоже приготовился. Но что такое? Ждем пять, десять минут... пятнадцать... Ничего. И никакого движения в лагере противника. Раньше даже сквозь грохот стрельбы и разрывы мы четко слышали шум моторов и отдельные выкрики команд, а тут — словно все они подохли. Я вынул часы. Четверть третьего. Не сдержался и выругался:
— Тьфу ты, черт! Никак не привыкнем к их старому порядку, где уж нам до «нового»?
Мы забыли, что, по старому немецкому обычаю, в два часа дня все немцы, проживающие на нашей планете, обедают. Какая же — в это святое время! — может быть война?
Наши солдаты, поняв это как перемирие, немедленно принялись за углубление окопов. Мы ведь уже пообедали час тому назад.
Зазвенели кирки и лопаты, полетели за бруствер камни. Некоторые солдаты из камней выкладывали бойницы. Несколько саперов пришли углублять и наш окоп. Я встал и вслед за Иванковым выбрался на поверхность. Работа кипела. Солдаты спешили поглубже зарыться в землю. Прохаживаясь между работающими, я слышал веселые шутки и анекдоты, но велись и серьезные разговоры, которые показывали, что наши солдаты пристально следят и чутко замечают приемы, привычки, обычаи и повадки врага.
— Вишь, у немца-то своя привычка, — говорил пожилой боец своему соседу, — каву (какао) он пьет в семь часов утра, а баланду хлебает только в два часа дня. Да вот ведь и в атаку без танков не ходит: гудел, гудел да так и не осмелился. Должно быть, танк поломался, вот те и атака сорвалась. Экая народина! Войну и ту ведет по шаблону.
— А ты не тужи, — ответил ему сосед, — мы ему ету шаблону поломаем. Не может того быть, чтобы какая-то немчура могла побить нас. Этому никогда не бывать. Вот те крест! Попомни меня!
Эта наивная, но святая вера нашего русского человека в какую-то еще неведомую ему, но могучую силу меня до слез радовала и окрыляла. В этом случайно услышанном мною разговоре я ощущал подлинный голос Родины — ее мысли, стремление и полет! Это ведь были и мои мысли и настроения.
Мимо нас то и дело пробегали небольшие группы солдат, это возвращались в свои подразделения бойцы второго взвода. Иванков улыбнулся:
— Ага! Кажись, дошло до них!
Возвратившийся к вечеру третий взвод младшего лейтенанта Гревцева доложил об успешном минировании. Потерь взвод не имел. На вопрос, был ли во взводе командир роты Заболоцкий, все отвечали отрицательно. Неужели его ранило? Но где его могло ранить? В окопе? Не могло, потому что немцы по нашим окопам минами и снарядами еще не били. Пулевые ранения были. Были и убитые на поверхности окопов. Но всем известно, что Заболоцкий из окопа не вылезал. И все-таки, куда же он делся? Возможно, вылез из своего окопа, а раз вылез, значит, мог быть ранен и убит. Не всем удавалось увернуться от пуль. Обыскав все расположение роты и ближайшие окрестности, трупа Заболоцкого мы не нашли. Вернувшись на вторые сутки в штаб батальона, мы и тут его не обнаружили. Посланный в медсанбат офицер штаба доложил, что через медсанбат Заболоцкий не проходил. В соседнее соединение Заболоцкий попасть не мог. Для этого он должен был обойти слева позиции нашего полка, а справа позиции еще двух наших полков. И вот первая фамилия в нашем батальоне — старшего лейтенанта Заболоцкого — была внесена в списки без вести пропавших.
