Дальняя гроза - Анатолий Тимофеевич Марченко
Тимофей обернулся. Перед ним, восхищенно глядя веселыми дерзкими глазами то ли на платье, а скорее всего, на Тимофея, стояла молодая женщина. Она скалила крепкозубый рот в ослепительной улыбке.
— А ну, примерь, — попросил Тимофей, протягивая ей платье.
— Тю! — воскликнула она. — У тебя что, глаз нету? Да если я его надену, так оно враз треснет по всем швам. Ты что, не видишь, какая я справная да гладкая?
— Верните, гражданин, платье! — разозлился продавец. — Тоже мне, покупатели! — брезгливо добавил он.
Тимофей, не принимая во внимание его слова, приложил платье к плечам женщины.
«Видать, будет как раз, — прикинул он. — А, была не была! Разве ж Аришка не заслужила?»
— Беру! — решительно обратился он к продавцу. — Заверни да тесемочкой перевяжи, чтоб все честь по чести.
— Это мы мигом! — засуетился продавец, радуясь, что с утра пораньше сбыл не очень-то ходовой товар: народишко сейчас все больше у мясных ларьков толчется да возле хлебушка, а этот, видать, богач, деньги некуда девать. Небось на войне-то грабанул...
Тимофей бережно взял сверток и, подмигнув разбитной бабенке, стал протискиваться сквозь толпу к выходу. И здесь, почти у самых ворот, нос к носу столкнулся с Прокофием Федотовым.
— Ба! — едва не заорал тот. — Базар — это, брат, великий сводник! Второй раз мы с тобой на базаре встречаемся. Куда ты запропал?
Тимофей огорчился. Он так спешил к Арише, а тут эта неприятная для него встреча!
— Никуда я не пропадал, — неохотно ответил он. — Это ты обещал заглянуть, а сам исчез — и концы в воду!
— Так я в горы ездил, — криво усмехаясь, оправдывался Прокофий. — А потом в Родниковской жил, дом родительский ремонтировал. Делов — по горло. А ты, я вижу, с покупкой? В самый раз обмыть.
— Некогда мне, — попытался уйти от навязчивого Прокофия Тимофей.
— Э, брат, так не бывает! Идем в чайную, угощаю. Да хоть расскажи, как живешь.
— А чего рассказывать? В другой раз. Живу и живу.
— «В другой раз»! — передразнил Прокофий. — А может, другого раза не будет. Вот пойдешь ты в милицию, болтанешь про свово закадычного дружка Прокофия Федотова — и заставят меня рылом хрен копать.
— Ты по себе не суди, — огрызнулся Тимофей.
— Да я так, для красного словца, — приторно заулыбался Прокофий. — Думаю, если чего, так подтвердишь, что честный я трудящий. Жизня, она, видишь, как крутанулась — к кому передом, а к кому и задом. Ну пойдем! Хоть на часок!
Как ни хотелось Тимофею уйти от его приглашения и не терять времени, не сумел вывернуться из цепких лап Прокофия.
— Ну, ежели только на часок...
— Да чего нам в чайной тереться, вшей собирать, — уже по дороге сказал Прокофий. — Зайдем ко мне домой. Женка в Родниковскую уехала, вот мы с тобой и похолостякуем.
Прокофий жил недалеко от рынка. Они прошли через палисадник, и Тимофей едва не задохнулся от сладостного запаха сирени. Дом у Прокофия был кирпичный, с мезонином, стоял основательно, выделяясь среди неказистых соседних домишек своей внушительной солидностью. «Да, это не то что у тебя — хибара», — подумал Тимофей, с интересом и завистью оглядывая добротное жилье.
Прокофий открыл тяжелую дверь тремя ключами, впустил Тимофея в прихожую. Здесь размещалась вешалка, на ней висели пальто с дорогим воротником, брезентовые плащи. Три ступеньки вели дальше, в коридор, а из него широкие стеклянные двери — в комнаты. Войдя в гостиную, Тимофей чуть не ахнул: на полу и на стене — огромные бухарские ковры, в шкафу — хрустальная посуда и сервизы, над диваном — охотничьи ружья. Увидев, как все это восхищенно и озадаченно рассматривает Тимофей, Прокофий загадочно усмехнулся:
— Вот так и живем, землячок. А что, не заслужили? Воевали за что? И все — своим горбом.
«Рассказывай сказки», — хотелось сказать Тимофею, но он промолчал.
Прокофий быстро собрал на стол. Таких яств Тимофею сроду не приходилось отведать: красная икра в хрустальной вазочке, жареный поросенок на огромном блюде, молодая редиска... Тимофей сглотнул густую, вязкую слюну.
— Здорово ты живешь! — вырвалось у него.
— А то как же? — задорно похвастался Прокофий. — Хочешь — и тебя научу, как жить. А пока сидай, отметим нашу встречу. Оно в жизни как устроено — старый друг лучше новых двух. Верно? Давай за встречу.
Тимофей все эти годы жил трезво: денег едва на хлеб хватало, да и мог он вполне обходиться без хмельного зелья. На чистую голову и жить легче, и здоровье крепче. И потому уже первая рюмка ударила ему в голову, и он набросился на еду.
— Ещь, землячок, не стесняйся. Для тебя мне ничего не жалко, — с жадностью выпивая стопку за стопкой, уверял Прокофий. — Хошь, последнюю рубаху с себя сниму?
Тимофей лишь слегка притрагивался к рюмке, что выводило Прокофия из себя:
— Гребуешь? Не уважаешь?
— Отвык я, — честно признался Тимофей. — От водки душа чужая.
— Как жил-то, расскажи, — наседал Прокофий.
— Обнаковенная у меня жизня. Как видишь, не помер. А живу не так, как ты.
— Ну и дурак! Ты за што про што с беляками рубился?
— За то, чтоб человек человеком стал. И чтоб один на другом не ездил. При царе как было: один с сошкой, а семеро с ложкой.
Прокофий посмотрел на Тимофея так, будто тот малость рехнулся.
— И ты вот так мозгуешь, что все по-другому будет? Ну, видал я придурков, а такого, как ты, — впервой. Инвалид, белогвардейскую пулю в подарок получил, а он — с хлеба на квас. Да ежели б я на твоем месте — давно бы во дворце жил. Пришибленный ты или чего?
Тимофей оттолкнул в сторону тарелку с едой.
— Ты вот чего... — набычился он. — Ты меня не трожь. Что мне положено, Советская власть все даст, не ты. Как на ноги, вроде меня, поднимется.
