...Начинают и проигрывают - Квин Лев Израилевич
Рано утром, еще совсем темно было, меня разбудил отчаянный стук в дверь. Я скатился с нар, сбросил крючок с двери.
Кимка! Он опять уходил ночевать к Тиуновым.
— Ты что? Обалдел — так стучать.
— А ну его! — Надулся: злится.
— Кого?
Молчит.
— Выкладывай живо, а то пойду сам спрошу.
Забубнил:
— Вовкин папа… Им вчера машинку швейную принесли, так мы ее вечером немножко починили. А он сейчас с работы пришел — и шуметь. А чего шуметь? Она так и так была вся разломанная, а теперь даже крутится, если сильно нажать.
Швейная машинка!… С меня слетели остатки сна.
Кимка улегся досыпать на музейную койку, а я, пошагав по комнате, решил заглянуть к Тиунову сейчас, не откладывая в долгий ящик, благо есть хороший предлог.
Он сидел в солдатской рубахе с завязочками вместо пуговиц перед осколком зеркала — брился.
— Доброе утро! Что тут у вас Кимка натворил?
Повернул намыленную щеку:
— Не так Кимка, как Вовка мой. Главный заводила!
— Всегда я! Всегда я! — отозвался с кровати плачущий голос. Досталось, видать!
— Помолчи! — громко топнул деревяшкой Тиунов. — Я кому говорил: не сметь прикасаться?… Понимаете, — снова повернулся он ко мне, — попросил тут шофер наш, Изосимов, направить машинку швейную; вон она, на шкафу. Говорю ему: не смыслю я в них. А он: глянь да глянь, ты все же механик, а она так и так не работает.
И занес вчера, когда меня дома не было. Прибегаю вечером ребятню кормить — уже стоит! И как чуял, что эти бандиты полезут, нарочно сказал: не сметь! А они отвертку добыли, разводной ключ — и чинить… Ишь, придумали! — Погрозил кулаком. — Чужая вещь!
Вовка откликнулся всхлипом…
Только рассвело, явился Арвид. Измученный, лицо цвета мела пополам с синькой. Сразу видно: не спал.
— Ну? — я жаждал новостей.
Он покосился на сопящего Кимку.
— Нормально. — Вот и все его новости! — Только спать — умираю. И есть тоже.
— Что же все-таки больше?
Арвид подумал недолго.
— Пожалуй, есть.
— Тогда пошли, пока еще жив…
Был ранний час. В столовой сравнительно мало народу. Но Зинаида Григорьевна с Диной уже сидели за столиком у окна.
— Хоть заодно тебя с землячкой твоей познакомлю, — потащил я к ним Арвида. — Вот вам, товарищи, давно обещанный самый наилатвийский латыш.
Дина первая протянула Арвиду руку.
— Ой, вы и вправду существуете? А я думала — лейтенант сочинил. — И обратилась к Зинаиде Григорьевне: — Как, ты говорила, по-латышски доброе утро?
Зинаида Григорьевна сдержанно улыбнулась:
— Кажется, лабрит.
Арвид, повернувшись к ней, ответил целой тирадой — я не понял ни слова. Зинаида Григорьевна тоже. Смеясь, замахала руками:
— Нет, нет, нет! Я помню еще «здравствуйте», «до свидания», ну, еще «хлеб» — и все.
— О! — Арвид не скрывал разочарования. — А я уже обрадовался, решил, маленькая тренировка по-латышски. — Вздохнул тяжело. — Скоро совсем забуду. Вернусь в Латвию и буду ходить как чужой.
— Ну, на крайний случай обойдетесь русским, — успокоила Зинаида Григорьевна. — В вашем городе многие говорят, а уж вы-то просто великолепно.
— Спасибо, — поклонился Арвид. — Долго жили у нас?
— Не очень. Мужа перевели в гарнизон — и я за ним, как нитка за иголкой.
— Понравилось?
— Хороший город. Компактный, уютный, не то что этот… Площадь с костелом, старый купеческий дом — он как-то очень поэтично называется.
— Дом рухнувших надежд?
— Да-да! Ему, наверное, три века.
— Ну, это еще что! Вот на набережной, возле ратуши…
И пошли воспоминания! Старинные здания, улицы, скверы… Я никогда еще не видел Арвида таким оживленным, таким разговорчивым. Вот что значит — родные края!… Или, может, ему Зинаида Григорьевна понравилась?
Я присмотрелся. А что — вполне! Тонкий профиль, лучистые глаза. А улыбка! И умница… Скинуть бы ей лет десять.
Мы с Диной уже поели пшенную кашу, выпили не очень сладкий чай, а они все еще предавались воспоминаниям, главным образом, Арвид:
— А на озере за Новым Форштадтом вы были?
— Как же! Чудное местечко! — хвалила Зинаида Григорьевна. — И беседки возле него — прелесть!… Представляете, товарищи, — это уже нам, — настоящие деревянные кружева, тончайшая работа!
— Вы и в беседках были? — удивился Арвид.
— О, мы с мужем такие любители… Все вокруг обшарили.
— Действительно! И ведь жили у нас короткое время.
— Да, всего полгода. Погодите, сейчас сосчитаю, — Зинаида Григорьевна потерла лоб кончиками пальцев. — Двадцать седьмого января сорок первого года я приехала — вот когда. Да, точно! Мужа перевели немного раньше, а я двадцать седьмого… Нет, кончится война — я снова туда, к вам! Примете?
Арвид довольно щурился.
— У нас говорят: первый раз — гость, второй раз друг…
Дине надоело сидеть посторонней наблюдательницей — она не из тех, которые терпеливо ждут, когда о них вспомнят.
— Да хватит вам! — бесцеремонно прервала поток воспоминаний. — Давайте лучше выясним, как насчет встречи Нового года. Учтите: кавалеров-одиночек принимаем без ограничений.
Я сразу вспомнил вислоносую.
— Дожить еще надо, — сказал уклончиво.
Зинаида Григорьевна словно мои мысли подслушала.
— Не бойтесь, — успокоила она, — Лели не будет, она нам на работе изрядно надоела. Я, Дина — надеюсь, против нас вы ничего не имеете?… Еще дама одна из прокуратуры.
— Аделаида Ивановна? — насторожился я.
— Вы ее знаете? — вскинула брови Зинаида Григорьевна. И сама же себе ответила: — Ах, да, по работе, я все забываю… Тогда у вас, наверное, будут еще знакомые. Прокурор с супругой — очень милая женщина, Леденцов из суда. Остальных вы вряд ли знаете. Ну как? Согласны?
— Вы очень любезны… — Арвид отвесил галантный полупоклон.
Я продолжил в шутливом тоне:
— Но соглашаться сразу несолидно. Товарищи дамы посчитают, нам некуда ткнуться.
— Ну, думайте, думайте, — рассмеялась Зинаида Гри горьевна. — Два дня сроку — хватит?…
— Но ни минуты больше! — вмешалась Дина. — Ведь еще доставать. Шнапс и прочее.
Я сделал строгое лицо:
— Водка? Где?
Дина показала язык:
— Так я и сказала — ждите! Вот выпьете с нами — тогда другое дело. Тогда вы соучастники…
В зал повалил народ. Сразу стало шумно.
— Пора, Дина, — поднялась Зинаида Григорьевна. — Кончилась смена — еще опоздаем.
Они торопливо попрощались, ушли.
— Интересная женщина! — У Арвида в глазах появилось новое выражение — что-то такое лирическо-мечтательное.
— Она — да! Но видел бы ты эту Аделаиду! И еще Вадим… Нет, не хочу! Лучше к ребятам в госпиталь.
Арвид не стал возражать:
— Ты верно сказал: дожить надо… — Зевнул, потянулся так, что затрещали кости. — Ну, я спать! Хотя нет, — тут же поправил он сам себя, — надо еще письмо приятелю написать…
На комбинате меня ждала потрясающая новость.
— Знаете, Изосимова посадили! — Хайруллин, второй диспетчер, сменивший утром Тиунова, смотрел на меня растерянно. — Только что звонили.
— Как — посадили? За что?
— На милиционера кинулся. Пьяный. В Старой Буре. Вчера поздно вечером, около двенадцати.
Старая Бура — небольшой городок районного подчинения, километрах в тридцати от нашего. Как Изосимов там оказался?
— Всыпят теперь на полную катушку. Два года, считай, обеспечено, — сокрушенно качал головой Хайруллин. — Если не побольше — время военное. Ай, водка, что она делает с человеком!
Я мысленно проследил последовательность действий Изосимова вчера вечером.
Принес машинку Тиунову, подбросил мне записку под дверь. Пошел домой, переоделся, оттуда на вокзал. Сел на поезд до Старой Буры. И там затеял драку с милиционером.
Хайруллин все еще клял зеленого змия.
Кажется, на сей раз он ошибался. Тут дело не в водке!…
Глеб Максимович, с которым я встретился в середине дня, был такого же мнения:
