Сергей Щербаков - НЕОТМАЗАННЫЕ-Они умирали первыми
— Гаврошик, — прошептал сквозь слезы он…
Глава двадцать шестая
Свят очнулся от неприятного звука, от какого-то странного скрежета. Сел на койке, свесив ногу. В углу, закинув руки за голову, громко сопел и мычал во сне Пашка Голов. В темноте тихо всхлипывал Макс, накрывшись с головой одеялом. Странный скрип доносился от окна, где лежал загипсованный Вишняков.
«Черт! Как же я сразу не догадался, — парень оглянулся в сторону спящего прапорщика. — Ведь это Михалыч зубами скрипит». Свят, опустив голову, уставился на свою ампутированную выше колена ногу: «И почему, он тогда наступил на эту, будь она проклята, сплющенную ржавую консервную банку? Какая сука успела подгадить!
Взрывом оглушило, разметало, отбросило в колючий кустарник. Вместо ступни — страшное месиво, кровавые лохмотья и адская боль. Ромке, Секирину и Чахе повезло, почти не зацепило, а вот Трофимову нет: осколки пришлись тому в спину. Если б он носил «броник», наверняка, остался бы жив. Но он всегда говорил, пусть лучше пуля его продырявит навылет, чем в «бронике» переломает все кости.
Свят не помнил, как матерился, перетягивая ему ногу, Володька Кныш; как настойчиво хлопал его по щекам легко раненый Чаха, чтобы он не ушел в «отключку». Единственное, что он запомнил, как по двору носились, кудахча, обезумевшие рябые куры, как Ромка Самурский, склонившись вплотную к его лицу, что-то громко кричал, оскалив белые зубы …»
Нащупав в изголовье койки костыли, Свят встал и, оперевшись на них, вышел в длинный темный коридор. Медленно доковылял до стола дежурной сестры. Эллипс света от настольной лампы выхватывал из темноты склоненную над книгой светлую аккуратненькую головку медсестры Сашеньки.
— А ты, почему не спишь? Болит? — обеспокоенно спросила она, поднимая свое милое лицо с пухленькими щечками.
— Не спится, Сашенька. Болит. Пойду поcмолю. Потом кольнешь, хорошо?
Выйдя на лестничную площадку, устроился на сложенных костылях. Закурил. Вроде полегчало.
«В институт не прошел, засыпался на экзаменах. Болел ангиной, «лакунарная» называется, не дай бог кому-нибудь, такой прелестью переболеть. Даже глотать было больно, не то, что извилины напрягать. Завалил математику. Расстроился. Тут еще повестка в армию. Хорошо, что у Маринкиных предков знакомая «шишка» в военкомате. Свят им как родной, как никак с двенадцати лет с их дочкой вместе танцует. Старшего сына-то они потеряли три года назад. Братишка Маринкин, Аркаша, на Кавказе погиб на горной реке. Увлекался водным туризмом. На байдарке перевернулся с напарником на порогах в ущелье Волчьи ворота. Нашли их через пару дней искалеченных до неузнаваемости в нескольких километрах вниз по течению. Так, что Свят им как сын родной. А у него и друзей-то настоящих нет, все время с Мариной. То соревнования, то тренировки, то сборы. Даже ночует иногда у них, чтобы через весь город по темени не тащиться домой. Мать все обижается, ворчит. Говорит, сынок, может совсем туда переберешься? Сама, конечно, рада, что все у него хорошо сложилось. Есть серьезное увлечение танцами, неоднократный призер, есть любимая девчонка. Что не попал в дурную компанию как его закадычный друг детства Алик Матвеев, который угодил в тюрьму за грабеж и наркотики.
Так вот, позвонили Маринкины родители своему знакомому. Не успел Свят и глазом моргнуть, определили его по блату вместо Дальневосточного округа в местную часть внутренних войск. Повезло ему жутко, как дяде Косте, которого, когда-то вытурили за «хвосты» из института, и он загремел во флот. Правда, боевые корабли он видел только на картинках да из окна казармы, потому что всю свою военную службу проиграл в волейбол за Черноморский флот, так как в свое время юношей играл за волейбольную команду Москвы. Вот и у Свята служба была не хуже, сплошная лафа, устроился как у Христа за пазухой: постоянные танцевальные турниры, то зональные, то региональные… Так закрутился, что почти забыл не только о службе, но и как выглядят суровые рожи родных командиров.
Но командование части не забыло про замечательные способности рядового Чернышова. Решило к женскому празднику устроить творческими силами полка концерт для солдатских матерей и их любимых чад. Тут уж ему пришлось попотеть. Выступить в роли педагога, тренера. На восьмое марта он танцевал с медсестрами Татьяной и Людой танго, румбу, фокстрот и вальс в Доме офицеров. Месяц он натаскивал партнерш, хоть девушки были и понятливы, все равно получилась халтурка та еще. Чувствовались в движениях отугловатость, какая-то скованность. С их дуэтом, конечно, не сравнишь. Он и Марина были как одно целое, неразделимое. Долгие годы упорных тренировок и выступлений превратили их в единый заведенный механизм, абсолютно не дающий никаких сбоев. А как они танцевали джайв или румбу… Нет, это надо видеть! — Свят улыбнулся, вспоминая последний турнир. — Даже их кумиры, экс-чемпионы Тимонин и Беликова, обратили на последнем турнире на них внимание.»
— Кто он теперь? Обрубок! Жалкий обрубок! Калека! Джон Сильвер, твою мать! — он зло засмеялся. — Мересьев, бля!
«И все из-за лысого козла, Басаева. Если б не полез этот мудак в Дагестан, не ковылял бы Свят сейчас на костылях по госпиталю. Не страдал бы от, замучившей его, фантомной боли. И Пашка Никонов не сложил бы головушки в том бою. Свят, как сейчас помнит Пашкин последний взгляд, который он бросил на них, исчезая с Тимохиным за сараями. Это был безысходный потухший взгляд, взгляд обреченного на смерть».
Вновь глубоко затянувшись, Свят устало прикрыл глаза. Перед ним сверкал яркими огнями танцевальный зал. Звучала музыка. Гудела, хлопала разноцветная публика. Объявили пасодобль. Темпераментно вытанцовывали пары соперников. Маринка с обворожительной улыбкой Кармен в сверкающем облегающем платье стремительным «плащом» кружилась, вращалась, изгибалась перед ним, подчиняясь каждому его движению. Шассе вправо, шассе влево, фалловей виск, обратный фалловей, ля пассе… Высокоподнятая грудь, широкие опущенные плечи, наклоненная вперед голова. Он, то тореадор, то бык. Она же — его плащ. Бандерильяс, сюр плейс, фламенко тепс, плащ шассе… Вот мелькает ее гибкая талия, обнаженные спина и плечи, зеленые лучистые глаза…Аппель, твист поворот, атака, испанская линия…
— Где жестко фиксированная голова! Не вижу! — доносится до него сердитый голос Анны Петровны, их педагога по латиноамериканским танцам. — Фиксируй голову!
Сашенька, обеспокоенная долгим отсутствием Свята, отложила книгу и направилась на его поиски. Нашла она его на лестничной площадке, рядом с урной для окурков. Он сидел, неподвижно откинувшись спиной к стене, на сложенных крест на крест костылях. Сбоку от него под опущенной рукой по кафельной плитке расплылась темная лужа крови…
У перил, прижав ладони к заплаканному лицу, стояла перепуганная Сашенька. Над Святом склонились: дежурный хирург Елистратов и медсестра из соседнего отделения.
— Фиксируй голову!
Часть третья
Неотмазанный
Глава первая
Выпускной, школьный бал, встреча солнца с утра,Оперились птенцы, стоит мать у окна.Их в гнезде не удержишь, — тихо шепчет она,Раз путевкою в жизнь, наградила страна!На чужую войну отсылаешь меня,Да, так надо, сказала родная страна.Но не ждешь нас назад ты, нас ждет только мать,И не отмазанный школьник пошел убивать!Дорогая, дорогая, дорогая страна!Что ж бесплатно учиться ты мне не дала?Мой сейчас институт — Дагестан и Чечня!Это Оксфорд и Брук, здесь учеба моя!Дорогая, дорогая, дорогая страна!Невозможно прожить на то, что ты нам дала!Ни чего не умею, я в вашу жизнь не впишусь,И не знаю, что делать, когда возвращусь!Из песни «Школа киллеров» Александра Зубкова
Ревущую уляпанную БМП подбрасывало на ухабах, мотало из стороны в сторону по разбитой вдрызг дороге; и она неустанно клевала носом, натужно попыхивая вонючим дымом. Карай, Приданцев и сержант Головко возлежали на замурзанном полосатом матраце, разостланном на броне рядом с пушкой. Сзади, упираясь уделанными гряью сапогами в притороченное бревно, уткнувшись обветренными отрешенными лицами в отсыревшие поднятые воротники, сиротливо притулились фигуры Секирина, Привалова и Ромки Самурского. Колонна с плановой «зачистки» возвращалась домой. Карай, навострив уши, смотрел блестящими черными глазами, то на серый безжизненный лес по краям дороги, то на маячивший перед «бээмпешкой» урчащий «Урал», который то и дело юзил по жидкой грязной дороге. Кобель, изредка поворачивая голову к Приданцеву, тыкался холодным влажным носом в рукавицу кинолога. Он чувствовал, что они возвращаются на базу. Но, не знал, что до базы он так и не доедет, как и ласковый «собр» Савельев, как и несколько «вованов», устроившихся на броне идущих следом «бэшек». Что, через пару минут, вон за тем поворотом, колонну ждет огненный смерч.
