Николай Дмитриев - Третья причина
Иртеньев поспешно обошёл станционное здание и увидел, как на привокзальную площадь выходит со стороны железнодорожного посёлка какая-то делегация, явно пришедшая приветствовать недавно прибывший поезд.
Впереди развевалось знамя из красного кумача, за которым густо шли рабочие в замасленной одежде и картузах. Они громко и дружно пели «Вы жертвою пали в борьбе роковой», заглушая нестройный хор на площади, где кто-то пытался исполнять гимн.
Глядя на всё происходящее, Иртеньев догадался, что поезд стоит, скорее всего, из-за отсутствия начальства. Во всяком случае, военный комендант наверняка скрылся, да и начальника станции, с его неизменной красной фуражкой не было видно ни на перроне, ни на привокзальной площади.
Тем временем толпа как-то сорганизовалась, сбилась вокруг специально сделанного помоста, на который неожиданно выскочил козлобородый человек в полурасстёгнутом пальто. Сорвав с головы шапку, он энергично взмахнул ею, и его длинные волосы жирными прядями рассыпались по вытертому бархатному воротнику.
— Граждане России! Самодержавие пало!! Свобода!!! — пронзительным фальцетом, заставившим Иртеньева непроизвольно сморщиться, выкрикнул козлобородый и дальше, по мнению полковника, понёс сущую ахинею.
Под одобрительный рёв собравшихся оратор то исступлённо выкрикивал лозунги, то начинал бормотать что-то невнятное о всеобщем равенстве и братстве. Ко всему прочему он, время от времени снова срываясь на неприятный фальцет, призывал толпу немедленно расправиться со всеми буржуями, помещиками, генералами и чиновниками.
Из-за этих пронзительных выкриков у Иртеньева постепенно создалось впечатление, что говоривший и сам толком не знает, чего он хочет. К тому же всё, что с такой аффектацией провозглашал козлобородый, просто раздражало полковника, и на его лице сама по себе возникла брезгливая гримаса.
Видимо она была настолько красноречивой, что на полковника начали оглядываться, а торчавший рядом плюгавый мастеровой, до этого с открытым ртом внимавший оратору, вдруг вцепился в рукав Иртеньевской шубы и злобно зашипел:
— Ты чего кривишси, буржуйская морда, чего кривишси?..
Не придав этому значения, полковник вырвал руку, но плюгавый с внезапным остервенением кинулся на Иртеньева и, заорав: — А ну пошли, гад! — потащил его в сторону.
Полковник рванулся, но на помощь плюгавому бросились другие, и через какую-то минуту Иртеньева выволокли из толпы. Дело принимало скверный оборот, и полковник немедленно запротестовал, старательно имитируя иностранный акцент:
— Я нихт буржуй! Я ест социалист фром Америка…
— Чего, чего?.. — плюгавый аж подпрыгнул на месте. — Ты чего несёшь, буржуйская морда?
Мастеровой явно рвался в драку, но упоминание Америки произвело некоторое впечатление, и какой-то работяга, здоровенный дядя в нагольном тулупчике, оглянувшись, остановил плюгавого:
— А ну, погодь!.. Вон товарищ Сегал идёт…
Иртеньев повернул голову и увидел, что к ним спешит довольно молодой чернявый мужчина в форменной тужурке и косо надетом треухе, по всей видимости, специально выскочивший из какого-то помещения.
— Что здесь такое? — резко спросил чернявый, рассматривая Иртеньева.
— Да вот… — начал было плюгавый, но полковник тут же перебил его:
— Я ест американец, may naim is Tomber, я приезжать Россию изучайт soushelist революшн… Я был Япония, работать вместе с мистер Кеннан…
— Кеннан?.. — неожиданно оживился чернявый. — Тот самый?
— Так, — мгновенно догадался, о чём речь Иртеньев. — Он писать книга о России «Сибирь и ссылка»…
— Читал, — коротко бросил чернявый и уже совсем другим тоном поинтересовался: — Как вы здесь оказались?
— Я ехать поезд, потом выходить тамбур и меня толкали прямо в этот… — Иртеньев сделал вид, что подыскивает слово, и только потом закончил: — А да, сугроб…
— Сбросили с поезда?.. Кто? — живо спросил чернявый.
— Так, так, меня бросать с поезда офицер, я говорил с ним, и я думать…
— Ясно, — чернявый кивнул и повернулся к рабочим. — Товарищи, всё в порядке, господин Томбер поедет с нами…
Сегал, как назвал его здоровяк, поправил треух, деловито взял Иртеньева под руку и решительно увлёк его в сторону стоявшего на путях поезда…
* * *Добравшись до Красноярска, Иртеньев решил задержаться. Надо сказать, для такого решения у него было несколько причин. С одной стороны путешествие в качестве иностранца оказалось не таким уж безопасным, а с другой — воспользоваться своими подлинными документами полковник попросту не решался.
У Иртеньева и в самом деле не было никакой гарантии, что если он снова рискнёт сообщить о себе, некие силы, почему-то очень заинтересованные в его устранении, не повторят свою попытку, но уже с другим результатом.
К тому же езда в поезде, полном солдат, держала полковника в страшном напряжении, не говоря уж о том, что буквально на каждой станции отправление зависело не от расписания или начальника, а просто-напросто от машиниста, с которым Сегал и его подручные, верховодившие эшелоном, договаривались самостоятельно.
В конечном счёте едва поезд остановился у Красноярского вокзала Иртеньев одним из первых вышел из вагона, а потом, когда толпа новоприбывших хлынула на перрон, вместе со всеми выбрался к торговому ряду и уже оттуда, улучив момент, прямиком направился в город.
Бревенчатая, двухэтажная гостиница с громким названием «Енисей», где после некоторого колебания остановился Иртеньев, представляла собой не что иное, как грязный вертеп, и пока коридорный вёл полковника по тёмным переходам, это впечатление только усилилось.
Номер, отведённый полковнику, оказался обшарпанным, с отклеившимися обоями, за которыми наверняка гнездились клопы. Шкафа не было вовсе, и его заменяла прибитая прямо к стене длинная вешалка. Правда, кровать, стол и стулья имелись, а дополнял обстановку приткнувшийся в углу возле двери жестяной умывальник.
Впрочем, на всё это Иртеньев не обращал внимания. Выпроводив коридорного, полковник первым делом стянул с себя шубу, повесил её вместе с шапкой на деревянный колок и, не разуваясь, завалился на кровать прямо поверх одеяла.
После вагонной тесноты, сутолоки, неустройства и постоянного напряжения, в котором держали Иртеньева его попутчики, лежать вот так спокойно, ни о чём не думая, было невыразимо приятно.
Так, в полудрёме, полковник отдыхал примерно час, пока не почувствовал, что проголодался. Иртеньев сел на кровати и прислушался. Снизу из ресторана, занимавшего почти весь первый этаж, доносилась бравурная музыка оркестриона, выкрики пьяных гостей и визг проституток.
Иртеньев недовольно поморщился. Спускаться в этот бедлам желания не было и тогда полковник, свиснув коридорного, велел ему принести прямо в номер бутылку водки, заодно прихватив закуску поосновательней.
Отпустив коридорного, полковник начал прохаживаться по номеру и тут неожиданно раздался осторожный стук в дверь. Обрадованный таким быстрым возвращением посланца, Иртеньев остановился и весело сказал.
— Да!..
Дверь скрипнула и, к удивлению полковника, на пороге возникли «товарищ Сегал» в сопровождении козлобородого. Иртеньев никак не ждал их появления и поспешно, с некоторой суетливостью, предложил.
— Please… Пожалюйста… Садитесь…
— Благодарим.
Незваные гости бесцеремонно уселись, и только тогда, окончательно овладев собой, полковник спросил:
— Чем обязан?
— Видите ли, в городе особое положение. Мы беспокоимся, — криво усмехнулся Сегал.
Глаза «товарища» недобро блеснули, и полковник понял, что недооценил этого человека. Вне всякого сомнения, за Иртеньевым была установлена слежка, и ещё неизвестно, как там, в поезде, было истолковано его внезапное бегство.
Новый стук заставил всех повернуться к двери, и появление коридорного с подносом в руках несколько разрядило обстановку. Выставляя на стол то вазочку с красной икрой, то блюдце с желтовато блестевшими завитками масла, слуга подвинул единственный бокал Иртеньеву и поспешил заверить:
— Не извольте беспокоиться… Я сей момент!
Перехватив взгляд коридорного, козлобородый плотоядно облизнул губы и распорядился:
— Любезный, ещё буженины с хреном и сельтерской…
От такой наглости Иртеньев вздрогнул, и до возвращения коридорного в номере царила гнетущая тишина. К счастью, малый оказался расторопным, всё недостающее появилось быстро, и едва услужающий вышел, Сегал глухо сказал:
— Думаю, мистер Томбер, пора вам бросить кривляться и изображать дурацкий акцент…
Полковник вспомнил, что в гостинице он не притворялся, и, выходит, что положение его теперь вообще аховое. Иртеньев подобрался, ожидая, что предпримет Сегал, а тот, ничтоже сумняшеся, выложил на стол браунинг и чуть ли не прошипел:
