Отто Рюле - Жертвы Сталинграда. Исцеление в Елабуге
— Только не думайте, что только мы скажем правду, как фронт и вермахт развалятся, — заметил Книпшильд. — Огромное поражение вермахта под Москвой и в Сталинграде, разгром африканского корпуса — все это результат приказа Гитлера «Держаться до последнего!». Мы потеряли несколько армий! Так, спрашивается, кто же на самом деле наносит удар в спину немецким армиям?
— Здесь, в лагере, — сказал старший лейтенант Гроне, — многие офицеры, называя нас антифашистами, считают, что мы наносим вермахту удар в спину. Такие «умники» были у нас еще и в 1918 году. Однако мы не обращали на них никакого внимания и делали все возможное, чтобы сохранить силы народа и уменьшить его страдания.
— Собственно, я придерживаюсь такого мнения, как и вы. Чрезвычайная ситуация требует чрезвычайных мер. Но скажите, поверят ли нам, когда мы поднимем свой голос из советского плена?
Инструктор улыбнулся.
— Дорогой товарищ Рюле! В Национальный комитет войдут многие тысячи немецких пленных — солдат и офицеров. Разумеется, гитлеровские приспешники попытаются объявить воззвания и призывы Национального комитета фальшивками и будут выдавать их за трюки вражеской пропаганды. Они скажут, что 6-я армия вся уничтожена, а русские, мол, просто-напросто манипулируют фамилиями умерших и убитых. Я считаю: чем больше солдат и офицеров, побывавших в Сталинграде, выступят с заявлением, тем скорее удастся разоблачить гитлеровскую пропаганду.
— Может быть, вы и правы, но не поможет ли Национальный комитет в первую очередь русским? Вот что мне хотелось бы знать..
— А вы упрямы, — заметил Книпшильд. — Ход военных действий за последние полгода убедительно показал, что наступление Красной Армии не остановить. Чем дольше будет продолжаться эта война, тем больше она потребует жертв, в том числе и от нас лично. Обе стороны, и немецкая, и советская, только выиграют, если Национальный комитет будет иметь успех.
Это был вполне логичный ответ на волнующие меня вопросы. И в то же время все это давало пищу для дальнейших размышлений.
Я думал так. Будет ли иметь успех деятельность Национального комитета или нет, в нашей лагерной жизни все равно ничего не изменится.
Как и раньше, подъем будет в шесть утра. Обычно по сигналу «подъем» пленные выбегали из корпусов «А» и «Б». Из небольших домиков справа от корпуса «А» выходили на плац старшие офицеры. Каждое утро можно было видеть одних и тех же полковников, подполковников, майоров.
Однако кое-какие изменения уже произошли.
Два майора срезали свои нашивки!
Два старших офицера в лагере объявили себя антифашистами. Это были майоры Гетц и Гоман.
Значит, фаланга старших офицеров не так уж и монолитна, как казалось на первый взгляд. Два ее представителя уже сделали первый шаг по пути к национальному возрождению Германии.
Я проникся к этим майорам симпатией и сам стал более решительным.
Большинство же пленных начали относиться к Карлу Гетцу и Генриху Гоману с презрением и ненавистью.
Однако деятельность Национального комитета от этого нисколько не пострадала.
В начале июля группа офицеров из лагеря № 97 и вместе с ними оба наших майора выехали в Красногорск на учредительное собрание.
К тому времени во мне тоже созрело решение. Мой горький опыт и все мои злоключения после битвы на Волге способствовали тому, чтобы я стал членом Национального комитета. И однажды я сорвал нашивку орла на груди. А когда пришел в клуб, меня приветствовали как равноправного члена антифашистского движения.
Когда я вернулся в нашу комнату, Мельцер сразу же бросил настороженный взгляд на темную полосу, где раньше была фашистская нашивка.
— Я хотел бы поговорить с тобой, — обратился я к Мельцеру, положив руку ему на плечо.
Он кивнул и первым пошел к двери. На пустыре за блоком «А» всегда можно было спокойно побеседовать.
— Мы знаем друг друга уже больше полугода, — начал я разговор. — Это не большой срок, однако за это время мы пережили много трудностей и стали друзьями…
Я посмотрел Мельцеру прямо в глаза. Он выдержал мой взгляд, но ничего не ответил.
— Видишь ли, — продолжал я, — мне хотелось, чтобы ты понял меня. Я не могу иначе. Мне хочется проверить, на что я способен. Ты знаешь, сколько я передумал. Я много колебался и долго не мог решиться нарушить присягу и поступиться офицерской честью. Однако ум и сердце подсказывают мне, что мы шли по неверному пути, и если не возьмемся за ум, то дальше будет еще хуже.
— Фюрер вооружил меня великой идеей. И я останусь ей верен, — ответил мне Мельцер. — Между прочим, ты тоже приносил ему клятву на верность и не имеешь никакого права нарушать ее. Тем более что мы проиграли только одну битву.
— Какая это великая идея? Уж не думаешь ли ты, что братские кладбища на нашем пути и сожженные города и села в России служат интересам нашего народа? А разве под Сталинградом мы проиграли только одну битву? Разве всего этого недостаточно, чтобы понять, что нас ввели в заблуждение? И что вся нынешняя Германия тяжело больна?
— Ты можешь думать что угодно, — возразил мне старший лейтенант, — но я еще раз напоминаю: ты тоже поклялся фюреру на верность!
— За это я сам отвечу. Я буду нести ответственность, как один из многих миллионов сподвижников Гитлера, которые подготовили почву для его разбойничьей политики. У меня немало ошибок и заблуждений, но самая тяжкая моя ошибка в том, что Германия и Гитлер для меня были одно и то же. Присоединяясь к антифашистскому движению, я тем самым постараюсь хоть как-то реабилитировать себя.
Разговаривая, мы прохаживались между забором и блоком «А». Некоторое время мы шли молча, и я уже начал было думать, что Мельцеру просто нечего ответить мне, но вдруг он заговорил:
— За свои поступки ты будешь отвечать сам. Я уверен, что ты действуешь по убеждению. И если тебе по какой-либо причине не удастся вернуться в Германию, твоей жене я объясню твое решение твоими же собственными словами. Но за тобой я не пойду. Я тысячу раз говорил своим ученикам, что твердость всегда вознаграждается. По этому принципу я буду жить и дальше.
Мы пожали друг другу руки. Я видел, что Мельцер сочувствует мне от души.
— Спасибо, что ты стараешься меня понять. Надеюсь, это не последний наш разговор. Вся трагедия наша в том и состоит, что мы глубоко заблуждаемся. Но самое страшное то, что еще миллионы немцев используются в чуждых им интересам. В нашем положении твердость — это борьба против тех, в чьих руках мы были игрушками. А разве не нужна твердость для того, чтобы рассказать немцам правду?
— Каждый высказал свое мнение, так что давай прекратим этот разговор, — сказал Мельцер, устало махнув рукой.
Призыв к действию
Однажды, когда я шел в библиотеку, меня встретил старший лейтенант Гроне.
— Важные новости! Пошли скорее в клуб!
Я пошел за ним.
В комнате инструктора по политработе несколько офицеров склонились над номером газеты «Фрайес Дойчланд». Я встал на цыпочки, чтобы заглянуть в газету через плечи других.
И вот что я прочитал: «Манифест Национального комитета «Свободная Германия»».
Значит, Национальный комитет все-таки создан! И газета «Фрайес Дойчланд» — его печатный орган. Я пытался прочитать текст манифеста. Книпшильд заметил мои потуги и, улыбнувшись, сказал:
— Товарищи, не вытягивайте шеи! Каждый из вас получит по экземпляру газеты, так что все вы, не спеша, сможете прочитать манифест. Прочитайте и обсудите в ваших комнатах! Сейчас же я скажу вам только самое главное: 12 и 13 июля 1943 года в Красногорске, под Москвой образован Национальный комитет «Свободная Германия». Президентом этого комитета избран писатель Эрих Вайнерт. Первым вице-президентом — знакомый всем вам майор Карл Гетц. А майор Генрих Гоман избран членом комитета. Кроме солдат и офицеров, в комитет вошли политические деятели, такие, как Вильгельм Флорин, Эдвин Герим, Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт, а также писатели Иоганнес Бехер, Вилли Бредель, Фридрих Вольф. Все мы очень рады созданию комитета. Этот факт имеет важное историческое значение, и мы гордимся, что с самого начала стали на сторону этого комитета. Вот вам газеты, читайте и как можно больше обсуждайте прочитанное.
Зайдя за блок «Б», я присел на кочку и стал жадно читать.
«События требуют от нас, немцев, немедленно решить, с кем мы.
Национальный комитет «Свободная Германия» создан в момент самой страшной опасности для Германии…»
Первое предложение потрясло меня; второе говорило о том, что серьезность ситуации не осталась незамеченной: прогрессивно настроенные немцы создали специальный комитет. Интересно, какую роль будет играть этот комитет?
«…Рабочие и писатели, солдаты и офицеры, профсоюзные работники и общественные деятели, люди всех политических взглядов и убеждений, год назад вы даже и мечтать не могли о таком объединении…
