Евгений Жидилов - Мы отстаивали Севастополь
Под Новый год, 31 декабря, когда моряки решили по-севастопольски «поздравить» гитлеровцев с праздником, в рядах наступавших бойцов пятого батальона капитана Подчашинского находился Саша Корнеев. В редакцию он вернулся измученный, смертельно уставший, но полный живых впечатлений. И почти весь очередной номер газеты был составлен из написанных и организованных им материалов.
Газета много писала о снайперском движении, широко развернувшемся в подразделениях бригады по почину Васильева, Денисенко, Винника, Ковалева, Адамия. В апреле, когда некоторые подразделения бригады находились [214] на отдыхе, политотделу и редакции удалось провести несколько читательских конференций.
У редакции не счесть добровольных помощников. Неутомимыми военкорами были лихие, никогда не унывающие разведчики минометного дивизиона Владимир Филимонов и Борис Шершень. В редком номере газеты не появлялись корреспонденции лейтенанта Кравцова. Любовно заботились о своей газете политработники. Ищенко, как бы ни был занят, находил время, чтобы заглянуть в редакцию: узнать, как идут дела, посоветовать, ободрить газетчиков. Любимцем наших журналистов был работник политотдела старший политрук Крыжановский. Возвращаясь с переднего края, он, усталый до полусмерти, уже пожилой, с сединой в волосах человек, идет в редакцию. И тут всем уже не до сна. У Крыжановского всегда полно вестей, захватывающе интересных и поучительных. Старший политрук, примостившись поближе к коптилке, принимается писать. Тут же лист за листом Черников и Манусенко набирает его корреспонденцию. А на рассвете Крыжановский, так и не сомкнув глаз, берет с собой пачку только что отпечатанных газет и снова отправляется в подразделения.
Сейчас нашим газетчикам крепко достается. Бои уже идут возле Максимовой дачи. Типография расположена в подвале, по соседству с медсанбатом. Враг нащупал здание, бомбит чуть ли не каждый день. 20 июня бомба попала в склад, где были баллоны серного ангидрида. Начался пожар. Раненые в подвале оказались под угрозой. Марфин, Черников и Козлов, надев противогазы, кинулись тушить огонь, не обращая внимания на то, что противник, заметив дым и пламя пожара, стал еще сильнее бомбить район.
Госпиталь спасли. Спасли и набор только что сверстанной газеты, и очередной ее номер утром читали бойцы.
Последний номер бригадной газеты вышел 27 июня. Он стал боевой реликвией обороны Севастополя и ныне хранится в Центральном музее Советской Армии. Бойцы получали его, когда бои шли уже на Сапун-rope, а от Севастополя остались одни развалины.
Немцы прорвались к Максимовой даче. Работники редакции получили приказание перебазироваться. 29 июня они на машине направились в Севастополь, потом на мыс [215] Херсонес. Возобновить выпуск газеты уже не довелось. Началась эвакуация войск. Так как типографию спасти было невозможно, моряки уничтожили ее.
Сапун-гора
Ночь от дня для нас теперь отличается только тем, что несколько стихает перестрелка и спадает жара. Покоя и сна мы не знаем круглые сутки. Пока над головой не висят «юнкерсы», стремимся закрепиться, восстановить разрушенные огневые точки, отправить в тыл раненых. Без отдыха трудятся разведчики, напрягают слух и зрение наблюдатели, командиры тщательно взвешивают каждое донесение: надо предугадать, откуда враг готовит новый удар.
Я не покидаю своего наблюдательного пункта. 28 июня, в четыре часа утра, нас настораживает шум со стороны Ялтинского шоссе. На повороте дороги показывается мотоцикл, потом еще один, а за ним легковая машина. В предрассветной мгле трудно разглядеть подробности, но зоркие матросы все же замечают: и в машине и на мотоциклах — фашистские офицеры. Вот они уже на расстоянии винтовочного выстрела. Останавливаются, поднимаются на пригорок. Рассматривают Сапун-гору в бинокли.
Что же молчат наши снайперы? Неужели не видят?
Берусь уже за телефонную трубку, чтобы отдать распоряжение, когда с переднего края долетают отрывистые щелчки противотанковых ружей. Немецкие офицеры мечутся в страхе. Через несколько секунд все они лежат на земле. Молодцы Ной Адамия и его ученики!
Группы офицеров замечены и в других местах. Враг производит рекогносцировку. Значит, жди новых атак.
Собираю командиров и комиссаров. Тяжелые бои последних дней отразились на наших людях. Командиры батальонов капитаны Попов и Филиппов совсем молодые, а выглядят стариками. На утомленных, заросших лицах появились морщины, глубоко запали воспаленные глаза. Разговор не вяжется. Даже командир артиллерийского дивизиона Иванов, наш неугомонный весельчак, и тот молчит.
— Что-то не узнаю вас, — говорю я ему. [216]
— Да, да, — подхватывает Ищенко, — совсем не похож на себя наш Иванов. Ни одной шутки сегодня от него не услышали.
— Снаряды кончаются, — вздыхает Иванов. — Вот и не до веселья.
Объясняю собравшимся, зачем я их вызвал. Сапун-гора — последний наш рубеж. Отступать нам некуда. За нашей спиной Севастополь. Мы должны использовать все, чем располагаем, чтобы задержать врага.
Сил у нас немного осталось. В трех батальонах и тысячи бойцов не наберется. В артиллерийском и минометных дивизионах в строю не более четверти стволов, да и те вот-вот окажутся без боезапаса. Поддерживает нас еще батарея 130-миллиметровых пушек с позиций у Малахова кургана, но ее командир капитан Драпушко тоже жалуется: снаряды подходят к концу.
Мало, очень мало у нас осталось людей и техники. Примерно столько, сколько выделяли мы тогда на Северную сторону. Там этих сил нам хватило на два дня боев...
Товарищи, сидящие вокруг меня, все это знают. Знают, что подкреплений мы не получим. Всем частям фронта сейчас так же тяжело, а может, еще тяжелее, чем нам.
Будем сражаться до конца. Командиры докладывают свои соображения по организации обороны. Комиссары с уверенностью утверждают: люди выполнят свой долг. В последних боях еще более усилилось влияние коммунистов.
Расставаясь, крепко жмем друг другу руки: кто знает, удастся ли нам еще раз собраться вместе.
Будяков обещает максимально сократить тыловые подразделения, чтобы выделить людей на передовую. Он уже сформировал роту из 90 человек, командиром которой назначен капитан Минчонок. Она готова вступить в бой.
Штурм наших позиций немцы начали 29 июня в необычное время — в 2 часа 30 минут, когда было еще совсем темно. Сигналом послужил первый залп тяжелой немецкой батареи из района Сухой речки. И пошло... Привыкли мы ко всему, но такого еще не переживали. Ищенко кричит мне в самое ухо, а я не могу разобрать слов: все заглушает грохот взрывов. От беспрерывных [217] вспышек светло как днем. Сплошным пламенем озарен передний край: фашисты пустили в ход огнеметы. Их оранжевые мохнатые струи мечутся над «ничейной» полосой, обливают землю горящей жидкостью. Возле наших окопов вырастает стена огня. Люди задыхаются от жара и дыма. Яркое пламя ослепляет моряков, скрывает от них противника. Мы на своем наблюдательном пункте стоим, как над огнедышащей пропастью.
Уцелел ли кто-нибудь на нашем переднем крае? Связываюсь с командирами батальонов. В трубке телефона скрежет, визг. С трудом различаю голос капитана Филиппова. Ожидаю самое страшное. Но комбат говорит спокойно, невероятно спокойно:
— Район батальона сплошь накрывается снарядами и минами. Роты укрываются в щелях и окопах. Все в порядке, товарищ генерал!
Я знаю, чего стоит Филиппову этот успокаивающий доклад. Какая сила воли у человека! Ведь наверняка в батальоне есть и раненые и убитые. И с каждой минутой их все больше. Но в словах капитана нет и тени растерянности.
То же я слышу и от Родина и от Попова. Люди держатся наперекор всему.
Вражеский огонь нарастает. С рассветом прилетают «юнкерсы». Они бомбят наши вторые эшелоны и тылы. Оглядываюсь по сторонам. Всюду одно и то же — черные столбы земли и дыма, яркие, как молнии, вспышки. И справа, и слева, и позади нас. Гитлеровцы наносят удар не только по позициям нашей бригады. У соседей не легче. Весь фронт в огне.
— На левом фланге движение, — слышу тревожный крик начальника оперативной части капитана 3 ранга Бабурина.
— Значит, живы наши соседи, — радуется Ищенко.
— Живы-то живы, но они отходят, — с тревогой замечает Бабурин.
Да, это действительно так. Подразделения нашего левого соседа — 386-й стрелковой дивизии — медленно перемещаются к Сапун-горе. Телефонная связь с ними нарушена.
Мы видим, как отчаянно дерутся наши друзья — красноармейцы. Винтовочным огнем, гранатами, штыками отбиваются они от врага, но слишком неравны силы. [218]
И гитлеровцы хоть и медленно, но теснят красноармейцев. Наш пятый батальон пытается помочь соседу. Филиппов организует фланговый ружейный и пулеметный огонь по прорвавшемуся на гору противнику. Немцы думали, что они сожгли все живое на склоне горы. Но они ошиблись. Батальон моряков живет и борется. Меткие очереди наших пулеметчиков заставляют немцев залечь. Тогда противник вновь обрушивает на окопы батальона огонь минометов и пушек, подтянутых теперь вплотную к Сапун-горе.
