Георгий Брянцев - По ту сторону фронта
На столе появились две большие эмалированные миски с холодцом, банка с хреном, соленые грибы, нарезанный большими ломтями свежеиспеченный хлеб.
К зданию городской управы Костров и Снежко подошли перед концом занятий. Расспросив, где помещается финансовый отдел, они направились прямо туда. В большой комнате несколько человек низко склонились над столами, щелкали костяшки счетов, жужжал арифмометр. Машинистка со старомодной прической вызвалась провести посетителей к Беляку.
Беляк сидел в компании трех других сотрудников. Когда Костров и Снежко представились, он рассмеялся.
— У деда было мочало, начинай сначала, — заметил он. — Сказка про белого бычка. Документы при вас?
Костров и Снежко подали удостоверения.
Беляк нарочито долго и внимательно знакомился с ними. Возвращая документы, спросил:
— То я в ваше село ездил, а теперь вы пожаловали. Так, так… Есть знакомые в городе?
Гости ответили отрицательно.
— Тогда прошу ко мне. Угощать нечем, но крыша и постель будут. Кстати, о делах поговорим.
Костров и Снежко рассыпались в благодарностях.
Беляк уложил бумаги в стол, запер ящик на ключ и в сопровождении Кострова и Снежко вышел из управы. Уже по дороге к дому, поглядывая на экипировку партизанских ходоков, он, смеясь, сказал:
— Честно признаюсь — ожидал с минуты на минуту вашего прихода и только потому узнал. А если бы не ждал и встретил где-нибудь на улице, ни за что бы не догадался.
— Значит, трудно узнать? — спросил довольный Костров.
— Не только трудно, а почти невозможно, — заверил Беляк.
— Это все Георгий Владимирович, — пояснил Снежко. — Уж больно он старался в этот раз.
— Правильно, совершенно правильно, — одобрил Беляк. — А как пульс работает? — спросил он подмигивая.
— Немного повышенно, — признался Костров.
— Страшновато?
— Есть маленько.
— Естественно. Экскурсия необычная, но, как говорится: волков бояться — в лес не ходить.
Вопреки утверждению, что «угощать нечем», Беляк кое-что припас, соорудив вполне приличный обед.
Он был очень рад приходу друзей, особенно Кострова, которого не видел давно. Когда Костров протянул ему письмо от дочери, Беляк и вовсе просиял.
— Как немного радости нам требуется, — взволнованно сказал он. — Получишь маленькую весточку и сразу преобразишься, другим человеком становишься… Правда ведь?
— Что правда, то правда, — согласился Снежко. — Но когда о тебе думает кто-то близкий, то это не так уж мало… По себе знаю: пришлет жена пару строчек — и сразу молодым становишься.
Беляк ухмыльнулся.
— Старым себя считаешь?
— Угу… — подтвердил Снежко, энергично пережевывая жестковатое мясо.
…Костров и Снежко пришли в город с двумя заданиями. По поручению бюро подпольного окружкома они должны были провести заседание бюро партийной организации города, а по заданию командования бригады — собрать сведения об учреждении, укрывавшемся под вывеской психиатрической больницы.
С обсуждения этих вопросов и началась беседа.
Беляк, еще в сентябре принятый в члены партии, был теперь секретарем бюро подпольной партийной организации. Кроме него, в это бюро входили Костров, Снежко, Микулич и учитель Крупин. Сегодня предстояло рассмотреть новые заявления о приеме в партию, и присутствие Кострова и Снежко было обязательным.
— Заседать будем под разрушенным элеватором, — сказал Беляк, — там теплее, чем где-либо, и почти безопасно. Под грудой развалин столько клетушек и ходов, что хоть целую роту приведи, не разыщешь. Человек там, что иголка в сене.
— А сам ты, Карпович, был там? Проверил? — поинтересовался Костров.
— Проверил.
— А кто порекомендовал?
— Якимчук.
На Якимчука можно было положиться. Он уже оказал немало услуг партизанам и продолжал добросовестно выполнять все задания.
— Сколько заявлений поступило? — спросил Снежко.
— Четыре.
— А сколько будем рассматривать?
— Все.
Беляк назвал лиц, подавших заявления. Ни с кем из них ни Костров, ни Снежко лично знакомы не были, хотя и знали подпольную работу каждого.
— Они предупреждены о времени и месте заседания бюро? — спросил Костров.
— Это зачем же? — покосился на него Беляк. — Совсем за простачка меня считаешь, Георгий Владимирович. — Он тихо рассмеялся. — Нет, с этим я не торопился. Решим вместе.
— А успеем предупредить?
— Успею.
Заседание решили провести вечером следующего дня. Условились назначить всем подавшим заявления разное время явки, чтобы они не могли встретиться друг с другом. Этого требовала конспирация.
Если первый вопрос решили быстро, то со вторым дело застопорилось. Беляк не знал, что за учреждение размещено на территории психиатрической больницы. А знать надо было. Этим вопросом интересовалась Большая земля.
Беляк обещал разузнать о больнице.
Затем он рассказал гостям городские новости.
Слухи об окружении фашистских войск под Сталинградом росли, ширились, проникали в народ. Люди называли номера разгромленных гитлеровских дивизий, перечисляли фамилии генералов, попавших в плен. Указывались все возрастающие цифры убитых и раненых вражеских солдат и офицеров.
Оккупанты развивали лихорадочную деятельность. Мобилизации, проводимые в Германии, требовали рабочих рук для фабрик, заводов, шахт, сельского хозяйства, и эти даровые рабочие руки надо было найти на оккупированной территории. Гитлеровцы метались из одного села в другое, сгоняя и молодежь и пожилых людей для отправки в Германию.
— Праздник будет и на нашей улице, — заметил Снежко. — Дело идет к тому. Вот только союзнички наши что-то заврались: обещают, а толку мало.
— Старая история, — сказал Костров. — Я, откровенно говоря, что-то мало надеюсь на их обещания.
— Ну и леший с ними, — бодро заявил Беляк. — Нас все равно не осилить, и мы фашистов одолеем сами. Союзники, видать, начнут помогать, когда помощи уже не потребуется. Это же коммерсанты, они все делают с выгодой, с расчетом.
Беляк рассказал, что в селах и деревнях идет сплошной грабеж, у населения отбирают теплые вещи: полушубки, стеганки, валенки и даже женские шерстяные платки. На этой почве в деревне Ситово произошли кровавые события.
Ситово стояло в семидесяти километрах от города. С первых же дней оккупации оно завоевало у гитлеровцев «нехорошую» славу. Несколько десятков жителей ушли в лес, в партизаны; староста, назначенный оккупантами и ревностно принявшийся за исполнение своих обязанностей, бесследно исчез; сгорел заскирдованный, необмолоченный хлеб; крестьяне саботировали мероприятия и приказы оккупантов, не выходили на ремонт и расчистку дорог, срывали поставки продовольствия, фуража, дров.
Когда начался сбор теплых вещей для гитлеровской армии, в дом деревенского старосты принесли лишь полусгнивший полушубок, несколько пар дырявых рукавиц, разнопарные валенки, прожженные онучи и еще какие-то лохмотья.
Добросовестный староста отправил эти подношения в город, а оттуда тотчас же направился в деревню с десятью автоматчиками и переводчиком новый комендант — капитан Менгель, сменивший майора Реута.
На сходку согнали всех — от малого до старого.
На небольшой деревенской площади у здания школы капитан Менгель выступил с речью. Переводчик следом за ним переводил каждую фразу.
Менгель призывал «чутких русских христиан» оказать помощь теплой одеждой и разными вещами «героям» — солдатам германской армии, несущим на своих знаменах «новый порядок».
Комендант выразил надежду, что крестьяне деревни Ситово, не понявшие с первого раза, что от них требуется, поймут это теперь и откликнутся на призыв германского командования. Менгель хотел без шума и хлопот обобрать жителей деревни и уехать.
Он закончил свою речь призывом способствовать разгрому коммунистической армии. И вдруг из толпы раздался выкрик:
— Ты расскажи лучше, как вас лупят под Сталинградом!
От одного только слова «Сталинград» комендант подскочил на месте и вопросительно уставился на переводчика. Тот растерянно посмотрел на коменданта, потоптался на месте и дословно перевел.
Менгель приказал, чтобы кричавший подошел к нему. Но толпа сомкнулась. Никто не выходил.
Комендант отдал приказ привести к нему смутьяна, но автоматчики наткнулись на сплошную, точно каменную, стену людей. Сотни пар холодных, ненавидящих глаз смотрели на них. Солдаты растерялись, не зная, что предпринять.
Из толпы раздался женский голос:
— Не нравится? Поперек горла становится?…
Переводчик перевел и это.
Комендант рассвирепел. По его приказу автоматчики выхватили из толпы мужчину и женщину и отвели их в сторону. Менгель объявил, что будет считать до пяти, а если к этому времени виновные не будут выданы, он расстреляет заложников.
