Валерий Киселев - Непобежденные. Кровавое лето 1941 года
В полном порядке, так и двигаясь цепью, рота отошла за очень кстати оказавшийся недалеко противотанковый ров. Там они продержались примерно час, то и дело укладывая автоматчиков, которые подбегали ко рву. Танки, частью разъехавшись в стороны, отыскивали проход через ров, а частью стреляли с места.
Пока гитлеровцы думали, как перейти ров, Моисеев собрал роту и повел ее по маршруту, догонять своих.
Вечером они были в том же лесу, что и штаб дивизии, расположившийся в нескольких палатках, простреленных местами так, что смотрелись они, как решето. Политрук Моисеев, найдя майора Туркина, доложил, что мост взорван, а задержались потому, что вели бой. Спросил, доставили ли к ним капитана Минаева, узнал, что его повезли куда-то в госпиталь, и решил, что можно отдохнуть. Моисеев только приготовился было вздремнуть, как к нему подошел связной и сказал, что его вызывает командир дивизии.
У палатки сидели полковники Гришин, Яманов и полковой комиссар Гаранин, начальник политотдела. Его Моисеев не знал – в дивизию Гаранин пришел уже на фронте.
– Садитесь, Моисеев. – Полковник Гришин ловко свернул самокрутку и закурил. – Доложите, где вы были.
– Взорвали мост на Беседи. Когда отходили с ротой, то приняли бой с мотоциклистами. Потом подошли автомашины с пехотой, несколько танков, вот и задержались.
Гришин курил, чуть прищурив глаза.
– Овец они ловили, – перебил Моисеева Гаранин.
– Каких овец? А-а, ну да после боя. Недалеко от расположения штаба попалась нам отара. Бойцы взяли двух. Пастуха не было, а то бы спросили.
– Я же говорю: овец они ловили, – повторил Гаранин, – а пастух был.
– Майора Зайцева ко мне, – приказал Гришин своему адъютанту лейтенанту Мельниченко.
Подошел начальник разведки дивизии майор Иван Зайцев.
– Кто вел бой на дороге у Барсуки? Есть у вас такие сведения?
– Саперы, товарищ полковник.
– Идите, Моисеев. И вы, Зайцев, – сказал полковник Гришин и бросил неприязненный взгляд на Гаранина.
– Что он на меня набросился за этих овец? – спросил Моисеев Зайцева, когда они отошли от палатки.
– Кто-то видел, как вы этих овец ловили. Так могут и в мародерстве обвинить, ты смотри. В этом бою вы целую колонну задержали, выходила она прямо на штаб. Наши успели отойти в сторону, пока вы держались. Если бы не это – досталось бы тебе за овец. Вот Гришин и простил.
– Овцы… Мародерство… – усмехнулся Моисеев, чувствуя, как отлегло от сердца.
– Он почему придирается, Гаранин-то, – сказал Зайцев. – Потеряли сейф с партийными документами. Взбучка ему будет, если вообще не снимут, вот он и срывает злость на других… [18]
Когда полк капитана Шапошникова вышел к Суражу, его внимание привлекли группы людей в пижамах, бродивших около усадьбы с садом.
– Тюкаев, узнайте, кто это. Сумасшедший дом, видимо.
Лейтенант Тюкаев вернулся через десять минут:
– Дом отдыха, товарищ капитан. Я им говорю: «Немец на хвосте», они мне: «Чего панику разводишь!» Как из другого мира. В пижамах…
Шапошников вывел полк за реку, положил его в оборону. А в реке продолжали беспечно купаться отдыхающие, даже не поинтересовавшись, почему здесь начали окапываться пехотинцы.
Вскоре к реке выскочили немецкие мотоциклисты, за ними подкатили автомашины с пехотой, и только тогда отдыхающие, натянув пижамы, разбежались кто куда.
Разгорелся бой, тяжелый, изматывающий, на почти тридцатиградусной августовской жаре.
К вечеру, с большим трудом выйдя из боя, полк оторвался от колонны немцев, жертвуя несколькими взводами прикрытия, и ушел проселком в сторону Унечи.
На следующее утро, когда полк после короткого отдыха начал втягиваться в ритм марша, Шапошников увидел, как параллельно его колонне, примерно в километре справа, прошла длинная вереница бортовых машин с пехотой. «Немцы!» – жутко ударила в голову мысль. А гитлеровцы, заметив из машин колонну русских, начали что-то громко кричать и махать касками. «Догоняйте, мол», – понял Шапошников.
В более унизительном положении с самого начала войны он себя еще не чувствовал.
Незадолго до этого Шапошников, посоветовавшись с Наумовым и Татариновым, весь обоз полка отправил в брешь между Клинцами и Унечей.
– Пусть вы сделаете крюк, зато целее будете, – сказал он Наумову.
– Если что, то прикроем вас. Должны успеть проскочить. Встретимся в Стародубе, дозоры выставь заранее, – ответил Шапошников.
И опять ЧП: разбежался батальон Чижова. Когда танки противника объехали его, командир собрал людей и сказал, что батальон в окружении, можно разбегаться. Поскольку большую часть батальона составляли украинцы, они этот приказ выполнили без колебаний. В полк из батальона пришло всего несколько человек, остальных собрать не удалось, хотя Шапошников специально посылал для этого группу лейтенанта Шажка. Исчез и комбат Чижов [19].
Легко прорвав фронт, который был, что называется, «в нитку» и к тому же в движении, танковые дивизии гитлеровцев обошли крайне истощенные части 45-го стрелкового корпуса полковника Ивашечкина и к исходу 17 августа вошли в Унечу.
Части полковника Гришина, а точнее – полк Шапошникова, батальон связи, саперная рота, остатки недавно примкнувшего к дивизии артполка майора Малыха и нашедшийся накануне автомобильный батальон сосредоточились в обширном орешнике у деревни Ляличи, что восточнее Суража.
Шоссе Клинцы – Унеча, через которое предстояло прорываться, несколько часов как было занято противником, немцы ждали советские окруженные части, держа на дороге крупные силы танков и мотопехоты, которые патрулировали в пределах видимости или же стояли в засадах.
Под вечер разведчики привели к полковнику Гришину лесника.
– Сможешь, отец, вывести из этого орешника и провести через шлях, да так, чтобы было незаметно? Где лес погуще…
– Конечно. Что мне лес, хоть и ночью. Я все тропинки здесь знаю.
– Веди.
Через полтора часа лесник вывел группу полковника Гришина со штабом и остатками его частей на… то же самое место, откуда они двинулись в путь.
– Промашка вышла, не на ту тропку свернули, теперь понял, – оправдывался лесник, вполне искренне, как показалось всем.
Однако и вторая попытка закончилась тем, что они пришли туда же, откуда вышли.
– Заколдованный лес! Где этот дед? – ругался Гришин.
– Исчез наш дед, – сердито ответил Канцедал.
– Так почему же его не охраняли? Теперь он сюда немцев приведет! Майор Зайцев, берите группу и по компасу разведать проход через шоссе. Ждем вас не позднее двух часов ночи.
Однако в назначенное время никто из группы майора не вернулся. Ждали еще полчаса – никого.
– Алексей Александрович, – позвал Гришин Яманова, – что-то мы совсем заблудились и растерялись. Куда делся Шапошников? – Он уже жалел, что 771-й полк отправил на прорыв еще с вечера, впереди себя, понадеявшись, что штаб выведет лесник. – Придется идти тебе. Зайцев, конечно, сюда не вернется, даже если у него и есть такая возможность… Ты, надеюсь, не подведешь. Бери Бабура, Реутова и человек трех, не больше. Не было сведений от Лукьянюка и Малыха?
– Нет, Иван Тихонович. Наверное, они все прошли через шоссе.
– Выходит, мы тут одни остались? Дивизия впереди, а мы сидим в этом проклятом орешнике!
Полковник Яманов успел еще в темноте разведать подступы к шоссе, но возвращаться всей группой назад посчитал неразумным и послал в орешник с донесением лейтенанта. Он слышал шум боя в стороне, примерно метрах в пятистах, значит, лейтенант вывел Гришина неточно, да еще угодил на немцев, но идти им на помощь не было ни сил, ни смысла, поэтому Яманов дождался, когда на перестрелку по шоссе проскочили несколько автомашин с пехотой и стало тихо, а потом перебрался на ту сторону [20].
Гришина Яманов догнал под утро.
– Ты где был? Смотрел, как нас всех чуть в плен не забрали? – ругался Гришин. – Еле вырвались, хорошо еще, что ни зги не видно было.
– Я ждал в условленном месте, лейтенант должен был привести вас ко мне, а потом слышу – стрельба идет где-то вообще в стороне, – оправдывался Яманов.
– Пересчитай, сколько нас осталось, пока привал.
Через полчаса Яманов подошел к Гришину, который устало сидел на пеньке.
– Саперная рота – семьдесят человек и управление дивизии, всего около ста пятидесяти. Потерь, можно сказать, при прорыве не было. Столько нас и было в том орешнике, никто не отстал, – доложил Яманов.
– А Лукьянюк, Малых, Шапошников? Где их теперь искать? – в сердцах сказал Гришин, – Давай команду на движение. Саперов – вперед…
Глядя на нестройную колонну качавшихся от усталости людей, полковник Гришин впервые с начала войны почувствовал приближение конца всей его дивизии… «Два месяца всего провоевали… И под рукой – сто пятьдесят человек…»
