Евсей Баренбойм - Доктора флота
— Ничего?
— Красна девка, — сказал Гаврилыч и почмокал губами. — Жона?
— Да, — ответил Васятка, пряча фотографию.
Он снова прильнул к прицелу. Оптический прицел на винтовке обладал не только увеличением, но и значительной светосилой. Цели в нем были видны и при закате, и на рассвете, в лунную ночь и в тумане. Сейчас, сквозь легкую дымку тумана, Васятка увидел двух медленно идущих по закруглению окопа вражеских солдат.
«Стрелять не спешите, — учили их в школе снайперов. — Изучите сначала повадки врага. Когда у него прием пищи, когда смена караула, где наблюдательный пункт. Около него часто появляются важные шишки. Цель старайтесь выбирать покрупнее — офицеров, фельдфебелей, танкистов, расчеты орудий». Но сейчас крупных целей не было. А эти солдаты так громко разговаривали и жестикулировали, словно прогуливались по Унтер ден Линден, предварительно выпив по несколько кружек пива.
Васятка неторопливо прицелился, передохнул и плавно потянул спусковой крючок. Было отчетливо видно, как немецкий солдат взмахнул руками и упал. За какие-нибудь полтора часа Васятка сразил четырех гитлеровцев. Он стрелял в них спокойно, деловито, не испытывая ни неловкости, ни брезгливости, не думая ни о чем таком, о чем принято писать в книгах. Он знал, что это фашисты, враги, что они принесли много горя и их надо убивать.
Солнце опустилось совсем низко и на миг будто замерло на месте, повиснув над землей, прежде чем спрятаться за линию горизонта, когда внезапно в его последних лучах сверкнул, отражаясь в стекле прицела, солнечный зайчик. Это мог быть случайно оказавшийся в степи кусочек разбитого стекла. Васятка стал вглядываться в белеющую перед ним снежную равнину, но ничего нового не увидел. Минут через десять зайчик сверкнул снова. Метр за метром он осматривал этот кусок однообразной, покрытой неглубоким снегом, степи: разбитое снарядом орудие, сожженный танк, стоявший чуть в стороне старый дуб. «Уж не на дубе ли у него наблюдательный пункт?» — подумал Васятка.
Была та короткая вечерняя пора, когда солнце уже село окончательно, но сумерки не наступили, еще светло и все предметы вокруг кажутся словно пропечатанными. Только на одно ничтожное мгновенье он приподнялся над бруствером, чтобы рассмотреть в оптическом прицеле, не стереотруба ли видна среди ветвей дуба. Но и этого оказалось достаточно для противника. Пуля ударила по Васяткиной каске, но, к счастью, не пробила ее, а с жужжанием отскочив, упала на руку — маленькая, еще горячая. Касательное направление удара пули и сталь каски спасли его от немедленной смерти. Васятка упал на дно окопчика и долго лежал там, глядя на небо, понимая, что чудом остался жив. В те секунды, когда он высунулся из окопа, снайпер врага подстерег его и точно выстрелил. Так выстрелить мог только опытный мастер.
Уже в расположении роты он узнал, что в этот день было выведено из строя еще два снайпера из их батальона. Один был убит выстрелом в глаз, другой ранен в шею. Захваченный разведчиками «язык» показал, что действительно в их дивизию прибыла группа опытных снайперов и среди них известный стрелок обер-лейтенант Кениг.
В последующие дни снайперы врага вывели из строя батальона семнадцать человек. Был серьезно ранен в плечо и Пашка Щекин. Утром он с трудом уломал Орловского, чтобы тот разрешил ему пойти в разведку, но пойти не успел — попал на мушку снайпера. Миша Зайцев отвел его в медсанбат.
Как и прежде, Миша недолюбливал Пашку, не мог забыть, как тот издевался над ним в Лисьем Носу, как украл переданную тетей Женей продовольственную посылку, но при всем этом отдавал должное — здесь, на фронте, трусом Пашка не был. Уже дважды он добровольно ходил в разведку и приводил ценных «языков». Да и командиром был справедливым.
— Отвоевался пока старший сержант Щекин, — сказал он Мише, прощаясь в медсанбате, и по интонациям его голоса нельзя было определить, рад он этому или не рад. И, пожимая Мишину руку здоровой рукой, морщась от боли в плече, сказал неожиданно: — Ты напомни Акопяну, чтоб не забыл к награде представить.
— Ладно, — сказал Миша и подумал: «Неужели он и в разведку ходил ради награды?» — Напомню при случае, — пообещал он.
Днем Васятку вызвали в штаб батальона. Там собрались все снайперы. Их оставалось восемь человек.
— От огня противника мы несем большие потери, товарищи, — начал комбат своим грубым, резким, бьющим, как взрывная волна, голосом. — Фашистам по сути дела удалось прижать нас к земле. Днем никто не может поднять головы. Ползаем все, как вши. Час назад и меня едва не подстрелили. Эти… — он сказал крепкое слово, и снайперы заулыбались, — думают, что полностью овладели положением. Ваша задача доказать, что это не так. Нужно уничтожить снайперов врага. Покажите, на что вы способны, ребята. Я надеюсь на вас. Отличившиеся будут представлены к награде.
Еще не рассвело, как Васятка со своим напарником Гаврилычем заняли позицию за подбитой «тридцатьчетверкой». Гаврилыч в напарники напросился сам. Он почти земляк, красноярский.
— Я солдатской каши много съел. Еще с финской воюю. И немецкую суку повидал. Знаю повадки. Бери, паря, не ошибешься.
— Ладно, — сказал Васятка. — Попробуем.
Утро выдалось необыкновенно тихое. Белые клочья тумана окутывали землю, висели в ветвях поредевшей от артобстрелов березовой рощицы справа, покрыли пеленой передний край. Казалось, что усталая от кровопролитных боев земля прикрылась одеялом и решила отдохнуть.
Весь день они пролежали в окопе, присматриваясь к каждому бугорку на нейтральной полосе, но ничего подозрительного обнаружить не могли. Вдали на возвышенности стояли замаскированные черные крупповские пушки, то и дело в ходах сообщений появлялись немцы — то в бумажных фуфайках, то в серых шинелишках. Несколько раз Гаврилыч, находясь на запасной позиции, поднимал каску, как бы приглашая противника стрелять, но никто не стрелял.
— Может, и нет никаких снайперов впереди, — сомневался Гаврилыч, и его простуженный хриплый голос старого курильщика сипел, как плохо смазанная дверь. — Только мерзнем, паря, зря.
Когда стемнело, вернулись в роту злые, раздосадованные. Поужинали и завалились спать. Утром заняли позицию снова. Примерно часа через два Васятка и Гаврилыч почти одновременно увидели, как над траншеей врага поднялась каска и медленно поплыла по окопу. Первое желание у обоих — немедленно стрелять. Рука сама потянулась к спусковому крючку. Но почему каска так неуверенно раскачивается?
— Как думаешь, Гаврилыч, пальнуть?
— Погоди, Василий. Заманивает нас. Хочет, чтоб выдали свое место.
Около полудня в нашей траншее был ранен еще один неосторожный сержант. Он едва приподнялся над бруствером, как тотчас же получил пулю в лицо. По быстроте выстрела можно было предположить, что снайпер находится где-то прямо перед ними. Но где?
Второй день закончился так же безрезультатно, как и первый. И снова они лежали вдвоем в окопчике и внимательно наблюдали за противником. Впереди, метрах в двухстах, подбитый танк. Под ним гладкий снег. Внутрь танка опытный снайпер почти наверняка не станет залезать. Слишком заметный ориентир. А вот это что за бугорок левее танка? Надо проверить. Васятка снял варежку и медленно поднял ее над окопом. Никто не стрелял. Минут через двадцать он повторил маневр снова. И снова противник никак не хотел показывать себя.
— Хитрован, — прошептал Гаврилыч, и на плоском носу его появились мелкие, как бисеринки, капли пота. — Бережется, сука.
— Давай, Гаврилыч, сменим позицию, — предложил Васятка. — Ты в воронку ползи и оттуда подразни его. А я в окопчик.
— Лады, — согласился Гаврилыч. И Васятка подумал, что правильно сделал, взяв себе в напарники этого пожилого, годившегося ему в отцы солдата. — Только похарчить бы сначала надо.
После обеда, когда яркое солнце начало медленно склоняться к горизонту, над позицией Васятки образовалась тень, зато на бугорок упали солнечные лучи. И сразу же на бугорке что-то блеснуло. Оптический прицел или стекло?
По сигналу Васятки Гаврилыч стал медленно поднимать над собой каску. Грянул выстрел. Старый солдат, как хороший актер, высунулся из окопа, громко вскрикнул: «Ой, очонки!», взмахнул руками и повалился на дно. На считанные мгновения немец неосторожно показал из окопа часть головы. Этого оказалось достаточно. Васятка выстрелил. Голова фашиста исчезла. Зато оптический прицел продолжал блестеть, пока не спряталось солнце. На счету Васятки это был шестнадцатый убитый враг. А два дня спустя на слете снайперов дивизии сам комдив прикрепил к его гимнастерке медаль «За отвагу».
Восемнадцатого ноября газеты напечатали обычную в последние дни сводку Совинформбюро: «За истекшие сутки наши войска вели бои с противником в районе Сталинграда, северо-восточнее Туапсе и юго-восточнее Нальчика», сообщили о присвоении звания генерал-полковника Пуркаеву, о юбилейной сессии Академии наук, а девятнадцатого ноября началось долгожданное наступление.
