Борис Соколов - Сто великих тайн Первой мировой
С началом войны, в ноябре 1914 года Мясоедов, как знающий немецкий язык и приграничную местность, был прикомандирован к 10-й армии в Восточной Пруссии.
17 декабря 1914 года в Петроград из Швеции приехал подпоручик 23-го Низовского полка Я. Колаковский. За несколько месяцев до того он попал в плен, предложил немцам свои услуги как шпион и, перебравшись в Россию, явился с повинной. На первом допросе Колаковский показал, что ему было поручено 1) взорвать мост через Вислу у Варшавы (награда — 200 000 рублей); 2) убить Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича (1 млн рублей); 3) переговорить с комендантом крепости Новогеоргиевск о сдаче ее за 1 млн рублей. И только на третьем допросе 24 декабря (т. е. через неделю) Колаковский вспоминает, что немецкий лейтенант Бауэрмейстер «советовал мне обратиться в Петрограде к отставному жандармскому полковнику Мясоедову, у которого я мог узнать много ценных для немцев сведений». На четвертом допросе 8 января 1915 года Колаковский показал: «В России мне был указан только полковник Мясоедов, но роль его в деле шпионажа мне никто не рассказал». Уже через день в изложении допрашивавшего его офицера Колаковский заявил: «Особо германцами было подчеркнуто, что германский Генеральный штаб уже более 5 лет пользуется шпионскими услугами бывшего жандармского полковника и адъютанта военного министра Мясоедова». А в феврале 1915 года Колаковский утверждал, что Мясоедов работал на немцев, еще будучи жандармом, т. е. до апреля 1907 года. 18 февраля 1915 года Мясоедов был арестован и уже через месяц, 18 марта 1915 года, осужден к смертной казни. Суд продолжался всего один день, и хотя доказательства шпионажа были только косвенными и по конкретным обвинениям Мясоедова оправдали, меньше чем через 6 часов он был повешен. Мясоедов признал лишь обвинения в мародерстве, но категорически отрицал, что был шпионом. Полковник пытался осколками пенсне перерезать себе вены: его спасли и повесили — до получения кассационной жалобы командующим фронтом. Командующий не утвердил приговор, «ввиду разногласия судей», но дело решила резолюция верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича: «Всё равно повесить!»
Бывший начальник Вальтер Николаи в мемуарах писал: «Приговор… является судебной ошибкой. Мясоедов никогда не оказывал услуг Германии». Также упоминавшийся Колаковским лейтенант Баурмейстер заявил: «Я никогда в жизни не обменялся ни единым словом с полковником Мясоедовым и никогда не сносился с ним через третьих лиц».
В. Николаи на допросе в НКВД в 1945 году на вопрос о Мясоедове показал: «Я не верю также утверждениям, что было доказано сотрудничество в России полковника Мясоедова с германской разведкой. В Германии об этом ничего не известно. Его имя я знаю только как имя одного из успешнейших помощников русской разведки против германской разведки во время его нахождения до Первой мировой войны в пограничном местечке Вирбаллен» (Вержблово. — Б. С.).
Жандармский генерал А. И. Спиридович вспоминал:
«Все военные неудачи сваливались теперь на предательство. Неясно, подло намекали на причастность к измене военного министра Сухомлинова. У него были общие знакомые с Мясоедовым. Кто знали интриги Петрограда, понимали, что Мясоедовым валят Сухомлинова, а Сухомлиновым бьют по трону…»
Мясоедов, несомненно, был авантюристом, но шпионом никогда не был.
Тайна дела Сухомлинова
Военный министр Владимир Александрович Сухомлинов был сделан козлом отпущения за неподготовленность к войне и поражения 1915 года и заменен близким к думским кругам генералом А. А. Поливановым. 13 июня 1915 года под давлением общественного мнения Сухомлинов был уволен царём от должности военного министра. Вскоре было начато расследование его деятельности на посту министра, в том числе и вскрывшейся истории с бывшим внештатным агентом Московской полиции Николаем Соловьёвым, нечистым на руку дельцом и фальшивомонетчиком, который втерся в доверие к жене Сухомлинова и через нее добился протекции министра, и даже работы в контрразведке. 8 марта 1916 года Сухомлинов был уволен с военной службы, а 29 апреля арестован и находился в заключении в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, пока продолжалось следствие. 11 октября 1916 года Сухомлинов был переведен под домашний арест и у него появилась возможность публичного оправдания. Шпионами ни Сухомлинов, ни Мясоедов не были, но их репутация и насущная необходимость найти козлов отпущения за провал войны привели к их преследованию. Сэр Эдвард Грей, английский министр иностранных дел, сказал главе думской делегации А. Д. Протопопову: «Ну и храброе у вас правительство, раз оно решается во время воины судить за измену военного министра». Характерно, что шпиономания охватила все воюющие страны, но, как правило, без публичных обвинений в шпионаже высших военных чинов, хотя высокопоставленных гражданских политиков в шпионаже обвиняли. Так, во Франции по обвинению в шпионаже в январе 1918 года был арестован бывший премьер-министр и бывший министр финансов и внутренних дел Жозеф Кайо. В 1920 году он был осуждён натри года «за переписку с врагом» с лишением гражданских прав. Но в начале 1925 года, после победы на выборах левых сил, Кайо был помилован и возобновил политическую деятельность.
В. А. Сухомлинов. Около 1914 г.После Февральской революции, I марта 1917 года, Сухомлинов был вновь арестован. Вот как описывал обстоятельства его ареста в газете «Известия Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов» 9 марта 1917 года прапорщик 171-го пехотного запасного полка Роман Лукич Чиркунов: «28 числа народ проходящий по Офицерской улице был обстрелян из дома № 55, где проживал Сухомлинов. По просьбе собравшейся толпы, желавшей обстрелять этот дом, я с депутатами от этой же толпы, произвел обыск чердаков и подвалов этого дома, причем в подвале мною найдено было два пулемёта системы Кольта и 10 винтовок с запасом патронов и там же арестован переодетым в статское полицейский, оказавший сопротивление. На чердаках было арестовано пять неизвестных при трех револьверах. Все шестеро были отвезены в Думу. За домом, где проживал Сухомлинов был учрежден надзор. 1-го марта мне сообщили, что по чёрному ходу, будто бы прошел Сухомлинов и что около дома собралась толпа, желавшая учинить над ним самосуд. Указав толпе что в наши задачи не входит производить самосуд, так как Сухомлинов не избежит суда, я с депутатами от той же толпы прошел в квартиру. Мне сказали что Сухомлинова нет дома. Но при обыске Сухомлинов совершенно случайно был найден в своей спальне под периной и с подушкой на голове. Ему было предложено немедленно же одеться, Сухомлинов заявил что пребывание его известно председателю Государственной Думы Родзянко, которому он будто бы послал письмо. Сухомлинов утверждал что он не скрывался. При обыске квартиры найден один револьвер об обыске составлен акт оставленный у госпожи Сухомлиновой, за подписями всех присутствующих. При выходе Сухомлинова толпа кричала, изменник, продал родину и хотела сорвать с него погоны. Сухомлинов бледный как полотно и трясущийся поднял руку и стал клясться, что он невинен, спрашивал почему Россия недовольна им, ведь он к началу войны выставил четыре с половинной миллиона войск, что он был во главе военного ведомства и все было благополучно. После этой своей речи он был посажен в автомобиль и доставлен в Государственную Думу».
Сам Сухомлинов в мемуарах несколько иначе описывал обстоятельства своего повторного ареста: «В то время, когда я так отстаивал свою голову, вспыхивает Февральская революция 1917 года, и какая-то компания вооруженных людей арестовывает меня на квартире и везет в Таврический дворец, где уже организовалась новая власть. Во время переезда в грузовом автомобиле субъект в очках держал против моего виска браунинг, дуло которого стукалось мне в голову на ухабах. Полнейшее мое равнодушие к этому боевому его приему привело к тому, что он вскоре спрятал оружие в кобуру. Затем несколько вопросов относительно моего дела и совершенно спокойные мои ответы на них окончились тем, что первоначальное неприязненное ко мне отношение превратилось в благожелательное.
У Таврического дворца снаружи и в залах, по которым я проходил, была масса народу, и никаким оскорблениям я не подвергался, как об этом неверно сообщали газеты. Действительно, всего один долговязый, кавказского типа человек произнес из дальних рядов: «Изменник». Я остановился и, глядя на него в упор, громко ему ответил: «Неправда!» Тип настолько уменьшился тогда в росте, что головы его больше не стало видно, и я спокойно продолжал дорогу, без малейших каких-либо инцидентов».
Суд над Сухомлиновым проходил с 10 августа по 12 сентября 1917 года. 20 сентября он был приговорен по обвинению в «недостаточной подготовке армии к войне» к бессрочной каторге и лишению всех прав состояния. Жена Сухомлинова, как и муж, обвинявшаяся в шпионаже, была оправдана. Каторга была заменена на тюремное заключение, и Сухомлинов был заключен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. После Октябрьской революции бывшему министру повезло. Его перевели в тюрьму «Кресты». 1 мая 1918 года освободили по амнистии, как достигшего 70-летнего возраста. Сухомлинов выехал в Финляндию, а оттуда в Германию. В эмиграции написал воспоминания и тихо скончался 2 февраля 1926 года в Берлине в возрасте 77 лет, успев написать мемуары. Его молодая жена, Екатерина Викторовна Гошкевич, не была так счастлива. Она была расстреляна ВЧК весной 1921 года по обвинению в спекуляции. Ей было 39 лет.
