Николай Далекий - Охота на тигра
Через несколько минут дверь была взломана, и вошедший и комнату первым комендант, унтерштурмфюрер Витцель, увидел у спинки кровати в нескольких сантиметрах от пола синее, с выпученными глазами и прикушенным языком лицо Баглая.
Самоубийцы проявляют удивительную находчивость, когда нм не терпится побыстрей отправить себя в мир иной. Криминалистам известны многочисленные приемы, к каким прибегают люди, решившие покончить, с собой при помощи петли, в том числе и тот, для которого достаточно табуретки и четырех связанных друг с другом носовых платков. Баглай повесился на спинке железной кровати, используя для петли кусок провода полевого телефона. Он сделал это, будучи пьяным, — в бутылке сохранилось несколько капель самогона-первача, и в комнате стоял тошнотворный запах сивушного перегара.
Брезгливо морщась, Витцель подошел к окну и, вытащив из гнезда нижний шпингалет (верхний оказался незакрытым), распахнул обе створки, открывая доступ свежему воздуху.
Провод успели отвязать, доктор склонился над трупом, в коридоре толпились старосты, переводчики, солдаты.
— Доктор, каково ваше мнение? — спросил Витцель.
— Полагаю, типичное самоубийство.
— Что же побудило его?
Доктор пожал узкими плечами.
— Трудно сказать. Загадочная славянская душа. Ну и состояние сильного опьянения...
— Где он мог взять водку? — сверкнул недобрым взглядом комендант в сторону тех, кто стоял в коридоре.
Все молчали, крепко сжав губы. Только Цапля подал голос:
— О, они ухитряются...
— Та-а-ак... — Витцель сердито покосился на труп. — Пусть пока лежит это дерьмо. Закройте окно. Пусть все остается, как есть. Всем на свои места. Сейчас надо отправить пленных на работу. Временно исполнять обязанности старосты четвертого барака будет помощник... Как его?
— Баранов, — торопливо подсказал переводчик Нестеренко, бросившийся закрывать окно.
— Да, — кивнул головой Витцель. — Этот Баранов.
Унтерштурмфюрер хотел выйти из комнаты, но Нестеренко задержал его:
— Господин комендант, удостойте чести, окажите мне внимание на две минуты.
— Что? — повернулся к нему Витцель. — Говори.
— Не здесь. Конфиденциальный разговор.
— Зайдешь ко мне в кабинет, — недовольно сказал Витцель. И торопливо вышел в коридор.
В кабинете коменданта все было по-старому — Витцелю тоже нравилось, что Гитлер на портрете как бы выглядывает из-за его спины, и он ничего не стал менять — при желании кого-либо из начальства упрекнуть его в нескромности и свободном обращении с фотоизображением фюрера все можно было свалить на предшественника.
— Ну? — спросил комендант переводчика, как только тот закрыл за собой дверь и остановился у порога.
— Господин комендант, несмотря на мнение врача, я имею смелость усомниться в том, что Баглай покончил с собой, — тихо, с придыханием произнес Нестеренко, оглядываясь на дверь. — Не исключено, что бывшего старосту четвертого барака умертвили...
— Каким образом?
— Насильственным.
— Но ведь двери и окно были заперты изнутри.
— Это ничего не значит. Вы обратили внимание, что верхний шпингалет не был закрыт?
Витцель должен был признаться себе, что он действительно не обратил особого внимания на такую мелочь. Дверь была закрыта изнутри и ключ торчал в скважине замка — это он помнил хорошо. Нижний шпингалет прикрывающей створки окна находился в гнезде, а верхний... Да, верхний не был закрыт. Все-таки он наблюдателен, этот Нестеренко.
— Значит, вы полагаете, что кто-то, вылезший из комнаты через окно и затем закрывший раму снаружи, сумел каким-то хитроумным способом опустить нижний шпингалет в гнездо? — недоверчиво покосился на переводчика комендант. — Кто, по-вашему, мог совершить убийство?
— Я не столь самоуверен, чтобы утверждать что-либо. Нужно тщательно исследовать все обстоятельства, пригласить специалистов, чтобы они осмотрели труп, комнату, находящиеся в ней предметы.
«Почему же я не сделал этого? — подумал Витцель. — Ага, я был твердо уверен, что имею дело с самоубийством».
— Откуда вам известна техника следовательской работы?
— Техника? Я не сказал бы... Я, правда, читал всякие детективы и, кроме того, знаю, что милиционеры, полицейские не разрешают подходить к трупу до приезда следователя с собакой. Следы, отпечатки...
«Да... — с досадой подумал комендант. — Следов там, если они и были, конечно, не осталось, все затоптали. Собственно, это не стоило бы выеденного яйца, если бы Баглай не был старостой проклятого четвертого барака. Все, что связано с этим бараком, не должно ускользать от моего внимания».
— Какие, по-вашему, причины, побудившие убийцу решиться на такой шаг?
Нестеренко снова тяжело вздохнул и оглянулся на закрытую дверь.
— Самые различные — сведения личных счетов, желание занять будущее вакантное место, боязнь разглашения какой-либо тайны и, наконец, — грабеж.
Последнее предположение удивило Витцеля.
— Грабеж? Вы думаете, у него было что-нибудь ценное?
— У старост водится золото, я имею в виду золотые коронки... Они выменивают на них у эсэсманов охраны самогонку.
— Вы можете это доказать?
— Нет. Я никогда не рискну высказывать что-то порочащее представителя высшей расы, приводить доказательства. Но с вами я должен быть совершенно откровенен. Не то, что наш старший переводчик Лукашевич, которого пленные прозвали Цаплей.
— А что он?
— Хитрейшая бестия. За взятки покрывает предосудительные действия старост.
Витцель прошелся по комнате. Боже — золото, взятки, водка, загадочные убийства... И где все это происходит? В подчиненном ему лагере военнопленных.
— Скажите, Нестеренко, вы кого-нибудь подозреваете в убийстве?
— Но ведь подозрение — это еще не доказательство.
— Не крутите! Отвечайте на вопрос.
Переводчик закусил губу, переступил с ноги на ногу. Лицо его приняло страдальческое выражение.
— Ну, Нестеренко?
— Я считал бы нужным проверить... — Глаза переводчика забегали, он явно не желал брать на себя ответственность.
— Кого? — нетерпеливо притопнул ногой комендант.
— Ну, хотя бы... — вяло начал Нестеренко. И вдруг решительно тряхнул головой — эх, была не была. — Унтерштурмфюрер, зачем гадать, предполагать... Хотите знать, что происходит в четвертом бараке, — назначьте меня туда старостой. Через три недели, максимум через четыре, вы будете знать все.
— А вы справитесь с обязанностями старосты? — прищурился Витцель. — Нужно, много энергии и полное отсутствие каких-либо сентиментов. А я что-то не помню, господин Нестеренко, чтобы вы лично избили до смерти кого-либо из своих соплеменников. Вы, к сожалению, мягкий человек.
Переводчик с разочарованным, скучающим видом смотрел мимо коменданта: его не поняли, его предложение отвергается. Ну что ж, он попытался открыть коменданту глаза, предложил свои услуги, сделал все, что мог...
— Почему вы молчите, Нестеренко?
Переводчик вздрогнул.
— Я понял, что мое предложение отвергается.
— Нет. Все зависит от того, сумеете ли вы в новом качестве проявить максимум твердости и жестокости.
— Излишняя жестокость может помешать выполнению основной задачи. Баглай был жесток, но разве он с мог пронюхать, что трое пленных из его барака замышляют удрать на танке? У меня совсем другие приемы. Если вы назначите меня старостой — я буду добрым старостой. В результате у вас будет полная картина тайной жизни в четвертом бараке и во всем лагере. Вот тогда-то я сам, лично, с удовольствием расправлюсь с некоторыми своими соплеменниками.
Витцель слушал не перебивая. Здравый смысл подсказывал ему, что худа не будет, если проверить на практике приемы Нестеренко. Четвертый барак, четвертый барак...
— Хорошо, с этой минуты вы староста. Можете приступать.
Нестеренко не тронулся с места. Он стоял, смущенно улыбаясь, точно ожидал еще какого-то заверения коменданта.
— В чем дело?
— Мне нужны будут ежедневно три-четыре пайки с приварком. Не для меня, нет, для поощрения наиболее активных и способных агентов.
— У нас есть агенты в четвертом. Мы передадим их под ваше руководство.
Новоиспеченный староста четвертого барака поморщился.
— Баглай подбирал их по своему образу и подобию. Какие-нибудь тупорылые сявки, от которых на километр разит предательством. Пленные наверняка знают, что это за люди, и остерегаются их пуще огня.
— Нет, многие им не известны. Например, те, которые прибыли в составе новой партии.
— Смею вас уверить, что к этим-то будут относиться с особой осторожностью.
— Мы поможем им заслужить доверие. Для отвода глаз посадим кого-либо в карцер.
— Это хороший прием, — кивнул головой Нестеренко. — Но я предпочту другое — не десять-двадцать примитивных доносчиков, а человека два-три образованных, пользующихся у пленных авторитетом и доверием, и уже как-либо связанных с тайными группами. Карцер и пайка помогут мне сломить и таких патриотов.
