Листопад - Тихомир Михайлович Ачимович
— Действительно, с боеприпасами положение тяжелое, — сказал он. — Более того, нам неоткуда ждать помощи, так как немцы заняли город Ужицу, где, как известно, находился наш военный завод. Выход у нас остался один: добывать боеприпасы у противника.
— Как понимать тебя, комиссар? Значит ли, что мы должны остаться здесь и принимать бой четников, чтобы обеспечить себя патронами?! — нетерпеливо воскликнул Вишнич, вскочив со скамейки. — Это же надо совсем головы не иметь!
— Ты что, спал, когда я говорил? — сердито ответил ему комиссар. — Я же ясно разъяснил, что надо немедленно уходить, но для этого следует решить проблему беженцев. Для этого мы и собрались. Если вы согласны со мной, то…
— Послушай, комиссар, а куда же нам уходить, если ты сам сказал, что мы окружены? — крикнул командир четвертой роты Славка Костич, крестьянин из Барнаева.
— Можно выйти из окружения через Космай, — ответил за комиссара Джордже Вишнич. — Это единственная отдушина, которой еще можно воспользоваться. Завтра и ее закроют. Поэтому отправляться надо немедленно.
— А как же мы пойдем через Космай с повозками? В моей роте их девять, да еще две двуколки.
— Придется оставить их здесь. Что-нибудь одно: или воевать, или на повозках разъезжать — выбирай!
— Джордже прав, — поддержал его комиссар. — Рано или поздно, но беженцам придется расходиться по домам. С нами их ждет неминуемая гибель, так как мы больше не в состоянии их защищать.
— Что ты говоришь, комиссар? Разве можем мы бросить свои семьи? Этого ты не дождешься от меня, да и от других тоже, — заявил Славка Костич. — Уходите, если хотите, а моя рота останется здесь и будет пробиваться назад, в родные места. Нам нечего делать в Санджаке, куда ты собираешься нас вести. Мы поднялись на борьбу, чтобы освободить свой край, защитить свои дома и семьи, а не Черногорию и Боснию. Пусть они сами о себе позаботятся:
— Это предательство! — Вишнич вскочил со своего места и шагнул в направлении Костича. — Это прямое предательство!
— Если бы я был предателем, то давно бы перебежал к четникам, — с крестьянской сдержанностью ответил ему Костич.
Рота Костича влилась в отряд в районе Посавины в сентябре. Тогда в ней было свыше ста человек, а сейчас из-за понесенных потерь и по другим причинам в строю осталось менее сорока. Почти все бойцы и командиры роты были из крестьян, поэтому ее так и называли — «крестьянская рота». Бойцы роты хорошо дрались, когда воевали в родных местах, но стоило отряду передислоцироваться, как боеспособность роты заметно падала. В настоящее время в роте господствовало мнение, что в создавшихся условиях избежать полного разгрома можно, лишь распустив отряд до весны. Так считали даже некоторые коммунисты. Почти каждую ночь из роты кто-нибудь исчезал вместе со своей семьей. Правда, потом, как правило, их находили на дорогах мертвыми.
— Всех женщин и стариков надо от отряда отделить, — твердо стоял на своем Джордже. — Они связывают нас по рукам и ногам. Из-за них мы несем неоправданные потери. А если Костичу женина юбка дороже судьбы отряда, пусть отправляется, куда желает. Он и ему подобные только мешают нашей борьбе и революции.
Атмосфера накалялась. Вишнич страстно доказывал свою правоту. Костич недовольно смотрел на него, не зная, что сказать в ответ, и лишь презрительно усмехался. Жизнь приучила его держать язык за зубами. По характеру он был упрямым и редко менял свое мнение.
В самый критический момент спора из темноты раздался голос Лолича. Он говорил от имени двенадцатой роты как ее временный командир. Эта рота была самой сильной в отряде, и с мнением ее представителя нельзя было не считаться.
— Среди беженцев у меня лично нет никого, — начал он развязным тоном, — поэтому мне безразлично, оставите вы их при себе или прогоните. Тем не менее должен сказать, что, по моему мнению, от них надо избавиться. Но я не согласен и с Джордже насчет отступления. Двенадцатая рота не хочет отсюда отступать.
Заявление Лолича вызвало замешательство среди присутствовавших на совещании. Раздались разноречивые возгласы, стало шумно.
— Вы должны принять во внимание, — Лолич начал объяснять причину своего решения, — что Лабуд с группой выполняет ответственное задание. — В действительности Лолич думал лишь о Гордане. — И мы не имеем возможности известить их о том, что уходим отсюда. Следовательно, когда Лабуд вернется, то попадет прямо в руки четников. Поэтому двенадцатая рота до возвращения Лабуда никуда не пойдет.
Большинство было согласно с Лоличем. Люди тешили себя иллюзией, что положение еще не такое опасное, каким оно видится комиссару, и что Вишнич преувеличивает, когда пугает катастрофой. В то время у партизан ни комиссары, ни командиры не имели права единолично принимать решения. Все важные вопросы решались голосованием. Шумадинец был бессилен что-либо изменить, и поэтому ему часто приходилось идти на компромисс, поступать не так, как он считал правильным. Однако сейчас, когда опасность, нависшая над отрядом, была особенно велика, он подумал было о том, чтобы нарушить решение, принятое совещанием, и взять всю ответственность за судьбу отряда на себя. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что его действия могут еще больше усложнить ситуацию, вызвать озлобление и расколов отряде, подорвать доверие бойцов и командиров к комиссару отряда. «Будь что будет, — решил он. — Если суждено умереть, надо умереть, сохранив честь и достоинство в глазах товарищей. Но мы так просто не отдадим свои жизни, будем бороться до последней капли крови!»
Шумадинец распорядился принять самые тщательные меры, чтобы подготовиться к круговой обороне. Под покровом темноты роты заняли все подходы к селу, устроили засады, выслали во все стороны разведдозоры и стали ждать появления противника.
Перед рассветом еще больше похолодало. Бойцы сидели съежившись, засунув руки в рукава шинелей и курток. Каждый думал о своем. Многие размышляли о России, о русских. Они слышали из передач радио, что в России стоят сильные морозы, и удивлялись людям, которые живут и воюют в таких условиях.
«Только нас и русских немецким фашистам не удалось одолеть. Всю Европу растоптали, а на нас споткнулись!» — думал Шумадинец. Он был глубоко убежден, что в грандиозной битве победит тот, кто ведет справедливую войну, кто защищает правое дело. Он обходил роту за ротой, внимательно и неторопливо осматривал позиции, перебрасывался короткими репликами с бойцами, отдавал командирам необходимые распоряжения. Снег похрустывал под ногами. Вдали виднелся Космай, вершина которого была окружена туманной
