Владимир Шатов - Ни шагу назад!
- Господи Иисусе! Вы действительно мужественный человек!
Сопротивление бойцов Красной Армии было сломлено повсеместно. Рота Иоганна беспрепятственно заняла позиции противника и продвинулась примерно на километр. Солдаты вытаскивали из окопов, оставшихся в живых солдат, и сгоняли их в импровизированный лагерь для пленных.
- Посмотри, как сражаются некоторые русские. – Сказал Иоганн товарищу. – Из целой роты остались в живых только двое.
- И то один раненый, другой контуженный.
Они знаками показали пожилому, полностью седому солдату следовать за ними. Тот взвалил на себя своего раненого сослуживца и побрёл вслед за ними. У раненого была безобразная рана в шею, а изодранная гимнастёрка говорила о том, что он к тому же ранен в грудь. Смертельно бледное лицо под великоватой для него каской обильно забрызгано кровью. Этот человек попросил Францла пристрелить его.
- Я не жить, - сказал он на ломаном немецком. - Я капут…
- Зачем ты так говоришь? – одёрнул его горбоносый товарищ.
- Не жить мне Григорий…
Он согнулся пополам от слабости, указывая на свои раны. Но Францл только покачал головой, как качает головой взрослый, когда ребёнок просит что-нибудь из того, что ему не разрешено.
- Нет, - ответил он. – Я не могу этого сделать. Я не палач.
Пилле показал русским, что они могут сесть. Раненый теперь пытался уговорить Иоганна прикончить его. Все ещё что-то бормоча, он снял каску. Иоганн невольно засмотрелся на него; он выглядел почти как Вилли, только старше. Те же короткие золотисто-каштановые волосы, те же тонкие, почти девичьи, черты лица и такая же манера говорить.
- Наверное, он не имеет понятия, почему должен быть застрелен, и столь же ненавидит это бессмысленное массовое убийство людьми друг друга. – Подумал расстроенный Майер. - Я хочу подойти к нему и сказать, что мы товарищи — мы оба хотим прекратить эту бойню, у нас у всех есть одинаковое право на жизнь.
Прибежал Вилли, мокрый от пота и с каской, свисающей на правое плечо. Иоганн нетерпеливо крикнул ему:
- Ты ведь имеешь санитарную подготовку?
- А то ты не знаешь!
- Перевяжи этого русского.
Вилли вытер пот с лица и бросил взгляд на раненого.
- Заботливый, да? - сказал он. - Направь его в тыл; им там скоро займутся.
Но когда он попросил его вторично, Вилли, не говоря больше ни слова, достал аптечку и встал на колени, чтобы взглянуть на раны стонущего солдата.
- Отставить! – сбоку от них раздалась короткая команда.
К пленным вальяжно подошёл командир роты.
- Русскому всё равно не жить. – Сказал он и, вытащив пистолет, выстрелил раненому в голову.
- Ах ты, гад! – закричал вскочивший на ноги седовласый человек. – Ты зачем застрелил Анатолия?
- Молчи, - зловеще прорычал Штрауб. – Вы убили вчера десять моих солдат.
Странным образом они разговаривали каждый на своём родном языке, но отлично понимали друг друга.
- Он мог бы выжить, - почти плача сообщил русский. – У него же дома сын Ванюшка…
- Мне плевать!
Коренастый пленный внезапно сделал резкий шаг вперёд и выбросил массивный кулак. Он попал лейтенанту прямо в нос и у того хлынула обильная кровь.
- Что б ты сдох! – спокойно сказал нападавший и без сил опустился на землю.
К побитому командиру подскочили его подчинённые. Он нетерпеливо отмахнулся от предложенной помощи и скомандовал.
- Расстрелять негодяя!
- Ты думаешь, я испугался?
- Можно это сделаю я? – Фом шагнул вперёд. – Я с удовольствием выну из придурка жизнь.
- Только отведи его подальше. – Велел лейтенант и занялся своим носом.
***- Ну, здравствуй Григорий Пантеелевич! – раздалось за спиной у идущего на расстрел, когда он едва спустился в змеевидный, мелкий овраг.
Григорий резко развернулся и с удивлением посмотрел на незнакомого человека в немецкой полевой форме.
- Нашёл место здоровкаться! – ругнулся он и внимательней присмотрелся к конвоиру. – Ты меня знаешь?
- Кто ж не знает легендарного комдива вёшенских повстанцев Григория Мелехова?
- А если серьёзно?
- Якова Фомина помнишь?
- Такое не забудешь, если и захочешь…
- Я его сын Давыд.
Григорий недоверчиво покачал головой и произнёс:
- Привел же Бог так встретиться!
- Да, - рассмеялся Фом. – Место и время действительно неудачные.
- Особенно для меня. – Хмуро заметил Григорий. – Ты вроде должон меня расстрелять.
- Это завсегда успеется.
Фом неторопливо прикурил немецкую сигарету и предложил пленнику. Они присели на каменистый выступ на боку оврага, как старинные приятели на перекур.
- Слабенькие твои сигареты. – Сказал Григорий, в три затяжки прикончив непривычное курево.
- Не то, что наш самосад! – согласился Фом. – Постарел ты дядька Григорий.
- Да и ты при нашей последней встрече пацаном был, а сейчас вишь как заматерел.
- Довелось хлебнуть лиха…
Давыд коротко рассказал свою нехитрую жизнь, о беспризорных скитаниях после казни матери по различным городам России. О вынужденной связи с уголовниками, коснулся нескольких лагерных отсидок.
- Я тоже хлебнул колымских лагерей. – Тихо сказал Григорий и вздрогнул от холодных воспоминаний.
- Меня туда не заслали, Бог миловал.
- Повезло.
- Говорят оттуда никто не возвернулся.
- Если бы не война я там навсегда остался…
Григорий недовольно замолчал, молчал и задумчивый Фомин. Потом он сказал:
- Зря ты лейтенанта ударил, могло всё по-другому пойти.
- Он же застрелил моего друга Толика Захарова!
- Ну и что?
- Как что? – возмутился Григорий – Разве можно раненых пленных добивать?
- На этой войне всё можно.
- Я так воевать не могу.
Фомин весело рассмеялся.
- А тебя дядя никто не спрашивает.
Солнцем тем временем поднялось высоко. Григорию с самого утра до смерти хотелось пить, запас воды кончился ещё накануне. Он попросил воды у собеседника и Давыд протянул ему свою флягу.
- Как у немцев оказался? – спросил Григорий, возвращая полупустую ёмкость хозяину.
- Обыкновенно, - усмехнулся тот. – Перебежал на их сторону в начале лета.
- Видать дела у них неважнецкие, - хмыкнул измазанный глиной пленник. – Раз казакам оружие доверяют.
- Не тебе судить об том! – зло отрезал Фомин. – Сам большевицким свиньям служишь…
- Я против своего народа не воюю.
- А в гражданскую ты против кого воевал?
Фомин начал мрачно жевать галетное печенье из неприкосновенного запаса с остатками копчёного сала.
- Есть хочешь? – спросил он не глядя на Григория.
- Хочу.
- Тогда держи.
Несколько минут они сосредоточенно жевали. Казалось Фомин о чём- то мучительно размышляет. Отряхнув от крошек мундир, он сказал:
- Я воюю не за немцев, а против коммунистов.
- А я воюю, потому что враги пришли на мою землю.
- Может они освободят нас от красных?
- Надеешься, что немцы дадут свободу? – Притворно удивился Григорий. – Святая наивность, мы для них подлое быдло.
- Всяко бывает...
- Я в восемнадцатом году тоже воевал за свободный Дон. Знаешь, чем всё закончилось?
- Зараз другое дело.
Собеседник ничего не сказал, только усмехнулся краешком тёмных глаз. Фомин хлопнул себя ладонями по коленям и встал.
- Погутарили и будя! – подвёл он итог беседы. – Всё одно каждый останется при своём.
- Значит пора. – Согласился старый сослуживец его отца. – И взаправду, чего тянуть…
- Торопишься на тот свет?
- Не спешу, но и не боюсь. – С достоинством ответил Григорий. – Смерть приму как подобает казаку.
- А я тебя расстреливать не буду.
- Как так?
- Ты воевал вместе с моим отцом, и он тебя шибко уважал, я помню.
- Твоё право, но к немцам возвращаться мне нельзя.
- Сам знаю.
Фомин махнул рукой в сторону, где оканчивалась пологая ложбина и сказал:
- Пойдёшь по ней скрытно и тихо. Дальше плыви по реке и попадёшь к своим.
- Храни тебя Бог!
- Только второй раз мне не попадайся, точно пристрелю.
Григорий нервно кивнул и, пригнув голову, словно их кто-то видел, засеменил прочь. Фомин стоял посредине закрытого со всех сторон оврага и смотрел в спину удаляющемуся пленнику, со всей силы сжимая в руках винтовку. Когда тот почти скрылся из вида, сухо треснул одиночный выстрел…
Примечания
1
Не стреляйте (нем.)
2
Мои дети! (нем.)
3
А это жена Герда (нем.)
4
У меня дома есть такой сын как ты (нем.)
5
