Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)
Командир корабля поднял экипаж по тревоге, скомандовал: «Полный вперед!» Обнаруженной целью оказалась наша небольшая тонущая баржа. Люди метались по палубе, прыгали в воду.
Первым делом подобрали тонущих. Попытка взять баржу на буксир оказалась безуспешной — сильно поврежденное судно неотвратимо погружалось в воду.
— А что в трюме? — спросил кто-то.
— Ящики со снарядами, — ответили в один голос бойцы, снятые с тонущей баржи.
— Жаль, что погибает такой ценный груз. — Командир катера вопросительно посмотрел на стоящих рядом матросов. Те — на медленно погружавшуюся в море баржу.
Трюм уже был затоплен, волны перекатывались через палубу. Спасти? Но как? Кто осмелится? И вдруг с борта катера на палубу тонущей баржи прыгнул Ус и нырнул в трюм. За ним на баржу соскочили еще несколько человек.
Виктор вынырнул из трюма, держа над головой ящик с боеприпасами.
— Эй, ребята, принимай! — крикнул старшина. Товарищи подхватили груз. Виктор сплюнул морскую воду, набрал полную грудь воздуха и снова скрылся в трюме. Несколько секунд — и он появился со вторым ящиком.
Крутая волна, перекатываясь по палубе, накрывала смельчака. А он продолжал нырять, подавая товарищам новые и новые ящики с боеприпасами. Опускаться в трюм становилось все тяжелее, мокрая одежда тянула ко дну, закоченевшие руки с трудом удерживали тяжелые ящики.
Но Ус знал, как дорог сейчас на Керченском полуострове каждый снаряд, и продолжал нырять… Сорок раз опускался Виктор в темную пучину трюма, сорок ящиков со снарядами поднял.
Взобраться на борт катера он был уже не в силах. Задеревеневшими руками уцепился за леера. Товарищи подхватили его и втащили на палубу. Переодевшись в сухую одежду, Ус встал к штурвалу, развернул корабль и повел к крымскому берегу.
Отвага и мужество моряка в боях на Волге и при форсировании Керченского пролива были отмечены Золотой Звездой Героя Советского Союза.
Еще не одну сотню километров прошел Виктор Георгиевич Ус военными дорогами, сражался с фашистами на Черном море, на Дунае. Закончил бои под Братиславой и с победой вернулся домой.
СТАРШИЙ СЕРЖАНТ ЖЕНЯ
Просматривая подшивки фронтовых газет, всегда ждешь какого-либо открытия: яркого боевого подвига или человека с необычной судьбой.
С пожелтевшей страницы газеты «На страже Родины» смотрит улыбающаяся девушка. Открытое, живое, веселое лицо, густые волнистые волосы. На гимнастерке гвардейский значок, две боевые медали. Под фотографией подпись: «Гвардии старший сержант Женя Кушнаревская. Парторг пограничной заставы, активная участница боев с фашистскими захватчиками. Ей 19 лет, она с первых дней войны на фронте…»
Девятнадцать лет — и четыре года под огнем, член партии, парторг заставы! Пятнадцатилетней девчушкой ушла на фронт! Где она теперь? Жива ли? Как сложилась ее судьба?
Долгие поиски в архивах, расспросы ветеранов-пограничников навели на след. Он петлял по заставам и отрядам западной, дальневосточной границы и наконец привел в Киев.
Женя Кушнаревская — теперь Евгения Дмитриевна Морозова, жена офицера-пограничника, мать двоих сыновей — была в пору нашей встречи инструктором окружного Дома офицеров по работе с семьями.
Кабинет Евгении Дмитриевны увешан броскими объявлениями о предстоящих лекциях, киноутренниках, концертах, встречах. Тут и вечер «Для вас, женщины», и цикл бесед «Для молодой офицерской семьи», и другие увлекательные мероприятия,
Евгения Дмитриевна рассказывает о проведенном вечере «Сражались мы не ради славы, а ради жизни на земле», о своих новых планах и задумках. Чувствуется, что военно-патриотическая тема — самая близкая и любимая для нее.
Увидев в моих руках фотографию из фронтовой газеты, она вскинула темные густые брови и улыбнулась так же весело, молодо, как когда-то фотографу из фронтовой газеты.
— Где вы ее разыскали? Это было в начале сорок пятого. Наш сто тридцать пятый пограничный полк находился тогда в Чехословакии. Мы ликвидировали бродившие в тылу наших войск недобитые группы фашистских вояк, вылавливали шпионов и диверсантов.
И разговор незаметно перекинулся к самым памятным событиям в ее жизни.
…Июль 1941 года. Фронт отодвигался на восток. Фашисты уже вторглись на территорию Винницкой области. Маленький, тихий город Турбов был охвачен тревогой. В военкомате сутолока, шум. Людей — не пробиться.
Женя и ее подруги долго стояли в дверях, потом, осмотревшись, стали протискиваться к перегородке. Военком повернулся в их сторону, нахмурился.
— А вам, девочки, что тут надо?
Женя приподнялась на цыпочках, через барьер протянула заявление. Военком пробежал глазами исписанный аккуратным ученическим почерком листок и перевел взгляд на замершую в ожидании Женю.
— Никакого фронта. Ступайте домой. Воевать у нас есть кому и без вас, — сказал и вернул заявление.
Всю ночь Женя не сомкнула глаз.
На следующий день она написала новое заявление, достала все свои значки: БГТО, БГСО, «Юный ворошиловский стрелок», аккуратно приладила их к курточке и направилась в военкомат: «Пусть видят, неспроста прошусь на фронт».
Домой Женя вернулась расстроенной до слез, незаметно прошмыгнула в свою комнату и уткнулась мокрым лицом в подушку. Пришел отец и еще с порога спросил, дома ли Женя. Подозвал ее, посадил рядом:
— Не ходи ты, дочка, больше туда, не отрывай занятых людей от дела…
Женя закусила губу, опустила голову. Отец ласково обнял ее худенькие плечи.
— Мала ты еще на фронт.
— «Мала»! — еле сдерживая слезы обиды, воскликнула дочь. — Мне уже шестнадцатый год! Умею стрелять из винтовки и нагана, могу перевязывать раненых…
— Вот и хорошо, будешь помогать нам в истребительном батальоне, дежурить у телефонов.
Отец и мать Жени в первые же дни войны стали бойцами истребительного батальона и теперь почти каждый день выезжали по тревоге на ликвидацию выброшенных в тыл немецких парашютистов.
— Немец-то прет и прет… — озабоченно продолжал отец. — Видно, скоро и нам придется уходить на восток.
Женя тревожным взглядом впилась в посуровевшее лицо отца: она знала, что наша армия терпит неудачи, отступает, но это же временно. А тут вдруг страшные, холодящие душу слова отца — «уходить на восток».
…Истребительный батальон покидал город с последними подразделениями Советской Армии.
Тревожные сумерки окутывали землю. Женя смотрела на полыхавшее над родным городом зловещее зарево и чувствовала, как по щекам катятся слезы.
Под Запорожьем, в Ново-Московске, истребительный батальон влился в 275-ю стрелковую дивизию. Мужчин распределили по полкам, а женщинам предложили отправиться в тыл, к родным и знакомым. Женя решительно заявила родителям, что никуда не поедет, останется с отцом в дивизии. Напрасно уговаривал отец, плакала мать, дочь была непреклонной. Отец сдался и упросил командование оставить ее в медсанбате.
— Ехать бы тебе в тыл, школу кончать, — с укором и сочувствием сказал начальник медсанбата военврач 2 ранга Коровин, придирчиво осмотревший Женю от коротких, торчавших в сторону косичек до стоптанных туфель. — Но так уж и быть, останешься в медсанбате. Пойдешь к Софье Львовне помощницей. Будешь прилежно учиться — сделает из тебя хорошего санинструктора.
Высокая, сухощавая, строгая с виду Софья Львовна Розенберг встретила Женю приветливо, и девушка сразу потянулась к ней сердцем.
Старшая медсестра учила Женю, показывала, как накладывать жгут, перевязывать раны. Когда Женя занималась в санкружке, все у нее получалось быстро, ловко. Там все казалось просто: условные раны, условные перевязки. А тут и кровь, и раны настоящие. От прикосновения к ним у Жени дрожали руки, сковывала робость. Особенно трудно было в ночные дежурства. От стонов, криков, окровавленных бинтов и ран Жене иногда становилось дурно, кружилась голова, тошнота подкатывала к горлу.
— Женя, тебе плохо, ты вся побледнела, — часто после боя говорила Софья Львовна. — Пойди, детка, отдохни.
— Нет, ничего, пройдет, — подавляя чувство тошноты, отвечала она, брала из рук своей наставницы бинты и продолжала работать.
В августе под Запорожьем завязались тяжелые бои. Отец Жени командовал отделением разведчиков. Несколько раз он появлялся в медсанбате, навещал дочку.
— Как себя чувствуешь, главный санитар? — Дмитрий Константинович доставал из кармана кусочек сахара, аккуратно завернутый в бумажку. — Держи. Это тебе.
— Зачем, папочка, — хмурилась Женя, — я ведь получаю такой же паек…
— Бери, бери! Знаю, какая ты у меня сладкоежка.
В последний раз он забежал в медсанбат на несколько минут, спросил дочь, как она живет, и тут же заспешил в обратный путь.
— Прощай, доченька, тороплюсь. Сегодня ночью уходим на серьезное задание.
