Вадим Полищук - Зенитчик.Боевой расчет «попаданца»
— Рамиль, не знаешь, когда убитых хоронить будем?
— Сегодня. Его здесь, а девушку в город отвезут, на тамошнем кладбище похоронят.
— Как ее звали?
— А не знаю. Валентина, кажется.
Вечером над свежей могилой треснул жидкий винтовочный залп. Пока была возможность, парня похоронили, как положено. Скоро такой возможности не будет. Хорошо, если вообще закопают хоть как-то.
Ну вот и все, а я продолжал подравнивать и без того ровную кромку небольшого холмика, никак не мог остановиться. Подошел комбат, снял фуражку с забинтованной головы, постоял, потом поинтересовался.
— Готово?
— Готово, — печально подтвердил Сан Саныч.
— Тогда давай, ставь.
Мы отошли, чтобы не мешать ему. Саныч осторожно, словно боясь потревожить покой тех, кто лежит внизу, осторожно забил в холмик зеленую доску от снарядного ящика. К доске была прибита небольшая фанерка с нарисованной химическим карандашом звездой и списком из одиннадцати имен. Первым в нем значился "Сержант Федонин С.И. 1919-1942". На самом деле нет там его, там вообще никого нет. Все, что осталось от одиннадцати человек, а это в основном обгоревшие тряпки, собирали в радиусе пятидесяти метров – бомба попала прямо в окоп ПУАЗО. От здоровенного железного ящика, массой в не одну сотню килограммов нашли только покореженную станину.
Сначала, уже привычно, появились "мессершмитты", мы открыли огонь. Тройка восемьдесят седьмых "юнкерсов", не включая сирен, спикировала со стороны солнца. Гах! Гах! Навстречу им батарея успела сделать только два выстрела, никакого результата не давшие. А потом…
— Ложи-и-ись!!!
Бах! Бах! Ба-бах! Именно третья бомба и натворила дел. Когда я, одурев от грохота взрывов, вылез на бруствер, то мне открылась страшная картина: на месте окопа ПУАЗО дымилась большая воронка. Пораженный этим зрелищем, я не сразу заметил, что и дальномерщикам тоже хорошо досталось: двое убитых, остальные тяжелые. Среди тяжелораненых оказался командир взвода управления, комбат выжил чудом. Сан Саныч тоже поднялся на бруствер, замер, потом, не таясь, перекрестился.
— Спаси и сохрани.
Кое-кто из молодежи потихоньку последовал его примеру. А потом начались не самые приятные хлопоты. Первый взвод похоронил погибших дальномерщиков прямо в их окопе, только чуть углубив его. А нам досталась воронка на месте, где еще недавно находилось одиннадцать человек. Одиннадцать живых людей. От них не осталось почти ничего, только обгоревшие тряпки, пара подошв от английских ботинок, да бляха красноармейского ремня. Все это сложили на дно воронки, потом долго засыпали. Земля исчезла вместе с людьми, приходилось наскребать и носить ее с других мест. Сан Саныч нашел фанерку, написал имена погибших, прибил к доске и поставил этот скромный обелиск на этом скорбном месте. Теперь вот стоим – прощаемся. Речи толкать и в воздух палить никто и не думает. Просто стоим и молчим, все слишком поражены случившимся.
Сегодня "лаптежники" появились впервые, а они далеко от передовых частей не летают, значит, и танки скоро заявятся. На дороге от переправы к городу появились беженцы. Тоже верный признак приближения немцев. Сколько нам осталось? Сутки? Двое? Не знаю. Сзади бесшумно подошел Филаткин. А может, у меня слух не до конца восстановился?
— О чем задумался?
— Думаю, брустверы надо срывать, товарищ старший лейтенант, — по крайней мере, в западном секторе.
Высокие брустверы орудийных окопов, укрывшие нас от осколков немецких бомб и отразившие ударную волну, при стрельбе по танкам могут стать помехой. К тому же маленькое расстояние между дульным тормозом и поверхностью земли создает газовую подушку, которая подбрасывает снаряд и снижает точность стрельбы.
— До завтра, надеюсь, подождет?
— Думаю, да.
— Вот с утра и начнем.
С утра – это хорошо, а то вечером нам еще пушку чистить. Жизнь наша еще не закончилась, она продолжается. Как и война. Вечером сообщили по радио – наши оставили Севастополь.
Глава 9
— Сашка, ну ка, найди мне полдюжины гвоздей!
— Не надо гвоздей, командир. Понял я все, понял.
Рамиль пулей метнулся обратно в землянку и через три секунды выскочил обратно уже в каске.
— Взрыватель катээм без колпачка, азимут шесть пятнадцать, прицел один двадцать!
Стволы орудий не задраны, как обычно, в небо, а лишь немного приподняты над горизонтом. Сегодня батарея впервые ведет огонь по наземной, пока еще невидимой цели. Судя по установкам прицела до немцев около семи километров. Оправдался мой худший прогноз: для того, чтобы выйти на подступы к городу, немецким подвижным частям потребовалось всего шесть дней. Тут же выяснилось, что оборонять город, по сути, некому. Единственным боеспособным соединением была стрелковая дивизия. Полнокровная, сформированная в Сибири, но абсолютно не имеющая боевого опыта, она должна противостоять половине ударных частей немецкой танковой армии. А что бывает при встрече храбрых и упорных, но неопытных сибиряков с немецкими танками? По-разному бывает: когда мы, а когда нас, от соотношения сил зависит. Но одно остается неизменным – крови при этом проливается много, в основном нашей.
— Первое!
— Огонь!
Гах! Стреляет орудие первого взвода. Трассер бесследно исчезает на правом берегу, цель нам не видна. Данные для стрельбы нам передают по телефону, видимо, с НП стрелкового полка. Два полка дивизии прикрывают переправы через Дон: один – нашу и железнодорожный мост, второй – автомобильную, находящуюся южнее, почти у слияния Дона и Воронежа. А какие силы у немцев? Скорее всего, танковый корпус. Против двух стрелковых полков.
— Левее ноль ноль пять, меньше десять, взрыватель прежний! Огонь!
— Второе!
— Огонь!
Гах! Идет пристрелка одним орудием. Неведомый корректировщик пытается взять цель в вилку. Кроме сибиряков в городе есть два батальона НКВД, кавалерийская школа, наша дивизия ПВО и масса мелких тыловых частей, которые можно не брать в расчет. Через переправу течет постоянный поток беженцев и отступающих красноармейцев, проскакивают ЗиСы, полуторки. На западном берегу большое скопление людей и техники, эскадрилья "юнкерсов" могла бы здесь наворочать такого… Но пока переправы немцы не бомбят, видимо, планируют их захватить и использовать в своих целях.
— Больше ноль ноль пять, взрыватель прежний!
Корректировщик половинит поправку по дальности.
— Первое! — командует Шлыков.
— Огонь! — я дублирую команду взводного.
Гах! Блямс.
— Меньше ноль ноль два, взрыватель прежний!
Корректировщик еще раз половинит поправку для получения узкой вилки.
— Второе! — командует Шлыков.
— Огонь!
Гах! Еще один трассер уходит на правый берег.
— Прицел прежний! Огонь!
Гах! Цель взята в узкую вилку и корректировщик проверяет установки прицела.
— Прицел прежний! Батареей, темп пять! Огонь!
Корректировщик получил обеспеченную вилку и торопится использовать ситуацию по максимуму. Гах! Гах! Гах! Блямс. Гах! Стреляем не привычным залпом, а поорудийно.
— Прицел прежний! Батареей, три снаряда, беглым! Огонь!
Гах! Гах! Гах! Блямс. Гах! Корректировщик добился накрытия цели. Гах! Гах! Гах! Блямс. Гах! Интересно, а кого или что мы обстреливаем? Взрыватели поставлены без колпачка – значит, пехота или легкая бронетехника. Гах! Гах! Гах! Блямс. Гах!
— Стой! Прекратить огонь!
В стрельбе наступает пауза.
— Матчасть в исходное, — командую я и добавляю, — отдыхайте пока.
— Можно закурить, командир?
— Можно Мишку за…, а, ладно, курите.
Курящие в расчете все, кроме меня и заряжающего. До восемнадцати отец держал Сашку в ежовых рукавицах, ни о каком курении и речи не шло. Попав в армию, он к табаку так и не пристрастился. Остальные выбрались на бруствер, сидят, цигарки крутят. Ждем долго, наши курильщики успели пойти на второй круг. От колонны беженцев отделяется фигура в выгоревшей гимнастерке и запыленных сапогах. Пилотки на голове нет, за спиной "сидор". Правая рука висит на перевязи, сквозь бинт проступает пятно крови. Когда он подходит к нам ближе, то я вижу у него в петлицах два треугольника и перекрещенные "мослы".
— Табачком не угостите?
Сан Саныч отделяет от своих запасов бумажку нужного размера, отсыпает из кисета табак. Незнакомый сержант-артиллерист присаживается, как и все скручивает "козью ножку", прикуривает от самокрутки Рамиля. С наслаждением делает первую затяжку. Саныч начинает разговор.
— Оттуда?
— Оттуда.
— Ну и как там?
— А-а…
Очень содержательный разговор. Между тем все понятно – долго наши не продержатся, скоро настанет и наш черед. Сержант гасит самокрутку о подошву сапога, окурок прячет. Встает, отряхивается и тут его взгляд падает на наши орудия.
