Сергей Арсеньев - Ленка-пенка
Нас всех шестерых в маленький катер взяли. Он, вообще-то, не перевозит пассажиров, но нас взяли. А так это катер сопровождения, фашистов гонять, если нападут. На катере зенитный пулемёт установлен.
Сидели мы в крошечном трюмике катера, тесно прижавшись друг к другу. Не от холода, жарко было, просто места там мало.
Пока плыли, фашисты налетели, бой был. Мне потом рассказали, что наши два самолёта фашистских сбили и ещё два повредили, а те в нас не попали. Ну, как не попали? В наш катерок, честно говоря, попали один раз. Но никто не пострадал. А я не боялся. Чего мне бояться? Когда наш катер швыряло туда-сюда от близких разрывов бомб, я не боялся. Когда фашистские пули дробью простучали по стальным листам палубы у меня над головой, я не боялся. Чего бояться-то? Я испугался только на берегу, когда увидел Его.
И вот это было действительно Страшно.
Оказывается, по большому деревянному катеру или барже фашисты тоже попали. Самолёт шёл очень низко и прошёл прямо над палубой. Уйти ему, правда, не дали. Наглого фашиста сбили наши, но перед этим он успел дать очередь по кораблю. А там палуба была не стальная, как у нас на маленьком катере, а деревянная. И такую палубу фашистские пули пробивали.
Сначала раненых из трюма большого катера вынеси и здесь же, прямо на причале, врачи им начали помощь оказывать. Потом просто дети пошли, которых не задело. Из нашего детдома, к счастью, вообще никто не пострадал. Они в стороне сидели, фашист не попал по ним. А затем стали выносить погибших.
Их тоже на причале складывали, в сторонке. Вынесли девочку, которая крепко сжимала в мёртвой руке куклу в голубом платье. Вынесли мальчика, у которого не было правой руки до локтя. Только кровь из руки не шла, вероятно, он её давно уже потерял, не сейчас. Вынесли какую-то старушку в очень нарядной разноцветной кофте. Откуда там старушка взялась, я не понял. Воспитательница, что ли? По-моему, она была слишком пожилой для воспитательницы.
А потом из трюма медленно поднялся Он.
И вот это было Страшно. Я испугался.
Мальчишка. Высокий. Тогда он мне казался почти взрослым, но сейчас я думаю, что на самом деле ему было лет 13-14, не больше. Он вышел, на палубу, перешёл на причал, и пошёл к берегу. Идёт и идёт. Идёт и идёт. И никто не пытается остановить его. Потому что страшно.
У него голова обвязана окровавленным бинтом, по лицу течёт кровь, а он идёт. И на руках у него мёртвая рыжеволосая девочка в коротком белом платье в синий горошек. А лицо… именно из-за такого лица никто не решается его остановить, люди просто молча расступаются перед ним. Он до крови закусил себе зубами нижнюю губу, но, кажется, и сам не замечает этого. На лице его страшно перемешаны отчаяние, гнев, ненависть, решимость и желание Мстить.
Я не знаю, что это был за мальчик, никогда раньше я не видел его. И что за девочку он нёс, тоже не знаю, не встречался с ней. Кто она была ему? Сестра, наверное. Наш детдом воспитатели увели в сторону, нужно было идти обедать, а потом грузиться в поезд. Поэтому, я так и не узнал, что там было дальше с тем мальчиком. Но я никогда не забуду его лицо. Лицо человека, внезапно потерявшего всё.
Верка подлетает и прямо возле нас резко осаживает своего Серко. Что такое? Она плачет? Верка плачет?! Да что случилось-то? А та привстаёт на стременах и, не прекращая реветь, сквозь слёзы кричит:
— Ребята!! —закашлялась, —Ребята, Победа!!! Всё! Сдались фашисты, сдались!! Конец Войне, ребята!! Конец!!!
Ну, а чего ж реветь-то? Плакать-то зачем? Думаю я и чувствую, как у меня самого из глаз внезапно потекли слёзы.
Я плачу? Но почему? Ведь это же радость.
Только слёзы всё равно текут и не желают останавливаться. Хотя о том, что мы победили, я узнал ещё утром 5 января 1942 года, когда достал из маленького бумажного пакетика мандарин. Самый настоящий свежий спелый мандарин! Это был подарок на Новый Год. Нам подарили мандарины! В Ленинград привезли мандарины. Не хлеб, не мясо, не крупу, а мандарины. И это была Победа. Раз везут уже даже и мандарины, значит всё, мы победили.
Какое яркое сегодня солнце. Победа. Сегодня —День Победы. Я стою, реву, и смотрю на солнце. Я знаю, что теперь для меня всегда, всю жизнь, сколько бы я ни прожил, всегда символом нашей Победы будет именно это. Солнце. Крохотное солнце мандаринового цвета, лежащее на худой детской ладони…
Москва, 2012 год.
