Времена года - Арпад Тири
— Это от вас зависит.
— О, да... — без тени насмешки подтвердил капитан. — В молодости человек во многое верит. И разумеется, считает себя на многое способным. Даже готов умереть из-за какой-нибудь глупости. Ну, например, из-за женщины. Но как становится страшно, когда человек переживает этот период и не умирает, очень страшно.
Матэ почувствовал, как на его верхней губе от волнения выступили капельки пота. Он понял, что ничем не сможет помочь своему бывшему ротному. «Я должен сказать ему что-то такое, после чего мы или окончательно разойдемся, или обидимся друг на друга, или нужно набраться мужества и все же что-то сделать для него, а я ничего не делаю. Пялим друг на друга глаза, и только. Слушаю его с надеждой, что он выговорится и ему станет легче. В утешение себе могу сказать, что нас с ним разделяет целый мир, пропасть, размеры которой невозможно даже измерить», — думал Матэ.
Матэ с участием взглянул на капитана, снова угостил его сигаретой. Закурили.
— Хорошо бы сейчас стаканчик винца выпить, — произнес капитан и горько улыбнулся.
На этом и закончился их разговор.
В приемной у двери кабинета сидел полицейский. Капитан протянул ему руки, и полицейский надел на него наручники...
С того дня Матэ покупал сигареты не в лавочке Эндре Рауша, которую он теперь старательно обходил, а в магазине.
Прошла неделя. Все это время Матэ пропадал на строительстве плотины. Вспоминая дело председателя сельсовета, он все-таки надеялся, что, возможно, произошла какая-то ошибка и все кончится хорошо.
Когда в понедельник Матэ пришел в райком, в коридоре он увидел Эндре Рауша. Старик через очки внимательно оглядывал каждого, кто шел по коридору, боясь пропустить или не узнать секретаря райкома. Матэ отчетливо почувствовал, что никакой ошибки не произошло. Действительность навалилась на него всей своей тяжестью.
Когда они вошли в кабинет, старик вынул из кармана и положил на стол распечатанный конверт.
— Вот, утром нашел в своем почтовом ящике, — сказал Рауш.
Матэ почувствовал, как краска стыда залила его лицо.
— Что это?
— Прочтите!
На листе бумаги на машинке крупными буквами было напечатано:
«Хотел бы встретиться с тобой. Я остался прежним, несмотря на то, что живу не здесь, а на юге. В день Каталины я нелегально на лодке переправлюсь на вашу сторону.
Буду ждать тебя от 10 до 10.30 вечера у развалин корчмы. Твой верный друг Гольднер».
Дрожащей рукой Матэ сложил листок.
— Кто этот человек? — спросил он.
— Мой друг по эмиграции. Мы с ним работали в Бельгии и в Лионе вместе жили, где меня и сцапала французская полиция.
— Чего же он хочет теперь от вас?
— Не знаю, — ответил старик. — Но все дело в том, что Гольднера гитлеровцы расстреляли в сорок четвертом году.
Услышав это, Матэ вдруг почувствовал, что ужасно устал. «Тактическая ошибка, моя большая тактическая ошибка», — подумал он и едва сдержался, чтобы не обнять старика, который настороженно, как человек, давно привыкший к любым опасностям и борьбе, стоял посреди комнаты.
— Значит, это самая настоящая провокация, — сказал Матэ.
— И ничто другое. Что же теперь будет?
— Я доложу об этом в обкоме, где примут необходимые меры.
— А я думаю, мне следовало бы отправиться на указанное в письме место, — проговорил старик, — там и задержим этого типа.
— Вам никуда не надо ходить, — посоветовал Матэ.
— А что же мне тогда делать?
— Ничего. Найдутся люди, которые пойдут туда и без вас.
— Письмо оставить у вас?
— Оставьте.
Уже у двери старик повернул свое худое лицо и сказал:
— Одновременно сообщаю вам, что в субботу моего зятя выпустили на свободу.
После обеда Матэ сел в машину и поехал к Тако, чтобы показать ему письмо старика. Разговор у них был короткий.
— Гитлеровцы расстреляли, значит, — со злостью бросил Тако. — Это действительно досадный просчет. Но, я полагаю, вам ясно, что от этого суть дела не меняется? Это еще не доказательство невиновности старика.
— Он принес мне это письмо и положил прямо на стол. Сказал, что согласен пойти на эту встречу, чтобы помочь задержать провокатора.
— Ну и что же вы ему на это ответили?
— Сказал, чтобы он никуда не ходил.
Тако провел рукой по лысой голове. «Да он прямо-таки спятил с ума... Этак он всех нас в неприятность втянет», — думал Тако, провожая Матэ до двери.
— Прошу только не забывать, что нам и впредь необходимо соблюдать осторожность. Мы не можем полагаться на то, что на наш промах враги ответят промахом.
Капитан уже трое суток находился на свободе, но в город ни разу не выходил, большую часть времени проводя в своем саду. С тестем он говорил всего лишь один раз: в субботу вечером они на целый час заперлись в кладовке, но о чем именно говорили, не знал никто из семьи. О событиях, происходивших в мире, капитан узнавал только из газеты, которую он прочитывал от первой до последней буквы. В первый вечер после своего освобождения он не сразу лег в постель к жене. Она словно отгадала его мысли и сказала:
— Ни о чем не беспокойся. Что бы ни случилось, я останусь с тобой!
В ту ночь капитану приснилось, что он ходил по крышам домов, а внизу в прозрачной тени лежал город, по улицам которого сновали человеческие фигурки. Утром, когда капитан проснулся, вся подушка и простыня под ним были мокры от пота. После завтрака он вышел в осенний сад, надев пальто. Деревья стояли голые, и астры уже стали увядать. Жена вынесла ему шерстяное одеяло, как будто он был болен.
— Смотри не простудись, — сказала она, укрывая мужа.
Капитану было приятно, что жена так заботится о нем. Он смотрел, как жена проворно снует взад и вперед по саду, видел ее красивые ноги... После обеда он достал скрипку тестя и начал что-то пиликать на ней. Спустя некоторое время вынес из погреба плетеную бутыль с вином,
