Сергей Скрипник - Телохранитель

Половников разлил по стаканам остатки водки, которую принес я, мы выпили, и он предложил:

— Ну, что, я лезу в сейф за «важной документацией», а то что-то мне не хватает.

И, не дожидаясь моего согласия, открыл дверцу и стал шарить внутри. Я заметил, что в сейфе нет его восковой головы.

— А где же ваше, как любил говаривать без вести пропавший Каравайчук, восковое альтер эго? — поинтересовался я.

— А ты что, не знаешь? — удивился полковник. — Голову пришлось присобачить к уголовному делу, как вещдок. Она теперь по всем правилам опечатана, снабжена порядковым номером и сфотографирована со всех ракурсов. Слава богу, что наша Мадама не присобачила к ней член, а то бы позору потом не обраться.

— Значит, шедевр изобразительного военно-прикладного искусства утрачен для человечества навсегда?

— Да ну его! — махнул рукой Половников. — И пусть себе утрачивается навсегда. От этой восковой башки вышли одни неприятности.

После мы опять выпили, закусили, немного посидели в тишине, думая каждый о своем. Первым молчание нарушил прокурор.

— Нет, ну додуматься до того, чтобы засадить в цинковый гроб восковую голову!

— Все логично. — В этот вечер я как бы выступал в роли адвоката Мадам Тюссо. — Сколько было случаев, когда родственники, не увидев в окошечке «цинка» родное лицо, хватались за ломы и начинали взламывать гробы. Ладно, когда открывали и находили в нем гниющие останки, а тут ведь заложен товар на миллионы долларов. Обязательно надо было перестраховаться. И Каравайчук нашел оригинальное решение проблемы. Пусть затратное, но все равно оригинальное.

Вновь последовало непродолжительное молчание. Полковник опять заговорил первым:

— Прав был твой Абдалло, когда охарактеризовал Черного Прапорщика как человека, пользующегося абсолютным доверием окружающих. Кого-кого, а его бы мы заподозрили в причастности к этому делу в самую последнюю очередь. И если бы не этот «казус Коляды».

— На сей раз не мы, а вы, товарищ начальник.

— То есть?

— То-то и оно, что это для вас он был непререкаемым авторитетом. А я его и без участия Коляды почти уже раскусил, — несколько преувеличил я собственную значимость в расследовании. — Помните, когда вы здесь предавались до утра воспоминаниям, а я ушел, сославшись на усталость.

— Ну и?

— Так вот, уже тогда я был почти уверен в том, что Топал-бек — это Мадам Тюссо.

— Каким же это образом?

— В то время у меня уже было подробное описание внешности Топал-бека, которое дал мне Абдалло. Все совпадало до мельчайших деталей.

— Так что ж ты молчал?

— А что я мог вам тогда сказать, когда вы обслюнявились, вспоминая былые дни, проведенные вместе? Что бы вы обо мне тогда подумали? И как бы ответили? А этот Черный Прапорщик дерзок до необычайности, да еще вдобавок и контуженый. А вдруг он достал бы пушку и обоих нас укокошил? И что вышло бы в итоге? Казенные похороны с прощальным салютом, две вдовы и пятеро сирот на двоих?

— Да, — Половников тяжко вздохнул, — в нашем с тобой деле, майор, всегда лучше перебдеть, чем недобдеть.

Как я и предполагал, никакого поощрения нам не обломилось. Половникова, а заодно с ним и меня обвинили в медлительности и даже в утрате бдительности. Все ведь знали, что полковник и старший прапорщик — большие друзья. Тут уж дело было не до дырок для орденов на кителях. Дырку бы в голове не сделали калибром 9 миллиметров. Я и по сей день, вспоминая об этом, возношу хвалу Всевышнему: слава богу, говорю, что нас тогда не расстреляли, как изменников Родины.

Через месяц полковника Половникова отозвали в Москву и отправили дослуживать срок в Одесский военный округ, самый бесполезный в структуре Вооруженных сил СССР, место ссылки всех проштрафившихся, пьяниц и неудачников. Выслуга лет у него уже была, мог бы уйти в запас и податься куда-нибудь в юрисконсульты как раз накануне кооперативного движения. Но он вешать форму в шкаф не захотел.

Из последнего письма, которое мне прислал Семен Коляда.

«Уважаемый Алексей Егорович! (В процессе повествования я не успел полностью представиться. Так вот, по имени-отчеству меня зовут именно так. — Прим. авт.)

…

Два месяца тому назад был проездом в Саранске. Встретился там с отцом Сережи Косовцом Трофимом Сергеевичем. Он мне рассказал, что Сережину могилу разорили через неделю. Тогда все удивлялись, кому понадобилось это надругательство и зачем унесли обезображенный труп. Отец, увидев в окошечке восковую голову, которую мы с Серегой нечаянно облили бензолом, поверил в то, что сын погиб, сгорев в бронетранспортере за два дня до дембеля.

…

В прошлом году меня приглашали в Полтавскую областную военную прокуратуру самостийной державы Украина, чтобы сообщить, что уничтожают вещдоки по старым уголовным делам, предложили забрать восковую голову. Этим дуракам в вицмундирах, видимо, нечем было заняться, как только вызывать меня через двадцать лет из Киева в Полтаву из-за таких-то пустяков. Но я поехал. Свою голову я, конечно, забрал, точнее сказать, выкупил у родного государства, заплатив за услугу двадцать пять гривен. Теперь она, побывавшая и под пыльной рогожей, и в цинковом гробу, и под стражей, стоит в редакции, на моем рабочем столе. Иногда пугаю ею наиболее впечатлительных коллег, в особенности новичков или практикантов, и посетителей.

…

Да, и самое главное. Старшего прапорщика Каравайчука Андрея Ивановича (дядьку Андрия, он же Черный Прапорщик, он же Мадам Тюссо) на родине реабилитировали, провозгласили жертвой тоталитарного коммунистического режима, объявили героем, пропавшим без вести в Афгане. В музее города Шостка открыли стенд в честь его. Звонил как-то мне музейный работник, просил продать свою восковую голову для экспозиции в память о Каравайчуке. Я отказался, а когда тот стал проявлять настойчивость, послал его куда подальше. Гореть тому в аду, а не в экспозициях красоваться.

Кстати, в Шостке наблюдается настоящий восковой бум. Оказывается, здесь с давних времен пчелиный воск и изделия из него — традиционный народный промысел. При фабрике „Свема“, которая когда-то выпускала фиговую советскую кинопленку, теперь создано предприятие по литью восковых фигур. Хотят открыть свой музей и удивить весь мир, обставив, в смысле обогнав, салоны Мадам Тюссо в ведущих европейских столицах.

…

Да, я узнавал и выяснил, что только производство восковой головы сегодня стоит не менее семи тысяч долларов США. Значит, в 1986-м с учетом инфляции каждое изделие нашего Мадам Тюссо стоило примерно пять штук „зелени“. С размахом работал Черный Прапорщик, оставляя свой след в искусстве. Знал бы он, какова реальная стоимость его труда, то, возможно, предпочел бы зарабатывать деньги этим ремеслом и не стал бы душегубом.

…

«P.S.: Второго дня мне исполнился 41 год. Стар уже стал. Мы обязательно должны с Вами увидеться. Приезжайте в гости всей семьей в любое удобное для Вас время, только постарайтесь сообщить об этом заблаговременно, хотя бы за несколько дней, чтобы я успел похерить свою работу и полностью быть в Вашем распоряжении. Ваш С. К.».

Два дня без войны

(Афганская трагикомедия)

Выйдя из дома, я неспешно прогуливаюсь по кишиневскому Московскому проспекту, который мысленно сравниваю с кабульским Дар-уль-Аманом. Как и знаменитая эспланада афганской столицы, он обрывается внезапно, упираясь… нет, не в фешенебельный королевский дворец Тадж-Бек, построенный падишахом Амануллой незадолго до своего свержения в 1929 году, а в университетский комплекс главного молдавского Политехникума. Оба строения, кто их видел, тот знает, венчают вершины холмов.

Если идти по левой стороне бульвара под гору в противоположном направлении от учебных корпусов, то в скором времени окажешься у входа в сквер, где установлен монумент Скорбящей Матери в память о гражданах Молдавии, не вернувшихся с афганских полей сражений. Отсюда и вполне уместная, считаю, аналогия Московского проспекта с Дар-уль-Аманом.

«Поля сражений» — это слишком уж громко сказано. В предгорьях Гиндукуша и на пустынных просторах Регистана не представлялось возможным разворачивать фронты, чтобы добиваться стратегического успеха в войне с силами местного сопротивления.

В этих боях, скажем так, вторя известному писателю-фронтовику Борису Васильеву, автору «Тихих зорь» и «В списках не значился», локального значения и сгинули 304 моих соотечественника разных национальностей, населяющих Молдавию, чьи имена теперь выгравированы на мраморных плитах, установленных на постаменте.