Майкл Пауэлл - Последний поход «Графа Шпее». Гибель в Южной Атлантике. 1938–1939
Глава 13
ВОСКРЕСЕНЬЕ
В ту ночь участники событий почти не спали. С наступлением темноты британские крейсера приблизились к гавани Монтевидео настолько, чтобы иметь уверенность: «Граф Шпее», если он выйдет в море ночью, не проскользнет незамеченным. Но немецкий линкор оставался на месте якорной стоянки. Всю ночь за ним наблюдали тысячи глаз с берега. В три часа утра Лангсдорф сошел на берег. Он побывал в немецком посольстве, где имел еще один, последний разговор с Берлином. Получив приказ, он вернулся на корабль, и наблюдатели сразу же отметили всплеск активности. На палубе состоялся еще один общий митинг, причем по звукам, разносившимся над водой, было ясно, что это политический митинг, а вовсе не обращение капитана к своей команде. Очень странные вещи происходили в ту ночь с душой корабля и сердцем его капитана.
На рассвете того дня, когда линкор должен был выйти в море или подвергнуться интернированию, Харвуд отвел свои крейсера на сорок миль вниз по реке – за пределы видимости. Возможно, этот маневр он выполнял в последний раз. Право решать принадлежало не ему. До вторника он не мог рассчитывать на подкрепление, но это его не волновало. Его единственной заботой было не допустить, чтобы «Граф Шпее» проскользнул между пальцами. Не допустить этого можно было только одним способом: день и ночь вести наблюдение. Конечно, существовала слабая надежда, что правило двадцати четырех часов, о котором неустанно напоминал Миллингтон-Дрейк, задержит немецкий линкор в порту, но Харвуд не слишком на это рассчитывал. И оказался прав. Рано утром доктор Гуани срочно вызвал в свой кабинет британского посланника. Он узнал, что на час дня назначен отход еще одного торгового судна, и настоятельно потребовал от Миллингтон-Дрейка воздержаться от этого. Уругвайский министр стремился во что бы то ни стало избавиться от непрошеного гостя, причем в установленные его правительством сроки. Поскольку тактика Миллингтон-Дрейка была разоблачена, ему оставалось только подчиниться. «Граф Шпее» стоял на якоре на внутреннем рейде, срок истекал на закате, а значит, вечером он должен был либо покинуть территориальные воды, либо быть интернирован. Весь мир, затаив дыхание, ожидал развязки, следя за развитием событий по сообщениям Майка Фаулера.
«Дамы и господа. Сегодня воскресенье 17 декабря, на часах 10:15 утра. Сегодня истекает время, отведенное немецкому линкору „Адмирал граф Шпее“ на ремонт. Если быть точным, в восемь часов вечера корабль должен покинуть территориальные воды, в противном случае уругвайское правительство его интернирует. Ходят упорные слухи, что в устье реки Ла-Плата его ожидают пять или даже семь британских военных кораблей. Также появились слухи о том, что немцы якобы выслали подкрепление и после выхода линкора в море начнется морское сражение, причем еще более крупное, чем уже произошло. Мы полагали, что „Граф Шпее“ пойдет на прорыв накануне ночью, однако уже рассвело, а он все еще здесь. Всю ночь капитан Ганц Лангсдорф работал с немецкими нацистскими дипломатами. Они вырабатывали самое важное решение из тех, что приходилось принимать немцам с начала войны. Поведет ли он свой корабль в ад сражения? Или, быть может, попробует уйти вверх по реке к Буэнос-Айресу? На это уйдет всего лишь четыре часа. Состоится ли сражение и будет ли это бой не на жизнь, а на смерть? Никто не знает. Час назад капитан Лангсдорф вернулся на корабль. Он провел на берегу много часов. До причала его сопровождал немецкий посол доктор Лангманн. Когда они прощались, люди слышали, как он сказал: „До завтра“. То есть, конечно, он произнес эти слова по-немецки, а я вам их перевел…»
Его отчетливый голос, яркую образную речь слушал весь мир. И адмирал Харвуд не был исключением. Уже давно была разработана и опробована сложная система шпионажа и передачи информации через Фолклендские острова и адмиралтейство. Но судьба распорядилась так, что именно Майк, вещающий на Америку, после ретрансляции на Би-би-си и обратно на край света держал британского адмирала в курсе событий. Он ежеминутно информировал общественность о действиях противника. В течение семи секунд голос Майка облетал земной шар и возвращался, чтобы сообщить новости морякам трех английских крейсеров по системе внутренней трансляции. Майк, безусловно, был талантливым человеком, и его голос обладал некой гипнотической силой. Его невозможно было не слушать. Люди автоматически выполняли свою работу, прислушиваясь к доносившемуся из динамиков голосу. Когда передача заканчивалась, все начинали с нетерпением ждать следующей. Иногда он не сразу выключал микрофон, и все слушали возбужденные голоса толпы, звуки музыки, исполняемой оркестром Маноло, а один или два раза к ним присоединился далекий вой корабельной сирены. Драматизм нарастал. Монтевидео и противник оставались далеко за пределами видимости, но всем казалось, что за ними тоже следит некое невидимое око. Наверное, британские моряки не слишком бы удивились, если бы Майк начал описывать их действия тоже.
Три корабля находились на большом расстоянии друг от друга. Они патрулировали устье реки Ла-Плата в районе Английской банки и поддерживали между собой визуальный контакт. Флагманский корабль патрулировал в районе острова Лобос. День был солнечным и очень жарким. Харвуд и Вудхаус находились на мостике, прислушиваясь, как и все остальные, к голосу Май ка Фаулера. Медли принес Харвуду сообщение. Адмирал прочитал его, тронул руку Вудхауса и кивнул в сторону дальномера правого борта. Он стоял на крыле мостика и являлся подходящим местом для беседы, не предназначенной для посторонних ушей. Свонстон, изнывающий от безделья, с ожесточением начищал медные части прибора. Харвуд сказал:
– Оставьте его в покое, Свонстон, – и ступил на площадку, где к нему тут же присоединился Вудхаус. Адмирал передал ему сообщение со словами: – Это от нашего посла в Буэнос-Айресе.
В сообщении было сказано, что ходят упорные слухи о выходе в море линкора «Адмирал граф Шпее» после наступления темноты.
Вудхаус кивнул и вернул бумагу адмиралу.
– Значит, он все-таки выходит, – удовлетворенно сказал он.
– Да ну! – фыркнул адмирал. – Интересно, а что бы вы сделали, если бы командовали этим линкором?
Вудхаус уважал прямые вопросы и обычно давал на них столь же прямые ответы. Несколько секунд подумав, он медленно проговорил:
– Я, пожалуй, вышел бы из порта с наступлением темноты и попытался обмануть поджидающие меня корабли и прорваться в открытое море. Если бы это не удалось, я бы принял бой и сражался до конца. Разве вы поступили бы не так же, сэр?
Харвуд кивнул:
– Звучит просто и ясно. Я только не уверен, что Лангсдорф думает так же.
– Но почему? – В голосе Вудхауса звучало искреннее удивление.
Харвуд ответил не сразу. Когда же он заговорил, создалось впечатление, что он размышляет вслух.
– У него слишком много проблем. Головная боль номер один – он не знает, какие силы мы здесь собрали. Головная боль номер два – он, наверное, допустил бы интернирование в Монтевидео, но Уругвай позже может вступить в войну на нашей стороне, и тогда «Граф Шпее» попадет в наши руки… Он бы наверняка попытался добраться до Буэнос-Айреса, здесь недалеко, но фарватер слишком узкий…
– …и мелкий, – добавил Вудхаус.
Харвуд кивнул:
– …и к тому же еще и илистый. Если засорятся всасывающие устройства, корабль превратится в неподвижную мишень. – Неожиданно Харвуд что-то для себя решил и стукнул кулаком по переборке. – И все же он будет прорываться! – заключил он.
Вудхаус спокойно поинтересовался:
– Как вы думаете, когда он поднимет якоря?
– Сейчас! В полдень! На закате! В любое время! Он выберет его сам. Но у него не будет преимущества внезапности, потому что этот ушлый американец расскажет нам обо всех его движениях. – Он махнул рукой в сторону динамика на мостике, из которого лились ритмичные звуки самбы.
– Ну, так, может быть, не будем искушать судьбу и подойдем поближе, так сказать, подождем его на пороге? – вкрадчиво сказал Вудхаус.
Идея явно показалась Харвуду весьма соблазнительной. Он ухмыльнулся, присвистнул, но потом разочарованно простонал:
– Не стоит меня искушать. Капитаны военных кораблей, мой дорогой Вуди, это не только военно-морские офицеры. Все, что мы делаем или не делаем, постоянно так или иначе интерпретируется друзьями, врагами или нейтралами.
Последнее не показалось Вудхаусу проблемой.
– Если мы его потопим, это может быть интерпретировано единственным образом.
Харвуд ожесточенно потряс головой:
– Я в этом не уверен. Если мы откроем огонь на реке Ла-Плата, нас обвинят во вторжении на нейтральную территорию. Могу себе представить, как такой инцидент будет раздут малышом Геббельсом.
Но только Вудхауса не так легко было заставить изменить свою точку зрения. Перед ним был вражеский корабль, который следовало отправить на дно, и все остальные аспекты казались ему второстепенными.
