Иван Черных - Ночные бомбардировщики
Сажать с убранным шасси? На взлетно-посадочную полосу нельзя. Бетонка высечет сноп искр, и пожар неизбежен. На грунт?.. Тоже нужно высокое искусство. Малейшая
неточность, и истребитель скапотирует. К тому же подвешены ракеты. А летчик ждет команду, самолет уже на первом развороте.
— Уберите шасси и идите на полигон, — как можно спокойнее сказал Иванкин. — Выполняйте задание по плану.
На командном пункте тишина. Томительно тянется время.
— Сто третий задание выполнил, — наконец доложил Хатунцев. Голос его спокоен. Это хорошо. Но одного спокойствия мало. Думай, командир, думай. Летчик возвращается на аэродром.
Конечно, можно и не ломать голову. Приказать покинуть самолет — и делу конец. Никто командира не осудит: летчик молодой. Но разве будет молчать собственная совесть, разве не спросит она, а все ли он продумал, предусмотрел? [193] Истребитель — не детская игрушка. Сколько вложено в него народного труда, средств. Спасти его есть возможность...
Иванкин нажал кнопку микрофона:
— Сто третий, будете садиться на грунт с убранным шасси.
— Понял, командир, посажу.
— А я и не сомневаюсь, — сказал подполковник. — Действуйте хладнокровно, уверенно.
Он действительно не сомневался. Хатунцев, конечно, посадит самолет. Но просто посадить — этого в данной ситуации мало. Самолет без шасси. Его надо «притереть»: малейший крен при выводе из угла планирования — и поломки не избежать. Нужно искусство ювелира, выдержка и хладнокровие спартанца. Много летал Иванкин с Хатунцевым, выковывая в нем эти качества. И многого, казалось, достиг офицер. Но обрел ли то чутье, без которого нет настоящего летчика? Многие пишут стихи, но немногие становятся поэтами. Каждого можно научить летать, но стать асом...
Подполковник неотрывно следит за снижающимся самолетом. Истребитель заходит на посадку ровно, и непохоже, что с ним что-то произошло. Иванкин держит микрофон наготове. Ждет.
Самолет проносится над границей аэродрома, поднимает нос. Гаснет скорость. Хвост опускается, касается земли. Истребитель плавно ложится на брюхо и, пробороздив немного по травяному покрову, останавливается.
Иванкин вздохнул облегченно, будто сбросил с плеч глыбу, и, отдав микрофон помощнику, вышел на балкон. Он видел, как Хатунцев вылез из кабины и неторопливо пошел навстречу подъезжающему «газику».
«Каков орел! — с восторгом думал командир о Хатунцеве. — Нет, не зря выбрала его девушка. Характер проявляется не только в небе».
В НОГУ СО ВРЕМЕНЕМ
Генерал Одинцов закончил последние указания и спросил, будут ли вопросы. После небольшой паузы поднялся невысокий, плотно скроенный командир авиасоединения, которого Михаил Петрович знал еще со времен войны. Пополнел, посолиднел комдив, залысины поднялись чуть [194] ли не до макушки, и седин в волосах прибавилось, а вид все тот же — бравый, осанистый.
— Разрешите, товарищ командующий? — забасил он, молодецки расправляя плечи. — Правда, у меня не вопрос, а предложение.
Тем лучше, — улыбнулся Одинцов. — Слушаем вас. Комдив взял под мышку большой альбом и направился через весь зал, заполненный командирами и начальниками, к Одинцову.
— Задача, которую нам предстоит решать, нелегкая, — начал комдив твердо и скорее торжественно, чем озабоченно. — Но мы готовились к этому и кое-что придумали. — И он открыл обложку альбома.
С белого ватманского листа на Одинцова будто дохнуло весенней зеленью и синим бездонным небом, в котором выписывали замысловатые фигуры стремительные «миги» и «су», оставляя позади красные и синие полосы. Схемы атак истребителей и истребителей-бомбардировщиков по переднему краю «противника» были нарисованы рукой умелого художника, и когда комдив приподнял альбом и повернул к присутствующим, по залу прокатился восторженный гул. Комдив горделиво приподнял голову.
Одинцов перелистал альбом.
— Впечатляюще, — сказал он. — И при осуществлении вашего замысла это будет эффектное зрелище. Но какую роль в таком случае вы отводите артиллерии? Ведь обработка переднего края — ее прямая задача. Это, во-первых. Во-вторых, учитывая мощь современного оружия и скорость наших самолетов, такое сосредоточение авиации на узком участке ничем не оправдано. И, в-третьих, когда же вы думаете отрабатывать такие упражнения, как поиск и уничтожение объектов в тылу противника?
— Но мы подыгрываем сухопутным войскам, — возразил комдив.
— Не надо «подыгрывать», — Михаил Петрович сделал паузу. — Конечно, иные начальники считают, что чел! больше самолетов над головой и чем красивее они выписывают различные фигуры, тем и эффективность авиации выше. Но мы-то с вами не для воздушных гастролей готовим летчиков.
Зазвонил телефон. Одинцов взял трубку. Из вышестоящего штаба поступило распоряжение: срочно перебросить истребители-бомбардировщики на один из дальних аэродромов [195] и оттуда наносить удары по объектам «противника», расположенным в глубине его обороны.
— Вот видите, — повернулся Одинцов к комдиву, — как раз то, о чем мы с вами говорили. Вам и решать эту задачу.
— Но... У меня только одно подразделение осталось незадействованным. И вы сами знаете, каково там положение.
Да, Одинцов знал: много молодых летчиков, недавно назначен новый командир. И самое главное, что беспокоило, видимо, комдива, прошлогодние летно-тактические учения...
Подразделению предстояло тогда нанести удар по аэродрому «противника». Едва СУ-седьмые вышли на цель, как их атаковали истребители. И кое у кого из молодых летчиков нервы не выдержали, строй дрогнул, рассыпался. А перед очередным вылетом нашелся летчик, который вдруг заболел, хотя никаких признаков плохого самочувствия врач у него не обнаружил.
На последний факт никто особого внимания не обратил — мало ль как у человека обстоятельства сложились? А Михаилу Петровичу он объяснил многое: нет, не молодость
повинна в том, что летчики дрогнули в «бою». Все дело в их недостаточной психологической подготовке.
Говорят, у каждого человека есть своя история, а в истории свои критические моменты. И о человеке можно безошибочно судить только смотря по тому, как он действовал и каким являлся в эти моменты, когда на весах судьбы лежала его жизнь и его честь.
Все это так. Но Михаил Петрович постиг и другую истину: в каждом человеке заложены все человеческие свойства — смелость и боязнь, благородство и тщеславие, упорство и безволие. Иногда эти свойства проявляются совсем неожиданно, не только в зависимости от обстановки, но и от того, каков моральный дух человека.
...В самый разгар битвы под Курском Одинцов, тогда еще старший лейтенант, командир эскадрильи, заметил, что один из лучших его командиров звеньев, гроза фашистских летчиков, вдруг стал нервничать в бою, нарушать строй, стрелял мимо, когда цель была перед самым носом. [196] Как-то после одного из боевых вылетов Одинцов вызвал летчика на откровенность и с трудом поверил услышанному: тот почувствовал
неуверенность в себе. Вот тогда-то Михаил Петрович и задумался о человеческой психике. Он понял: нервная система командира звена истощилась, ему нужен отдых. И, несмотря на самый разгар боев, когда каждый человек был на счету, Одинцов освободил его от боевых заданий на три дня. А потом командир звена снова сражался в небе, стал Героем Советского Союза, служит и поныне на ответственной должности.
Да, психологическое состояние человека — тонкое и сложное дело, которое надо изучать да изучать.
Когда Одинцов поднял этот вопрос на Военном совете, нашлись у него сторонники и противники. Но как бы там ни было, а психологической подготовкой с тех пор стали заниматься и командиры, и методические советы, и партийные организации. Больше читается лекций, шире пропагандируются подвиги и мужество летчиков, содержательнее стали встречи с героями и ветеранами. Бывая в частях, Одинцов особенно интересовался, как и что делается в этом направлении. К сожалению, не все относились еще к психологической подготовке с должной серьезностью. Не понял Одинцова и стоявший теперь рядом комдив, посчитавший нововведение командующего данью моде.
— А я психологией в небе занимаюсь, — шутливо-иронически отвечал он. — Там лучше всего характер проявляется.
Казалось бы, верно: где, как не в полете, закаляется воля, выковывается характер. Но комдив упускал из виду такие факторы, как физическое состояние летчика, его моральный настрой. Будь пилот богатырем, асом, но если он расслабится или захандрит, мало чего будет стоить в бою. В этом Одинцов убеждался не раз в огне боев.
После битвы под Курском лучшим летчикам-истребителям из соседней части вручали правительственные награды. На торжества был приглашен и Михаил Петрович. Поздравив товарищей, он собрался уходить. Его не пускали: подумаешь, не доспишь час, другой. Но Одинцов настоял на своем.
