Богдан Сушинский - Саблями крещенные
– Хотите сказать, что маркиз де Норвель является великим магистром этого тайного ордена?
– Нет конечно. Маркиз слишком наивен и беззащитен, чтобы стать таковым. Имени гроссмейстера ордена я пока не знаю, однако не сомневаюсь, что маркизу оно известно. И еще знаю, что часть сокровища, всего лишь незначительная его часть, находится где-то здесь, в тайниках-подземельях замка Аржиньи. Но и этой, незначительной части вполне хватило бы, чтобы всю оставшуюся жизнь мы с вами, графиня, прожили в таком богатстве, в каком не снилось жить ни одному королевскому семейству.
– Семейству, значит, – поняла его намек Диана. – Только добудь мы эти драгоценности, мы уже не жили бы, а дрожали от страха. Если то, что орден до сих пор существует, причем обладает огромной сетью агентов (о чем я, честно говоря, не ведала), – правда, то он настиг бы нас везде, где бы мы ни оказались.
– Ничего, мы смогли бы надежно укрыться. Я знаю, как это делается. Тем более что имею четкое представление о том, где, в каких землях орден силен, а до каких еще вообще не добрался. Кстати, я очень многое знаю об этом страшном сатанинском ордене, о царящих в нем нравах.
– Ваш узник-тамплиер оказался слишком доверчивым.
– Дело в том, что он тоже не был тамплиером. Со мной сидел такой же авантюрист, как и мы с вами, графиня.
– Мое имя прошу не упоминать, особенно рядом с вашим и тем лжетамплиером. Однако оставим этикет. Кем же он был на самом деле?
– Разорившимся шевалье. Вступил в орден под чужим именем специально для того, чтобы выведать тайну сокровищ. За три года многое узнал и под присягой мог бы подтвердить, что все, о чем свидетельствовал на суде над Жаком де Моле злосчастный Эстье де Флуаран, – правда. Орден давно погряз в самых тяжких грехах: педерастии, в которую втягивают молодых храмовников; поклонении голове полукозла-получеловека; Иисус Христос, по-прежнему остающийся для тамплиеров «лживым пророком, рожденным от подозрительной женщины и казненным за то, что выдавал себя за сына Божия».
– Об этом, помнится, свидетельствовал на суде шотландец, капеллан ордена Джон де Стоке, если не ошибаюсь.
– Не знаю. Это не важно, кто именно свидетельствовал о таком отношении к Иисусу, важно, что эти слова и такое отношение были известны еще судьям великого магистра Жака де Моле. Словом, до сокровищ тамплиеров этот шевалье не добрался, а жизнь ему в ордене искалечили основательно. В тюрьму он попал за растление мальчиков, убийство и прочие неподобные грехи.
– Тогда у меня последний вопрос: если вы знали, что орден существует, почему решились создавать новый орден тамплиеров? Это же бессмысленно.
– Не так уж и бессмысленно, как может показаться. Если бы мне удалось создать лжеорден, я делал бы вид, что не знаю о существовании того, тайного крыла истинного ордена. И не искал бы связи с ним. Я расширял бы наше братство и требовал бы от папы римского снять анафему, а от короля – восстановить право на открытое существование нашего братства. Думаю, что вскоре высшие иерархи тайного крыла ордена сами начали бы искать встречи со мной. И наверняка признали бы меня, прикрываясь мной, как когда-то их предшественники прикрывались мужественной и мудрой ипостасью великого магистра Жака де Моле.
– Гениальный замысел. Что же помешало осуществить его?
– Я рассчитывал, что удастся жениться на вас, и замок Шварценгрюнден станет таким же оплотом нового ордена, каковым когда-то был замок Тампль. Остальное вам известно. Но женитьба эта была бы не только по расчету, я действительно влюблен в вас, графиня. И, видит бог, был бы достойным мужем…
Графиня вернулась на возвышенность, уселась в кресло и несколько минут сидела, погрузившись в свои раздумья. Она еще раз, теперь уже мысленно, выслушала Артура де Моле, вспомнила все, что происходило сегодня в замке… Единственное, что ее совершенно не интересовало, так это «нежное» признание лжеграфа в любви.
– Я ничем не могу помочь вам, граф де Моле, – наконец, изрекла она. – Ваша судьба в руках маркиза де Норвеля. Вы будете казнены, и смерть ваша будет страшной.
3
Они проснулись от взрыва. Вздрогнули стены дворца. Заскрипели цепи, на которых было подвешено к потолку их «поднебесное ложе», и само оно, словно от божьего шлепка, возобновило свое величественное движение.
– Что это? – подхватился д’Артаньян и, стоя на коленях, выглянул в окно. На небольшом выступе у края плато поднимался вверх столб дыма, пыли и каменного крошева. – Взрыв ядра? Выстрел орудия?
– Успокойтесь, граф, вы не под Дюнкерком, – полусонно-полуиронично успокоила его Лили.
– Надеюсь, что все еще не под ним.
– Это мастер Гутаг старается. Расчищает место для закладки новой башни, которая будет называться башней Лили.
– Вот оно что, – разочарованно произнес д’Артаньян, прилегая на подушку рядом с баронессой. – В основание он заложит прядь ваших кудрей и медальон с начертанными вашей рукой таинственными знаками. Я тоже смогу принимать в этом участие?
– До сих пор вам приходилось только разрушать башни. Почему бы хоть однажды не попробовать строить их.
– Вы очаровательны, Лили.
– И забыли добавить: «умны», – ослепительно улыбнулась баронесса. – Но я всегда буду помнить, что эта башня зарождалась из взрыва, разрушившего одну из наших ночей. А это уже грустно.
Закрыв глаза, д’Артаньян почувствовал, как теплые, пахнущие утренней свежестью руки Лили нежно обвили его шею, а губы ощутили сладковатый привкус ее влажноватых, пропитанных материнским молоком губ.
Их тела вновь, в который раз за эту греховную ночь любви, слились воедино, однако теперь страсти были не столь расточительны, а ласки – изысканнее в своей наивности и игривой непорочности.
Каждый раз, когда Шарль припадал губами к ее груди, юное, налитое тело Лили на какое-то мгновение замирало. Оно словно накапливало всю ту неуемную энергию, которой вот-вот должно было пресытиться, чтобы затем выплеснуть ее в таких яростных, сладострастных движениях, будто в них, в этих таинственных оргиях любви, не только зарождалась новая жизнь, но и стремительно угасала жизнь того, в чьем лоне она воссоздавалась.
Однажды лейтенанту пришлось слышать от моряков рассказ о рыбе, которая проплывает тысячи миль предначертанного ей Господом пути, чтобы ценой гибели своей зародить новое потомство. Сейчас ему казалось, что девушке, чье пышущее силой и здоровьем тело он терзает в своих грубых объятиях, суждена точно такая же – неправедная, но святая судьба.
Когда, обессилевшие, они улеглись голова к голове, упираясь ногами в противоположные перила «поднебесного ложа», оказалось, что солнце уже давно взошло и мягкое сияние его постепенно поглощает большую часть их спальни. Весь мир представлялся им сейчас таким же благостно светлым, чистым и спокойным, каким было это разбуженное мастером Гутагом утро.
Они ни к чему не стремились. Им ничего не хотелось. Этим двоим было хорошо в их царственном «поднебесном ложе», как бывает хорошо лишь очень счастливым людям.
– Мне не верится, что этот замок переживет нас и что в нашем «поднебесном ложе» когда-нибудь станут нежиться другие влюбленные, – тихо, исповедально произнесла Лили.
– Обидно осознавать, что, кроме тебя, в «поднебесном ложе» может познавать любовь еще кто-либо, – полушутя поддержал ее д’Артаньян. – На всякий случай нам придется разрушить этот дворец. А то и весь замок. Так надежнее.
Лили рассмеялась. А ведь когда-то он всерьез решил, что эта неприступная саксонка вообще не знает, что такое обычный человеческий смех. Сама возможность оказаться когда-либо рядом с ней в постели представлялась несбыточной мечтой деревенского идиота, влюбившегося в случайно проезжавшую мимо принцессу.
Одевшись, д’Артаньян вышел из дворца и, пройдя через крепостной двор, увидел узкие открытые ворота, выводящие на нависающее над рекой плато.
Мастер Гутаг (с которым д’Артаньян познакомился еще вчера) и шестеро его работников уже вовсю трудились над расчисткой места для будущей башни. Фортификатор сам брал разбросанные взрывом плашки и швырял их вниз.
– Сколько понадобится времени, чтобы возвести это сооружение? – спросил его лейтенант.
– Башню баронессы Лили? – уточнил Гутаг. – Постараемся поднять ее за месяц. Да, всего лишь за месяц. Клянусь всеми покровителями фортификаторов, что это будет одна из красивейших башен Германии. Взгляните, на каком берегу ей предстоит возвышаться.
Лейтенант окинул взглядом луг по ту сторону реки, рощу, увенчанную виднеющимся за ней шпилем кирхи, большую заводь с гроздьями лодок у небольших деревенских мостиков-причалов…
– Это хорошо, что баронесса согласилась возвести еще одну башню, – вновь заговорил фортификатор. – Конечно, строительство всегда стоит дорого. Но каждый должен оставить после себя что-то такое, что со временем превратилось бы в легенду о нем. Лично я оставлю «башню Лили».
