Сергей Аксу - Неотмазанные. Они умирали первыми
По серому небу, ползли рваные свинцовые тучи. Наконец-то, они разродились. Заморосил редкий мелкий дождь. Трофимов сделал еще одну попытку выглянуть из-за укрытия. Опять длинная очередь заставила «собровца» отпрянуть назад.
— Выскочить не успею, срежет сука.
— Как в мышеловке сидим, бля! — прошептал бледный Танцор, присев на колено.
— Давай Карая! Пока какая-нибудь блядь из «граника» не долбанула по веранде. Камня на камне не останется!
Виталька, отстегнув карабин, с трудом удерживал за ошейник рвущегося кобеля, который буквально тащил его за собой из укрытия. Огонь внезапно прекратился: боевик менял магазин.
— Давай! — крикнул Трофимов, больно толкая в бок кинолога. — Ну, что славяне, поработаем?! Тот отцепил поводок. Карай с места рванул через улицу, в мгновение покрыв расстояние до укрывшегося врага.
Сиганув через забор из сетки-рабицы, кобель вцепился в пулеметчика, который, укрывшись за саманным сараем, в это время пристегивал к ПКМу новый «короб» . Разъяренный пес сбил «чеха» с ног и остервенело рвал на части.
Когда бойцы подоспели, перед глазами открылась следующая картина. На земле с выпученными от ужаса глазами извивался ужом и визжал изодранный собакой молодой боевик, пытаясь одной рукой отбиться от озверевшего пса, другая, раздробленная челюстями Карая, обвисла словно надломленная ветка. «Чех» обмяк, когда Трофимов, сходу не раздумывая, влепил в него короткую очередь. Виталька оттащил собаку и крепко прижал ее голову к бедру, успокаивая свирепого кобеля. Это был «второй» на счету Карая. Первого он задрал, когда под Шуани их отделение прижал к разбитой дороге огнем чеченский пулеметчик, не давая им двинуться с места, не то что головы поднять. Положение было аховое. Лежали, вжавшись в мерзлую землю, никто не хотел умирать. Тогда, только благодаря, специально обученному Караю подавили огневую точку.
— Ах, ты, паскуда! Басаевская морда! — вдруг заорал Трофимов, что есть силы пиная мертвого боевика в бок. — Гляди, что я у падлы нашел! Нож Карасика!
Свят и Елага мгновенно обернулись. Да, это был он, нож капитана Карасика. Один из тех, которые Путин вручал офицерам на Новый год в Гудермесе.
— Сволочь! Сволочь! — выкрикивал Конфуций, не помня себя. — Падла!
«Собровец» «в неистовстве дошел до ручки, на губах выступила пена, он задыхался и в слепой ярости продолжал топтать врага.
Через полчаса уже ничего нельзя было разобрать. Отовсюду раздавался мат-перемат, постоянно заглушаемый бешеной стрельбой и взрывами ручных гранат. В этом аду невозможно было определить, где чужие, где свои, каждый двор превратился в западню; каждое окно, каждый подвал таили смерть, огрызались огнем… Cолдаты били наугад по оконным амбразурам домов и сараев, чтобы успеть убить хоть кого-нибудь, прежде чем вражеская пуля настигнет их самих.
— Чего заховались, обормоты! Все отходим! — заорал на них, невесть откуда появившийся с пулеметчиком Пашкой Никоновым, запыхавшийся раскрасневшийся старший лейтенант Тимохин. — Пацаны, раненого тащите до мечети, там за углом «бэшка» стоит, а мы подмогнуть Исаевым, прикроем вас.
Подхватив десантника и озираясь по сторонам, Свят с Елагиным и Виталькой Приданцевым мигом доволокли его до «бэхи» , которая за облупленной мечетью в ожидании их ревела и вся дрожала, рыгая вонючим дымом. На броне уже лепились несколько закопченных бойцов…
Потом они вытаскивали из-под огня на соседнюю улицу, где были свои, тяжелораненого Трофимова. Он, как и остальные, что двигались под прикрытием «бэшки», попал под разрыв выстрела РПГ. Пробирались за тлеющими развалинами домов, развороченными курятниками и сараями, спотыкаясь на битом кирпиче, цепляясь за разодраную сетку из «рабицы», лавируя между трупами, кучами дымящегося хлама и торчащими ветками обугленных яблонь и слив. «Конфуций» потерял много крови — был серый как воск. Его прокушенные от боли губы, ярким красным цветком выделялись на неподвижном лице. Он между стонами неустанно твердил, обращаясь к Чахе:
— Я должен выкарабкаться… Ты слышишь, Славик? Я должен…
Через несколько домов от них шла яростная перестрелка, изредка перекрываемая взрывами вогов и выстрелами "бэтээра" …
Глава двадцать вторая
Чахов, Мамонов, Танцор и Ромка с трудом тащили тяжелого "собровца" . Досталось ему, похоже, крепко. Он был весь в крови. Возглавлял шествие, прикрывая группу, с ПКМом в руках Кныш. Они миновали двор и уже огибали угол дома, когда прогремел взрыв.
Взрывной волной Володьку ударило в спину, швырнуло в колючие кусты, чиркнуло по "сфере" и бронежилету, вырвало клок из плеча бушлата. Кныш, после того как сверху осыпало ошметками, приподнял голову. В голове стоял невообразимый гул, уши будто набили ватой. Несколько раз сглотнул. Потряс головой. Вроде немного полегчало. Оглянулся. Пацаны, что тащили за ним Конфуция лежали вповалку, кто как, задетые осколками.
— Феня! Или мина нажимного действия! — мелькнула у него нехорошая мысль. Ближе всех к нему на боку полулежал рядовой Чахов.
— Суки-и!! Суки-и!! — протяжно хрипел, не переставая как заезженная пластинка, легкораненый Чаха, вытирая пальцы, вымазанные в грязи и зеленоватом гусином помете о штанину. Из-за него показалась голова оглохшего Самурая, который громко мыча, держался руками за голову. Каска валялась рядом. Чуть дальше лежал тяжелораненый Танцор. У Чернышова правой лодыжки, как не бывало, словно бритвой срезало, из почерневших лохмотьев хлестала темная кровь. Он, молча, пытался приподняться, опираясь на растопыренные дрожащие руки. На искаженном, на забрызганном кровавой росой лице неподвижно застыли широко открытые глаза. Тут же, рядом с ним навечно затих прошитый осколками, непримиримый лейтенант Трофимов из "собров" , он же Конфуций. Перед ним на коленях с мертво-бледным лицом стоял младший сержант Мамонов и, вцепившись окровавленной пятерней в ворот бушлата, бешенно тряс его. Через несколько домов от них ухнуло: кто-то саданул из "эрпэгэшки" .
Через густые серые кусты смородины к ним, пригнувшись, из соседнего двора продирались, увешанные "мухами" , братья Исаевы и старший лейтенант Колосков. Вид был у них измочаленный как у загнанных лошадей, глаза сверкали белками как у шахтеров на закопченных лицах.
— Что с Трофимовым?! — крикнул Степан, впиваясь злым усталым взглядом в склонившегося над Конфуцием Мамонова. Тот, мигая ошалелыми глазами, пытался, заикаясь, что-то ответить.
— Чё, зенки вылупил? Гони за "бэхой"! — свирепо рявкнул Квазимодо, присел рядом с Чернышовым, пытаясь остановить кровотечение.
Неожиданно дверь веранды с разбитыми вдребезги стеклами жалобно задребезжала и приоткрылась, из нее выглянул седоватый чеченец лет пятидесяти в безрукавке.
— Давайте раненого в дом, — крикнул он, беспокойно оглядываясь по сторонам, нерешительно топчась на крыльце.
— Отец, веревка или ремень найдутся? — крикнул Кныш, пережимая окровавленными пальцами Чернышову паховую артерию. Мужчина исчез, через минуту появился с узким кожаным пояском. Перетянув Святу ногу, бойцы осторожно перенесли его в дом. Громыхая сапогами, шумной толпой прошли в большую комнату со скромной мебелью, увешанную коврами. На полу за диваном, над которым висела шашка и два кинжала, в углу сидели притихшие испуганные женщины, прижимая детей. Отключившегося после укола солдата, откинув край ковра, уложили на пол.
— Отец, подвал есть? — задал вопрос хозяину Володька Кныш.
"Чех" , молча, кивнул.
— Детей и женщин туда! Черт его знает, чем эта заваруха может закончится! Не боишься? Ведь неприятности у тебя, батя, из-за нас могут быть!
Чеченец в ответ что-то хмуро буркнул в усы.
Зелимхан Арсанов и его семья уже пережили одну войну. Слава Аллаху, ему и его большой семье не довелось никого оплакивать из близких. Все остались живы. На то воля Аллаха. Сам он не воевал, но тогда всем чем мог помогал своим соплеменникам в борьбе с "федералами" . Даже, когда его младший брат, Шамиль, привел троих, захваченных в плен, солдат, он не был против того, чтобы они жили у него в родовом доме. Он, конечно, не был в восторге от этого, но лучше пусть живут у него, чем у других, более воинственно настроенных чеченцев, которые, потеряв родных, часто обуреваемые местью, истязали и убивали захваченных в плен.
Зелимхан когда-то окончил сельскохозяйственный институт и до войны работал агрономом. Политики генерала Джохара Дудаева не одобрял и часто подолгу спорил с братом и соседями по этому поводу, что ничего хорошего из этого не получится. И вот пришла незванно-негаданно еще одна война, которая вновь ничего кроме разрухи, нищеты и страшного горя не принесла чеченскому народу. Сам он родился в Северном Казахстане в Атбасаре, куда были депортированы чеченцы, потом уже в 59-ом семья вернулась на исконную родину предков.
